— Месье — хозяин в доме. Если месье желает, чтобы из-за метеоров обанкротилась его семья, — что я могу поделать? Наверное, мне следует извиниться перед Розой. Что такое кило испорченного сыра по сравнению с чудесными белыми кляксами на вашей пленке, месье? Может, мы станем питаться этими метеорами? Или надевать их вместо одежды? Может, они укроют нас от ночной сырости? Может, нам делать из них винные бочки? Месье, решайте сами, без меня.

Мадам встала и с видом оскорбленной добродетели покинула гостиную.

В душе Пипина Эристаля гнев боролся с ужасом. Но сквозь стеклянные двери гостиной на него смотрел телескоп, заботливо укутанный водонепроницаемым шелком. И гнев в конце концов победил. Месье сурово сошел по лестнице, нахлобучил шляпу, снял трость с вешалки и схватил портфель Клотильды со стола. Он с достоинством пересек двор и, кипя от ярости, дождался, пока консьерж откроет железные ворота. Потом, поддавшись минутному порыву слабости, оглянулся — и увидел мадам, наблюдавшую за ним из окна кухни. Рядом с ней ухмылялась довольная Роза.

— Надо навестить дядюшку Шарля, — решительно сказал Пипин Эристаль и с лязгом захлопнул за собой железные ворота.

Шарль Мартель был хозяином небольшого, но весьма доходного антикварного арт-магазинчика на улице Сены. В магазинчике царил приятный полумрак, который выигрышно сказывался на восприятии живописи. Месье Мартель обычно продавал неподписанные картины, которые, как он подчеркивал, могли и не быть ранними работами Ренуара, а также хрусталь, фарфор и бронзу, которые могли ранее принадлежать представителям старейших и почтеннейших семей Франции.

В глубине магазинчика красный бархатный занавес скрывал одну из самых изысканных и уютных холостяцких квартир Парижа. Там на креслах лежали бархатные пуховые подушечки, сидеть на которых было одно удовольствие. Изголовье и изножье кровати, позолоченного резного шедевра наполеоновских времен, возвышались, как нос и корма норманнского разбойничьего корабля. Днем покрывало и подушки из слегка потускневшей алтарной парчи придавали холостяцкому ложу вид милого гнездышка, заманчивого и неуловимо порочного. Лампы под зелеными абажурами давали как раз столько света, сколько нужно, чтобы подчеркнуть достоинства и замаскировать недостатки убранства. Кухонная утварь, раковина и газовая плита прятались за китайской ширмой, краски которой время превратило в глянцевую чернь и мягкую желтизну оттенка топленых сливок.

Шарль был человеком светским, обладал отличными манерами и отличался безукоризненной осанкой и костюмом. Хотя ему уже давно перевалило за шестьдесят, он по-прежнему интересовался юными дамами, и с ним всякая женщина могла почувствовать себя дамой — если, конечно, хотела. Даже сейчас, когда он предпочитал мирный сон всем прочим способам ночного времяпрепровождения, дядюшка Шарль держал марку, и избранные юные дамы томно вздрагивали, услышав приглашение за бархатный занавес на рюмочку аперитива. Дядюшка Шарль, насколько мог, старался их не разочаровывать. К тому же маленькая дверь выводила из магазинчика в боковой проулок — мелочь, конечно, но из тех, которые замечают с благодарностью.

Когда обладателю какого-либо древнего имени и населенного нетопырями замка хотелось денек-другой отдохнуть в Отее или сменить подкладку на пальто, куда же было нести хрустальный канделябр из бального зала или мозаичный ломберный столик, принадлежавший когда-то любовнице короля, если не в магазинчик дядюшки Шарля? А избранные клиенты твердо знали, что, если очень нужно, Шарль найдет для них настоящий раритет. Голливудский продюсер Вилли Читлинг, к примеру, добыл у него для бара на своем ранчо в Палм-Спрингс мебель, панели и алтарь тринадцатого века из часовни замка Вьей-Кюлотт. Шарль к тому же одалживал деньги под весьма скромные проценты. Говорили, что у него имеются долговые расписки девяти из двенадцати пэров Франции.

Шарль Мартель был дядей и другом Пипина Арнульфа Эристаля. Ради него он покидал мир искусства и старинных безделушек, чтобы достать записи Бикса Байдербека, которых недоставало в коллекции Пипина. К дядюшке Пипин всегда шел за советом по всем вопросам — и житейским, и нравственным.

