Я не мешала будить во мне ведьму. Потому что мне нужно было сделать несколько очень важных дел.

   Так удачно получилось, что сильные переживания тут же отражаются на моем облике, хочу я этого или нет. Сейчас это было на руку как никогда.

   Я сидела на коврике, съежившись, как обгоревшая веточка, не поднимая глаз. Цветы на моих одеждах подернулись пеплом. Мне было очень плохо. Если мне нужно было выйти во время занятия, девушку наставника я обходила, как зачумленную.

   Наставник видел это - и клянусь! - наслаждался.

   От него волнами шло какое-то удивительно нечистое, пряно-острое, осязаемое удовольствие, он был похож на изголодавшегося падальщика, почувствовавшего издыхающую жертву. Он был доволен, о, как он был доволен, - он просто впитывал мою боль и лучился от счастья, заставляя женщину в одеждах, на которых цвели весенние цветы, корчится от муки.

   Мне было плохо как никогда в жизни. Это была чистая правда. Меня всю корежило, выворачивало наизнанку.

   Потому что этот человек в черных одеждах грязно и бессмысленно растоптал мое доверие, искренне доверие: я же поверила ему, поверила, что за ним действительно что-то стоит, какие-то силы, какие-то знания.

   Я поверила, что это наставник. Я приняла пустышку за настоящее! Дворняжку без роду, без племени - за матерого волка.

   Он был глупцом. Тщеславным и недалеким. Зная все про меня, имея на руках все мои верительные грамоты, он видел перед собой оскорбленную до глубины души женщину, слабую женщину, ничего кроме этого. Вид жертвы распалял его так, что в воздух звенел от возбуждения и с трудом сдерживаемого вожделения.

   Он, безумец, осмелился плюнуть в лицо ведьме.

   А я ему не мешала, обугливаясь от боли на тоненьком коврике.

   Он делал за меня то, что я сама сделать не могу.

   Ведьма - это стрежень. То, что скрыто. То, что в глубине.

   Ведьму сложно определить по внешнему облику: среди людей она может выделяться, а может не выделяться - как ей нужно. Ведьма может добровольно принять правила игры, и может прекратить игру.

   С первого взгляда ведьма похожа на давно потухший вулкан, где в кратере застыло спокойное горное озеро.

   Но под толщей воды бушует подземное пламя.

   И только человек без головы будет расшатывать, выламывать стенки этого кратера, чтобы посмотреть, как хлынут воды в долину, как плачут потухшие вулканы.

   Своими же руками он уничтожит то, что защищало его от огня, усмирить который мало кому под силу.

   Упивающийся моей болью наставник и не подозревал, что срывает с ведьмы стягивающие ее путы, своими собственными руками освобождая неведомые ему силы от запретов и ограничений.

   За время моего отсутствия в Зимнем Городе он так и не сообразил, что ведьма не задает вопросов просто так. И отсутствие прямых ответов - это лучший способ привести ведьму в ярость.

   В холодную ярость, когда каждый шаг её продумывается и рассчитывается. Головой, не задницей. Не услышав четких объяснений по правилам предложенной игры, ведьма начинает играть по собственным правилам.

   Доводить ведьму до холодной ярости неразумно.

   Потому что ведьма владеет одним из самых страшных оружий нашего мира.

   Мастерски владеет.

   Как никто другой.

   И если она им редко пользуется, это не значит, что она не умеет им пользоваться.

   У этого оружия нет преград.

   От него нет спасения.

   Раны от него не заживают.

   Лекарства не помогают.

   У него нет срока годности, оно разрушает человека годами, беспощадно и неотвратимо.

   Оно выжигает изнутри.

   Именно поэтому в ведьму вбито тяжелое знание: нельзя обижать людей!

   Потому что ведьма может нечаянно убить. И ведьма изо всех сил старается быть осторожной и бережной, белой и пушистой, нежной и трепетной.

   Но любое ограничение, любой запрет может быть снят.

   Когда вопрос идет о жизни и смерти, рука ложится на рукоять самого отточенного меча.

