– Я тату хочу сделать.
– Постоянную?! – Шиба-сан и Ама, в один голос.
– Круто. Классно будет смотреться. Женщинам татуировки вообще делать проще – лучше, чем на мужиках, получается. Особенно – на молодых. Такая нежная кожа – во всех мельчайших деталях рисунок накалывать можно, – говорит Шиба-сан и легонько меня по руке поглаживает.
– Шиба-сан! Не все сразу. Сначала гвоздик в язык.
– А, ну да. – Шиба-сан руку протянул и снял со стальной подставки машинку для пирса в пластиковом пакетике. Самый обычный «пистолет», каким уши прокалывают.
– Высунь-ка язык.. И где ты хочешь, чтоб я тебе дырку бил?
Высовываю язык. Пальцем тыкаю в точку сантиметра этак в два от самого кончика.
Шиба-сан опытными движениями вытирает мой язык насухо ватным тампоном и черным помечает то место, на которое я указала.
– Подбородком обопрись о стол.
Делаю как велено»- с по-прежнему высунутым языком склоняюсь вперед. Шиба-сан подкладывает мне под язык полотенце и заправляет сережку в «пистолет». Но как только я сережку увидела – замотала головой и хлопнула Шибу-сан по руке.
– Какие проблемы?
– Это что еще – двенадцатиграммовая, что ли? Ты ж не собираешься со мной с этого начинать? Да или нет?!
– Ну да, двенадцатиграммовая. Я так понимаю, ты людей с шестнадцати- или восемнадцатиграммовыми на языках не очень-то часто встречала? Эта прекрасно сойдет.
– Пожалуйста. Мне надо четырнадцать.
Я так умоляла Шибу-сан и Аму, что в конце концов уломала-таки их поставить мне четырнадцать. Я ж в уши для начала всегда четырнадцать или шестнадцать забивала! Шиба-сан заправил четырнадцатиграммовый «гвоздик» и сказал:
– Значит, ты прямо вот сюда хочешь, да?
Я чуть заметно киваю и покрепче сжимаю кулаки. Ладони у меня уже потные, скользкие, неприятные. Шиба-сан «пистолет» направил и кончик языка моего к полотенцу прижал. Не торопясь приставил машинку к моему языку. Языком я ощущала холодный металлический «гвоздик».
– Готова? – спросил Шиба-сан мягко. Я взглянула вверх и тихонько кивнула.
– Ну, поехали, – сказал он и положил палец на спусковой крючок Так сказал, что мне прямо представилось, как он сексом занимается. Интересно, он, когда кончить собирается, девчонок об этом вот таким же тихим голосом предупреждает? А в следующую секунду раздался щелкающий звук, и у меня по всему телу такая дрожь невозможная прокатилась – оргазм и рядом не валялся. По рукам мурашки побежали, тело – не скажешь по-другому – спазмом свело. Живот сжался, между ногами все – вот уж непонятно с чего – тоже, там, внутри, – прямо блаженное, щекочущее какое-то ощущение. «Пистолет» щелкнул, раскрылся, выпустил сережку.
Я, снова свободная, скорчила рожу и убрала язык назад в рот.
– Дай взглянуть, – сказал Шиба-сан, голову мою к себе повернул и сам для примера язык высунул. Я – глаза от боли наполнены слезами – высунула свой, напрочь онемевший.
– Выглядит очень даже. Сидит по центру, и точка верная.
Ама, просунувшись между нами, уставился на мой язык.
– Точно. Ты прав. Луи, тебе идет, – сказал он.
Язык у меня просто горел, чувствовала – говорить и то трудно.
– Луи, так? – переспросил Шиба-сан. – Боль ты терпеть умеешь, это точно. Слышал я, что девчонки вообще лучше боль переносят, чем парни. Мужики вообще иногда отключаются, когда им чувствительные места прокалывают – языки или гениталии.
Я закивала – всем своим видом дала понять, что прониклась, только бы рот не открывать. Боль – то острая, то тупая – накатывала короткими волнами. Я рада, что послушалась Амы и пришла сюда. Если б я, как сначала собиралась, все это сама стала бы делать – точно бы не выдержала, бросила на середине. Мне дали льда – на язык положить, и я ощутила – возбуждение постепенно, потихоньку убывает. Я успокоилась. Мы с Амой походили, посмотрели на украшения, а после Аме скучно стало, и он в уголок отошел – туда, где под стеклом садо-мазо причиндалы выставлены были. Я заметила – Шиба-сан уже вышел из задней комнаты и облокотился о прилавок.
– Что ты думаешь про раздвоенные языки? – спрашиваю.
Шиба-сан плечами пожал и говорит:
– Полагаю, идея интересная, но в отличие от пирса или татуировок при этом форма тела на самом деле меняется. Лично я такое с собой делать не стал бы. По-моему, на подобное только Бог право имеет.
