Я рассказала о Флоре Хендерсон, семидесятишестилетней вдове, которая на днях позвонила и поинтересовалась, как ей выбрать между двумя лекарствами, — нужны оба, но денег хватает лишь на одно, а врачи отказались дать ей совет. Она голосовала за сенатора Гэри и считала, что он «очень умный человек, который по-настоящему заботится о людях», поэтому спросила, может ли получить совет от него. Я разговаривала с ней сорок пять минут и сделала все, что в моих силах, чтобы помочь. Даже когда я положила трубку, голос Флоры продолжал звучать у меня в голове. Тем вечером я задержалась на работе дольше обычного, чтобы поработать над законопроектом, который, надеюсь, поможет ей.

Когда я закончила рассказ, Аарон устремил на меня долгий взгляд, провоцирующий шейную сыпь.

— Ты необычная, — просто сказал он.

«Необычная» — в смысле, «хорошая», или это эвфемизм для «странная»? По его сдержанному, отстраненному лицу я не могла определить это. О чем он думает? Через мгновение он оживился и пылко уставился на меня.

— Ты действительно говоришь то, что думаешь. И держишься за то чистое, что есть в нашей работе. Большинство здешних девушек пресыщены или разочарованы, но в тебе есть искра, — закончил он.

Я смутилась, но была польщена.

— Еще не вечер, — легкомысленно сообщила я.

— Нет, я серьезно. На тебя пописали, но ты не побежала домой переодеваться, а продолжила работать. Ты необычная, поверь.

Неужели я и вправду сумела его заинтересовать? Спасибо, Флора.

Я скромно улыбнулась и пригубила вино.

— Ну, можешь не беспокоиться, сейчас меня туда не тянет, — улыбнулась я. — Работа — это прекрасно, но здесь тоже неплохо.

Аарон обаятельно засмеялся.

— Рад, если я хотя бы на втором месте, — сказал он. — Постараюсь вырваться вперед к концу вечера.

Я как раз думала, что это будет несложно, когда вспомнила, что собиралась быть благоразумной. Я не должна им увлекаться. Я почти ничего о нем не знаю.

— Кстати, как тебе работается с Брэменом? — спросила я, надеясь, что из ответа Аарона станет ясно: он знает, что его босс не очень хороший человек, или же работает на него недавно и ничего о нем не знает.

— Прекрасно, — ответил Аарон.

Хм... я надеялась на другой ответ.

— Говорят, он немного... чересчур занят собой, — осторожно заметила я. — Как, по-твоему, это правда?

— Разве иначе его выбрали бы в Сенат? — усмехнулся Аарон.

Ну да, верно. Я бы с радостью успокоилась на этом, но Аарон мне не позволил.

— Понимаешь, Брэмен честолюбивый, — продолжал он. — У него есть все, чтобы пробиться выше. И я могу пробиться вместе с ним. Не думай, что я так уж предан ему или вроде того. Я моментально брошу его, если мне предложат работенку получше. Но что может быть лучше, чем писать речи для будущего президента?

Я секунду смотрела на него. На что возразить в первую очередь? Я не хотела пререкаться ради детей, которые у нас еще могут родиться, но во мне уже закипал протест.

— Брэмен пока даже не кандидат, — произнесла я. — Им может стать кто угодно.

Аарон покачал головой.

— Спирам и Рексфорд могут немного подгадить, это правда, но троим остальным вообще ничего не светит, — уверенно заявил он.

Остальные — это Эллис Конрад, Хэнк Кэндл и Макс Уай. И у всех троих, на мой взгляд, еще полно времени, чтобы вступить в игру.

Конрад был четырехкратным сенатором от Мичигана и единственным афроамериканским кандидатом в президенты. На мой взгляд, он четко и убедительно выражал свои мысли, и я заметила, что его коллеги всегда внимательно слушают, когда он говорит.

Хэнк Кэндл, менее блестящий оратор, был конгрессменом от Род-Айленда. А также кристально честным исследователем вопросов этики и борцом за права человека. На фотографиях он походил на эльфа Киблера[30], хотя вряд ли нарочно старался этого добиться.

Макс Уай был губернатором Луизианы и единственным кандидатом не из высшего света. Многие восхищались его умом и удивительным талантом ладить с людьми, но пока Уай не смог привлечь особого внимания национальной прессы. Поэтому я знала о нем слишком мало. Но разве можно сбрасывать кого-либо со счетов так рано?