   ***

   Когда ведьма перестает играть в чужие игры, поначалу это почти незаметно.

   Особенно для человека невнимательного, находящегося в плену собственных представлений о чем-то, подгоняющего мир под свои взгляды.

   Но дело в том, что ведьма прекрасно знает, кто она есть.

   Она знает свою ценность.

   Она знает свое место в мире.

   Она знает, какие силы ей подчиняются.

   Она себе цену знает - и это знание с ней настолько давно, что отпала всякая потребность предъявлять его на каждом шагу. Более того, она давно сжилась с необходимостью скрывать, не выпячивать свой истинный облик, свой истинный статус. Это лишнее.

   И ведьма, зная, что она ведьма, уходит из чужой игры, не оглядываясь.

   Ей в этом помогает горькое знание: мы такие, какие мы есть. Да, победили Пандавы, но почему главы в книге об их великой победе названы именами проигравших?

   Мы такие, какие есть. Когда мы играем, мы играем искренне и с уважением к чужим правилам. Но наступает миг, когда проще умереть, чем приспособится.

   Ну что же, мы были такими, какими были. Мы ушли с этого поля - и пусть победителю достается кара победы.

   Пусть он есть свое счастье полной ложкой.

   Удачи.

   И вот тогда победитель остается один на один с собой.

   Навсегда.

   И если он сильный человек, он попытается не завидовать проигравшим. У него не получится.

   И это - бесстрастное знание ведьмы.

   ***

   Из игры нужно выходить правильно, последовательно выполняя ряд условий.

   Наставник, конечно же, почувствовал, что я равнодушно повернулась к нему спиной.

   Он решил, что это равнодушие показное: он же видел мою неподдельную боль, он ее впитывал, он ею упивался.

   Разумеется, он был прав в том, что между нами существовала сильная связь весьма подозрительного свойства. Какова бы ни была ее природа, такое сложно порвать одним махом, нужно распутать спутавшиеся нити.

   Я же недаром писала ему раз за разом, что руки его зачаровывают, а движения завораживают. Это не были поэтические красоты, это было описание болезни. Это был призыв к помощи человека, попавшего в странную и опасную зависимость.

   Но ведьма совершенно добровольно поймалась на этот крючок. Находясь в твердом уме и здравой памяти. В силу ремесла постоянно отслеживала тонкие, тончайшие изменения, происходящие и в теле, и в душе. Задавала себе вопросы. Ставила метки. Смотрела в неизвестное, искала схожее в известном.

   Сейчас пришла пора самой отвечать на вопросы, раз других ответов нет. Выходить из болот на твердую землю, не обращая внимания на манящие огоньки, возвращаясь строго по своему следу.

   Если завораживание возникало, когда я смотрела на движения наставника и зеркально повторяла их, нужно поменять условия.

   Совершенно сознательно я вошла в одну волну с наставником. Это была моя добрая воля.

   В то время как все остальные махали руками, как придется, сообразуясь только со своими собственными силами, точнее, с собственными слабостями. У них же не было за плечами моих занятий по сходному боевому искусству. Я была подготовлена на хорошем уровне и до встречи с человеком в черных одеждах.

   Но кто я такая, чтобы выделятся?

   Я тоже слабая и буду делать все так, как мне удобно, то есть медленно, печально и невпопад.

   В конце концов, по мнению наставника, я женщина, оскобленная в каких-то теплых чувствах по отношению именно к нему и ни к кому другому. Ему виднее, он наставник.

   Теперь нужно было убрать условия для зачаровывания.

   Я перестала смотреть на наставника. Чтобы избежать искушения повторять его движения, как я уже привыкла за полгода.

   И это тоже была моя добрая воля: ведь наставник сам говорил, тот, кто не хочет быть зачарованным, не зачаруется. Золотые слова.

   Для воздействия на меня у человека в черных одеждах остался только голос. (Если не брать в расчет те волшебные силы, которые получены наставником прямиком от таинственных людей из-за синих гор).