Уж не знаю почему, но слова его прозвучали очень убедительно, и я кивнула. Постаралась перебрать в уме все виды телесных модификаций, о которых знала. Ноги бинтовать, талию корсетом утягивать, шею обручами удлинять – как иные африканские племена практикуют. Стало интересно – а подтяжки лица считаются?
– А если б ты был Богом, ты бы каких людей создавал? – спрашиваю.
– Как люди выглядят – менять бы, наверно, не стал. Только я бы их сделал тупыми. Глупыми, как курицы. Такими тупыми, чтоб им сроду и не представить, что Бог существует.
Я чуть покосилась на Шибу-сан. Говорил он вполне равнодушно, но в глазах горел паскудный такой огонек. Странный какой парень, подумала я.
– Можешь как-нибудь показать мне разные эскизы для татуировок? – спросила я.
– Запросто, – ответил Шиба-сан и улыбнулся дружелюбно. Глаза у него – неестественно карие, коричнево-карие, а кожа – белая. Совсем белая, прямо как у европейца.
– Звони когда захочешь. Понадобится что про сережку твою узнать – и тогда тоже звони.
На обороте карточки магазина Шиба-сан записал номер своего мобильника и карточку мне протянул. Я взяла и спасибо сказала. Поискала глазами Аму (он выбрал хлыст и увлеченно его разглядывал), сунула карточку в бумажник – и, на бумажник посмотрев, поняла, что не заплатила.
– Мне заплатить надо, – говорю. – Сколько с меня?
– Плюнь и забудь, – сказал Шиба-сан, словно это – последнее, что его колышет.
Я облокотилась обеими руками о прилавок, лицо ладонями подперла и стала смотреть на него. Он по другую сторону прилавка сидел, на высоком таком табурете. Его, похоже, раздражало, что я так на него пялюсь, – глазами со мной встречаться он не хотел. Не глядя на меня, он сказал – задумчиво, неторопливо:
– Посмотрю на твое личико – садист во мне так и оживает…
– Так я ж мазохистка! Вот, наверно, ты эти мои вибрации и улаживаешь, – отвечаю.
Шиба-сан с табурета поднялся – и посмотрел наконец-то мне в глаза. Нежно посмотрел, как на щенка мелкого. Склонился – так, чтоб со мной лицом к лицу оказаться, в тонкие пальцы поймал мой подбородок и улыбнулся.
– Такая шейка… в нее иглу всаживать – это кайф будет, – сказал, а смотрел при этом так, словно вот-вот расхохочется.
– Ты больше смахиваешь на дикаря, чем на садиста, – замечаю.
– Правильно понимаешь.
Я не «дикарь» сказала, a «savage», по-английски, даже не думала, что он английский знает, так что тут он меня малость врасплох застал.
– В жизни бы не подумала, что ты это слово поймешь, – говорю.
– Ну, у меня вполне обширный вокабуляр на мрачные темы, – ответил он и улыбнулся скрытной, кривой своей улыбкой. Псих, думаю, полный псих, а от этой мысли только сильнее желание – да пусть что хочет, то со мной и делает! Упираюсь руками в прилавок. Вздергиваю подбородок Позволяю Шибе-сан касаться моей шеи.
– Эй, Шиба-сан! Хорош подъезжать к моей девчонке!
Самодовольно-глупый голос Амы просто вклинился между нами.
– Просто кожу ее смотрю. Пригодится, когда тату буду набивать.
– Ясно. – Ама расслабляется лицом. А потом мы с Амой покупаем несколько сережек, и Шиба-сан провожает нас до дверей.
Я уже привыкла гулять по улицам с Амой. У него в левой брови-три четырехграммовых шипа, а еще три – в нижней губе. И он, видно, думает, что этим не слишком из серой массы выделяется, – носит сетчатые футболки, чтоб драконья татушка видна была, а рыжие волосы с боков острижены в такой экстрим, что больше на заросший «мохавк» смахивает. Когда я Аму тогда в темноте техноклуба впервые увидела, подумала: ну и жуткий же парень! Я тогда первый раз пришла в клуб, где не хип-хоп и не транс крутят, да и в таких-то все больше с друзьями бывала, по случаю. А в тот вечер я с подружкой поссорилась – и черный парень, по-английски с жутким акцентом говоривший, уболтал меня сходить. Классный оказался клуб, только на те, к которым я привыкла, ни капельки не похоже. Музыка все незнакомая, я уже устала, сидела у бара, выпивала – и тут увидела, как Ама танцует. Очень странно. Он среди этой дикой толпы – и то выделялся. Мы встретились глазами. Он тут же подошел, а я, помню, подумала – поразительно, подобные пиплы тоже девочек клеят! Мы сначала просто ни о чем трепались… а уж потом он меня заинтересовал своим раздвоенным языком. Я, помню, на тонкий этот змеиный язык как завороженная смотрела – а теперь даже и не понять, чем он меня уж настолько приколол. Я ведь, честно, и по сию пору не врубаюсь, чего хочу от всех этих бессмысленных телесных модификаций!