— Ты действительно считаешь, что у них нет шансов? — вызывающе спросила я.

Аарон пожал плечами.

— Ни один из них не способен нарыть денег, — просто сказал он.

Он казался таким уверенным в себе и в мире политики. Может, заразился чванством Брэмена? Или он всегда был тщеславен? Так или иначе, мне внезапно захотелось поругаться с ним.

— Мне не нравится Брэмен, — выпалила я.

Обычно я помалкиваю о своей неприязни к людям, по крайней мере, до личного знакомства, а после не говорю о ней тем, кто с ними работает, но я была ужасно возмущена.

— Да, я догадался, — ответил Аарон. — Почему?

— Потому что он надменный скользкий тип, которого заботит только собственная карьера, а не помощь людям.

Что, съел? Я надеялась, что здорово взгрела Аарона. Но он явно сдерживал улыбку.

— Что? Что тут смешного?

Он накрыл мою руку своей.

— Ты такая пылкая идеалистка. И так недавно в Вашингтоне...

— Хочешь сказать, что я наивная? — перебила я.

Ненавижу, когда меня называют наивной.

— Нет, не наивная, — ответил Аарон. — Просто... юная. В хорошем смысле. И очень красивая.

Он смотрел мне в глаза. Кошмар, я моментально забыла все едкие ответы, которые вертелись на кончике языка. Черт подери! Я изо всех сил старалась их припомнить.

— Я понимаю, что ты не любишь Брэмена, — мягко сказал он. — Но мы же взрослые люди. Не обязательно соглашаться во всем. Знаешь, ты мне очень нравишься, правда.

Несколько секунд я молчала. Аарон все еще держал меня за руку, и я чувствовала, как пылает сыпь под тугим воротом маскировочной безрукавки. Нравится мне или нет, но меня к нему тянет. Может, пока оставить споры?

— Хорошо, — наконец сказала я. — За взрослость, — и подняла бокал.

— Пока она забавна, — с улыбкой уточнил Аарон.

— Пока она забавна.

Мы выпили еще немного и переключились на более безопасные темы, пока не вернулись на твердую почву флирта. Аарон был обворожителен. Может, я зря так беспокоилась из-за Брэмена? Какое он, в конце концов, имеет значение?

Когда нам принесли чек, мы разломили печенья и вслух прочитали предсказания. Мое гласило, что мне повезет. Я раскритиковала его как туманное и слишком общее, но втайне посчитала прекрасным знаком для нашего романа.

Предсказание Аарона гласило, что у него необыкновенно умелые руки. Вообще-то я терпеть не могу, когда в печеньях счастья пишут о настоящем, а не о будущем, но это мне пришлось вполне по душе.

Аарон протянул мне руки для изучения.

— Как, по-твоему? Это инструменты гения? — спросил он.

— Никаких сомнений, — уверенно кивнула я.

— Хм, — задумался он. — Пока они не сделали ничего выдающегося, но, возможно, просто ждут свою музу? — И он отвел прядь волос с моих глаз, задержав ладонь на щеке.

Может, дело было в трех бокалах вина, а может, в глютамате натрия, но я поняла, что влюбляюсь. Когда мы вышли из ресторана в слегка пьяную ночь, он обнял меня за плечи.

— Ты когда-нибудь бывала ночью у памятников?

Никогда. Мне и в голову не приходило, что это интересно и, уж во всяком случае, небезопасно. Но внезапно эта мысль мне очень понравилась.

— Ну... Сегодня мне повезет? — Я искренне желала, чтобы именно так и оказалось.

— В квартале от моего дома сейчас строят башню, и с моего балкона, если прищуриться, она очень похожа на памятник Вашингтону, — сообщил Аарон.

— Надо бы проверить, так ли это, — сказала я.

И мы отправились к нему.

Аарон снимал квартиру вместе со своим другом Майком (того, к счастью, не было в городе). Мы открыли бутылку шампанского и отправились на балкон любоваться окрестностями.

— Если честно, это больше похоже на Эйфелеву башню, — произнесла я, сильно сощурившись.

Он ответил по-французски, я не поняла, но фраза показалась мне ужасно сексуальной.