Когда месье Эристаль влетел в магазинчик на улице Сены, Шарль заметил, что тот приехал на такси. Значит, дело было нешуточное.

Шарль жестом указал племяннику на занавес и поспешно завершил торг с пожилой американской туристкой, покупавшей безо всякой для себя надобности табакерку эпохи Людовика Четырнадцатого. Дядюшка завершил торг, не снизив цену, а внезапно подняв ее — и тем убедив леди, что покупка состоится сейчас или никогда. Шарль, почтительно кланяясь, выпроводил ее из магазина, закрыл за ней дверь и вывесил облезлую и потускневшую от времени табличку с надписью: «Закрыто на реставрацию». Потом он прошел за бархатный занавес и поздоровался с нервно ходившим по комнате племянником.

— Ты взволнован, мой мальчик, — сказал он. — Ну-ка присядь. Я налью тебе коньяку — это успокаивает.

— Я вне себя! — воскликнул Пипин, но все же сел и предложенную рюмку с коньяком взял.

— Мари? — спросил дядюшка Шарль. — Или Клотильда?

— Мари.

— Деньги?

— Деньги, — ответил Пипин.

— Сколько?

— Я не занимать приехал, — сказал Пипин.

— Значит, пожаловаться?

— Именно — пожаловаться.

— Хорошая идея. Помогает разрядиться. Вернуться домой в более сносном настроении. Так на что именно ты хочешь пожаловаться?

— В атмосферу Земли неожиданно вторгся метеорный поток, — сказал Пипин. — Моя теперешняя камера не берет… В общем, мне нужна новая.

— И конечно, недешевая. И Мари не видит необходимости в покупке.

— Именно так. Мари делает вид, будто я ее смертельно обидел. Черт возьми! И вынашивает план мести.

— Ты купил камеру?

— Еще нет.

— Но ты уже твердо решил?

— Пойми, дядюшка, метеорный дождь в такое время — это же уникально! Кто знает, что творится там, в небе. Не забывай, что это я открыл Елисейскую комету. Мне вынесла благодарность Академия! В скором будущем меня могут избрать!

— Поздравляю, мой мальчик. Какая честь! Хотя сам я не взираю на небеса с такой страстью, но я всегда за страсть — какова бы ни была ее природа. Ну, так начинай жаловаться, дорогой племянник. Представь, что я — это Мари, ты — это ты. Начнем с того неоспоримого факта, что источником вашего дохода является твоя собственность, а не собственность жены?

— Именно.

— Твоя собственность, то бишь твоя земля, принадлежала твоему роду с незапамятных времен.

— С тех времен, когда салические франки пришли с востока.

— Несомненно, холмы с твоими виноградниками — остатки королевства.

— Империи!

— Ты из рода столь древнего, что даже не снисходишь до напоминания выскочкам о твоем происхождении и по праву принадлежащем тебе титуле.

— …Ты это очень хорошо сформулировал, дядюшка. Но все, что мне сейчас нужно, — это новая камера.

— Прекрасно, — сказал Шарль. — Но ты теперь лучше себя чувствуешь?

— Да, гораздо лучше, — ответил Пипин.

— Ну так позволь мне одолжить тебе денег, мой мальчик. Ты вернешь их мне постепенно. Мари не будет возражать против небольших расходов — ее пугают крупные суммы.

— Я приехал не для того, чтобы просить денег.

— Но ты ведь и не просил. Это я предложил тебе деньги. Покупай камеру. А жене скажи, что отказался от покупки. Полагаю, Мари не отличит одну камеру от другой?

— Конечно нет. Но… мое достоинство главы семьи. Разве я не потеряю его?

— Как раз наоборот, мой мальчик. У Мари возникнет чувство вины. Она согласится, нет, она даже будет подталкивать тебя на покупку разных мелочей. И ты, кстати, сможешь вернуть долг.

— Странно, что ты так и не женился, — сказал Пипин.

— Я предпочитаю видеть счастье других… На какую сумму мне выписывать чек?

Когда месье Эристаль лязгнул железными воротами и ринулся к стоянке такси на авеню Габриэль, мадам, несмотря на одержанную победу, была в полной растерянности. В таких случаях она обычно ездила в женский монастырь — длинное, аккуратное строение у Порт-де-Венсенн, откуда виднелся Булонский лес, — к своей старой подруге сестре Гиацинте. Мадам переоделась, взяла кошелек и черную сумочку, с которой ходила по магазинам, и поехала на метро.