Хорошо иметь свою большую тайну, нечто, отличающее тебя от других людей. Но плохо, когда эта тайна пугает тебя самого. Когда абсолютно не можешь понять, что всё это значит. Я просто не знал, что делать с приступами мерцания.

Руки дрожали. Спустившись по лестнице, я постоял, привалившись лбом к стене диспетчерской, а затем пошел обратно в Шатер, но не знакомым путем, а в обход.

Было уже совсем поздно – то есть так поздно, что скоро станет очень рано. Обогнув заведение Сигизмунда, я вошел внутрь. Увидел, как у стойки Борзой держит за локоть Ксюху, и поспешил к ним через зал, натягивая перчатки. Кинул взгляд на стол, который кочевник занял с двумя дружками – тех уже не было. Ушли спать или допивать в свой лагерь, а он, значит, решил нагнуть таки девчонку…

В зале оставалось меньше десятка байкеров, и большинство едва держалось на ногах. Сига не видно. Борька за стойкой протирал стаканы, молодой Игорь снимал вертел с очага, где дотлевали угли.

Борзой крепко держал Ксюху, не давая высвободиться. Я остановился за его спиной.

— Хватит ломаться уже, – говорил кочевник, – надоело тебя уговаривать. Ну, пошли!

Он грубо ухватил ее за плечо, потянул… а я грубо ухватил его за свисающий на спину «хвост». И тоже потянул: резко книзу, откинув голову назад, потом – вбок, разворачивая к себе. Он крякнул от боли и попытался в повороте врезать мне локтем. Я отступил. Теперь мы стояли лицами друг к другу, боком к стойке. За ней Борька вылупил на нас глаза.

— Ты… а, вышибала! – прохрипел Борзой. — Охренел, быдло тупорылое?! Я тебе уши отрежу!

— Семь, — сказал я, окидывая взглядом его ярко–красную рубаху, штаны с бахромой, шейный платок, золотой браслет на запястье.

— Чего?!

Я пояснил:

— Сначала думал – десять. А теперь вижу — нет, семь.

— Блин, ты че несешь?!

Левой он потянул из кармана нож. Я понял, что бить им Борзой не собирается, по крайней мере, прямо сейчас. Обманный маневр, чтобы отвлечь внимание от правой руки – которая в это время сжала глиняную кружку на стойке. Ту самую, из которой пил я. Ею бандит собрался сбоку вмазать мне по голове. Он даже двинул локтем руки, которой держал нож, чтобы еще сильнее сбить меня с толку. И в тот же миг ударил кружкой.

Раз! – я упал. Нет, не в прямом смысле, просто расслабил и подогнул ноги, будто провалился вниз, мгновенно присев на корточки, правая рука вытянулась вперед – и стальные шипы перчатки вломились в коленную чашечку Борзого. В это время кружка пронеслась над моей головой.

Два! – левая рука наискось вверх, второй удар – шипами по локтю – Борзой вскрикивает, до него только сейчас доходит, что он получил уже два… нет – три! – очень болезненных удара. Я выпрямляюсь, нога взлетает, колено прижато к диафрагме, распрямляется – и подкованный каблук врезается в бедро – четыре! — сбоку, поскольку в результате собственного замаха Борзой развернулся вполоборота ко мне. Пять! – он грудой костей падает на пол — шесть! — наклонившись, выдергиваю нож из его кармана, отщелкиваю клинок, приставляю к горлу и говорю, внимательно глядя в глаза:

— Семь. И у тебя десять секунд, чтобы свалить. Потом зарежу.

Выпрямляюсь, слегка морщась от проснувшейся боли в ноге. Всё.

Миха говорил: ты никогда не будешь силачом. Ты жилистый, но не мощный. Гибкий, но не очень-то сильный. Не обольщайся насчет себя. Любой увалень сомнет тебе ребра кулаком, если попадет. Смысл в том, чтобы использовать свои плюсы и не дать врагу воспользоваться минусами. Первое: работай по суставам. По ним нужно наносить короткие быстрые удары. Второе: действуй неожиданно и резко. Неожиданность, запомнил? Только на ней сможешь выехать в драке. Быстро входи в клинч и сразу отскакивай. Позволишь себя схватить – тебя сомнут. И в подтверждение своих слов он во время очередного спарринга, если я не успевал вывернуться, хватал меня в медвежьи объятия, сдавливал так, что хрустели ребра. Еще напарник тренировал «работать по суставам». Колени болели, локти ныли, саднило кулаки, я месяцами ходил в синяках, но постепенно костяшки пальцев и мягкие ткани твердели, привыкая в нагрузке, и я учился наносить все более короткие и резкие – «кинжальные», как Миха называл их — удары.

