– А‑а. Туристы, – Кунан потер руки. – А мы туристов не принимаем, – и неожиданно резко бросил: – Где ключ от Пещеры Дзу?

– Хоть обыщите, – стойко продолжал придуриваться Степан, хотя это было бесполезно – диктатор, так же как недавно мнимый или настоящий Комсус рен Таго, знал все. – Нет никаких ключей.

– А‑а. Нет, значит?

– Нет. И не любители мы по пещерам лазить.

– А‑а. По пещерам, значит. Веселые вы, – улыбка Кунана стала шире, а голос – мягче. – Юмор мы любим. Недавно так шутили с одним. Хороший был человек. Смешной. Жаль, пришлось его Малышке отдать. Вы не видели Малышку?

Кунан взял землян под локти и мягко увлек их к цилиндру из матового стекла. Он ногой нажал на кнопку у его основания. И Лаврушин невольно присвистнул.

– Дела‑а, – протянул Степан.

Внутри на полу распласталась огромная, метров двух длиной, отвратительная, с выпученными красноватыми глазами и склизской бугристой головой, зеленая, с красными полосками вдоль спины жаба. Рядом с ней чернели ошметки мяса и… обкусанная, оторванная человеческая голова с разорванным ртом и жуткой улыбкой.

«Мутант, – подумал Лаврушин, подавляя подступившую тошноту. – Из зоны радиоактивного заражения».

Увидев людей, жаба ринулась вперед и ткнулась с глухим стуком мордой о стенку банки, так что Лаврушин только взмолился, чтобы стекло выдержало. Оно было сработано на славу. Жаба начала клацать огромными клыками (Господи, у жабы!) о бронестекло.

– Привет, Малышка, – махнул рукой Кунан. – Ух ты, крохотулька, – он ласково погладил рукой стекло.

Тупая животина снова клацнула зубами.

– Красавица, – Кунан прищелкнул языком, разглядывая животину. – Сегодня она что‑то не в настроении. Но вообще‑то меня любит. Как она вам?

– Само очарование, – Лаврушин почувствовал, как по его спине противно катится струйка холодного пота.

– Так вот. Притащили ко мне того стихоплета‑юмориста. Я ему говорю: спой, что ты там про меня насочинял. Вместе насладимся. А он отказался. Начал на коленях ползать. Малышка как раз голодная была. Ну что так осуждающе смотрите? Скормил я ей его. Скормил.

Лаврушин поморщился, представив, как эта дрянь догладывает «стихоплета». Возможно, это его голова улыбалась разорванными губами.

– Вот так всегда – как на площади – так в полный рост вещают. А как у меня – так на колени плюхаются. Мелкий такой оказался, нестойкий, убеждениям его – грош цена… Это все люди такие, или только мне подобные попадаются.

– Все, – заверил его Друвен.

– Так где ключ‑то?

– Трудно сказать, – ответил Лаврушин, понимая, что наступает момент, который так хотелось оттянуть.

– Трудно, но все‑таки можно.

– Думаю, что нельзя, – выпалил Лаврушин – как с головой в омут бросился.

– Вас когда‑нибудь допрашивали? – оценивающе оглядел землян диктатор.

– Нет.

– Из самых строптивых мои орлы выдавливают все за десять минут. Ну а если объект очень упирается – за пятнадцать. И заметьте – это только от боли. А есть еще психохимические методы, психозондирование, – мечтательно протянул Кунан.

– Откровенно? – спросил Лаврушин.

– С превеликим удовольствием, – диктатор прищелкнул пальцами, и из зеркального пола выросло три удобных кресла в виде раскрывшихся лепестков. Кунан занял одно из них, в других предложил расположиться землянам.

– Предположим, некая могущественная империя послала к вам шпионов с неким таинственным заданием, – начал Лаврушин. – Вы допускаете, чтобы вариант пленения и допроса был не предусмотрен?

– Это было бы недальновидно, – вынужден был согласиться Кунан.

– В мозгу агента ставятся блокировки.

– А‑а. Плотины, – кивнул диктатор. – Ну а если боль?