Борзой встал на четвереньки, преодолев таким манером ползала, выпрямился. Хромая, плетью свесив правую руку, он покинул Шатер.

Я защелкнул нож – тот самый, Михин! – шепнул глядевшей на меня вытаращенными глазами Ксюхе: «Я вернусь» — и нырнул в коридор за стойкой. Пробежав его, раскрыл клапан в свою коморку, вытащил из сейфа ружье, выскочил через дверь, запер ее, рванул в обход Шатра. И очутился по другую сторону как раз вовремя, чтобы увидеть, как силуэт в красной рубахе удаляется, хромая, между развалин. Пригибаясь, я поспешил за ним. Он приведет меня на стоянку банды похитителей.

Пора было разобраться с уродами.

Часть ВТОРАЯ

Люди и уроды

Скоро стало ясно, куда направляется Борзой.

Поняв это, я кивнул сам себе: так вот, в чем дело. Хорошо, что стоянка бандитов недалеко, но если Миха жив – где именно они спрятали его?

На бывшей СТО горел костер, вокруг сидели трое, еще одного я увидел на кузове крытого грузовика, а пятый расположился на крыше авторемонтной мастерской. Причем последние двое там не просто так сидели, это были вооруженные охранники. Периодически они начинали оглядываться, крутили головами, иногда вставали и прохаживались. Интересно, зачем охранять лагерь, который находится почти у самой Ставки? Здесь некому напасть. Разве что другая банда решит наскочить, конкурирующая.

Так или иначе, они насторожены и чего-то опасаются. И это плохо.

Когда стало ясно, что Борзой идет прямиком к костру, я пригнулся еще ниже, перебежал от дерева к кустарнику, а оттуда – к большому куску бетона, лежавшему на границе стоянки. Присел за ним и очень осторожно выглянул.

Ясно было, что дальше двигаться нельзя: костер горел ярко, и если не с грузовика, так с мастерской меня точно засекут. Ладно, что мы тут имеем?.. Прямоугольник асфальта, на нем – длинное здание мастерской, ворота выломаны, виден большой зал. Перед мастерской, задом к ней, стоит грузовик. Слева от машины ремонтная «яма», справа – костер. Я сейчас гляжу на все это спереди, то есть нахожусь перед покатой кабиной грузовика.

На машине сидел охренеть какой огромный мужик, метра два, если не больше. Я не мог понять, что у него за ствол, но было такое впечатление, что это ручной пулемет. А вот часового на крыше мастерской почти не видно – только силуэт, едва подсвеченный снизу.

Вокруг костра лежали шкуры, на них и устроились трое бандитов. Доносился запах жареного мяса и крепкого курева. Двоих я узнал: Рыба и Кузьма. Бородач курил, неторопливо затягиваясь, уголек самокрутки разгорался и угасал. Третий сидел ко мне спиной. Обычного роста, бритый череп, очень широкие плечи. Пока больше о нем сказать нечего.

Ну, и где Миха? Заперт в одной из комнат рядом с ремонтным залом? Или связанный лежит на дне бетонной ямы? Нет, последнее – вряд ли.

Когда Борзой подошел к костру, Рыба не пошевелился, а Кузьма с третьим бандитом подняли головы. Великан на грузовике повернулся, скрипнув железом. Часовой на мастерской не двигался – может, спит?

— Я тебе сказал: долго не бухать, — угрюмо произнес тот, что сидел спиной ко мне. – Почему хромаешь? С рукой что?

Ясно — старший. Главарь.

— Да я… — заговорил Борзой, – там с одним… Хрен из леса, блин! Сцепился с ним…

— Сцепился? – на бритой голове заиграли отблески костра, когда главарь повернулся к Борзому, неуверенно топтавшему у костра.

— Ну, так вышло…

— Что ты там лепечешь, придурок? Судя по тому, как ты хромаешь, он тебя отметелил.

— Не, Зверобой, ты послушай…

— Чего мне тебя слушать? Сказано было: скоро дело очень серьезное, ни во что не встревать. А ты?

— Да я… Девка эта, понимаешь? Шлюха — а не дает! Я к ней и так, и сяк… А этот… Ну, он вышибала там новый. Зверобой! – горячо зашептал Борзой, склоняясь к главарю. – Пошли, замочим его. Он жлоб какой-то, из Леса только выполз… у–у, морда тупая! Давай его убьем, к Лесу бога душу его мать!