– Есть способы усилием воли выключить ее.

– А‑а. Выключить. Психохимические средства?

– Блокада участков мозга.

– Гипноз?

– Бесполезно.

– Психозондирование?

– То же самое.

– А‑А… Глубокий зондаж?

– И летальный исход. Запрограммированная смерть.

Кунан пару минут размышлял. Потом поднял глаза от пола.

– Хорошо, – кивнул он. Глумливое выражение исчезло с его лица, и теперь он походил не на комика, а на замотанного службой бухгалтера. – Но вы забыли одно.

– Что именно?

– Добрая воля. Договор – основа отношений благоразумных индивидуумов.

– И на какой основе?

– Вот что, – диктатор поднялся с кресла. – Вы пока подумайте. И к этому разговору мы еще вернемся. Есть предмет для торга. Есть желание торговаться у обоих сторон. Значит будет сделка. Вопрос в условиях.

Земляне тоже поднялись. Их вывели из зала.

Друзей сопровождали трое солдат‑«тигров» и высокий, статный, с длинным породистым лицом и плавными кошачьими движениями офицер четвертой ступени.

Пленников вели по бесконечным коридорам. Стены слабо мерцали, давая немного света. По потолку шли плоские плафоны, отбрасывающие то синий, то красный, то зеленый свет – цветомузыка а‑ля ночной клуб. В коридорах через каждые тридцать метров стояли на посту «тигры» в бронекостюмах и с тяжелыми ЭМ‑автоматами.

Через пять минут процессия вышла на лифтовую площадку. Просторный металлический лифт ухнул вниз, и на несколько мгновений в нем воцарилась невесомость. Потом он начал резко тормозить, пассажиров вдавило в пол. Лифт замер, двери разошлись, открывая проход в огромное прохладное помещение.

Это был гараж. Там среди автомобилей, бронетранспортеров и легких танков стояла тяжелая бронемашина «Медведь». Ее использовали для перевозки особо‑опасных преступников. В кабине за отливающем синью бронестеклом спал водитель. На сиденьях развалились двое солдат сопровождения.

– Сюда, – указал офицер четвертой ступени землянам на распахнувшуюся тяжелую бронированную дверь.

Земляне устроились в жестяной некрашеной коробке, располагавшейся за кабиной. Решетка отделила их от красавца‑офицера. Массивная дверь закрылась, гася наружный свет, а вместе с ним и надежду. Стал со скрипом проворачиваться автоматический замок, активизированный вставленным в гнездо жетоном сопровождающего офицера. Зажглась тусклая лампочка, рассеяв кромешную тьму.

Лаврушин заерзал на узкой холодной скамейке. В «Медведе» было глухо и безысходно, как, скорее всего, во всех конвойных машинах Галактики.

– Чтоб вам пусто стало, шакалы, – прошептал Степан.

Лаврушин прикрыл глаза и прислонился к металлической стенке. Корпус завибрировал. Донесся приглушенный многотонной броней рокот двигателя. Бронемашина, покачиваясь, поползла вперед.

Лаврушин пытался гнать прочь черные мысли, а они стояли в очередь, только дожидаясь приглашения, чтобы враз наброситься на сознание вместе с отчаяньем и страхом. Прочь, проклятые!

Он впал в оцепенение. Оно длилось с полчаса. Из такого состояния его вывел негромкий голос:

– Слушать сюда.

Голос принадлежал холеному офицеру четвертой ступени.

– Главное, ничего не пытайтесь предпринять, – продолжил офицер. – Не наделайте глупостей.

– Что? – непонимающе спросил Лаврушин.

– Мы вас попробуем вытащить, – офицер подмигнул – ошибиться даже в полутьме было невозможно. На миг с лица офицера слетело неприступное надменное брезгливое выражение, и он превратился в обычного человека…

* * *

Бронемашина остановилась. С зубовным скрежетом дверь отползала в сторону, пропуская узенькую полоску света – та расширялась и превратилась в яркий поток, ударивший по глазам после темноты внутри «Мамонта».