И вера их была верой воинов. Им некогда было заниматься тщательным обустройством своего дома, что земного, что небесного, они этот дом только завоевывали. Жизнь их была проста, и вера тоже. Важное место в умах людей занял Индра - божественный вождь, ведущий свой народ к победе.
Мантры создавались, накапливались, но в них не было порядка.
И лишь когда народ Индры осел там, где текут семь рек, у людей появилось время, чтобы оглядеться по сторонам, разобрать дорожные мешки, расставить по местам домашнюю утварь.
И жрецы решили навести порядок в разрозненных мантрах. Собрать их в своды, то есть в самхиты.
И время то было временем самхит.
Первая самхита получила название "Ригведа", там речь шла о вещах важных, о богах, о космическом порядке, о священном напитке соме.
Вторую самхиту назвали "Атхарваведа", она ведала магией. Той магией, что требовалась людям каждый день.
Ригведу разделили на десять книг (потому что не может быть не упорядоченным творение, повествующее о космическом порядке). "Мандала" - звалась такая книга.
"Атхарваведу" не стали упорядочивать подобно "Ригведе". К "Атхарваведе" обращались, когда нужна была помощь. Ее строки приносили счастье, облегчали страдания и накладывали проклятья. Была белая и черная магия "Атхарваведы".
Когда жизнь на новом месте стала более мирной и размеренной, у народа вед образовались свободное время, свободные силы и люди стали задавать себе вопросы, неуместные в военные годы.
Например, как же верить правильно? Чтобы было совсем правильно - до мелочей. Чтобы красиво, завораживающе и пугающе. Как лучше всего приносить жертвы? Когда? Какие? Какую посуду использовать? Как расставлять предметы при обряде? Совершенству ведь нет предела.
Ответы на эти вопросы искали в новых Ведах: Яджурведе и Самаведе. Там речь шла о ритуалах.
На "Черной Яджурведе" поэзия и закончилась.
Завершилось время мантр, началось время брахман.
Брахманы - не люди, а книги - объясняли, как нужно правильно понимать мантры. Уже не стихами.
Эти книги были слишком серьезны и сложны. И чтобы понять, как верить, человек теперь должен быть с почтением спрашивать жреца, который разбирался в вере, в то время как все остальные не знали тонкостей и подробностей "как правильно" и блуждали вслепую в витиевато сплетенной сети из ограничений, правил и толкований.
Дух поэзии улетучился со страниц брахман.
***
Времена брахман, великолепные (с первого взгляда), когда ритуалы были отточены и доведены до блеска, несли в себе будущее зерно разрушения.
Так бывает с любым делом, ведь есть суть - внутреннее, и есть оболочка - внешнее. Дело живет, пока жива суть, внешние оболочки могут меняться, приспосабливаясь к новым обстоятельствам. Но как только начинают трепетно сберегать оболочки, не допуская ни малейших отклонений (чаще всего искренне считая, что только так можно сохранить дело) внешнее неизбежно окостеневает. А суть испаряется, гибнет, сгнивает заживо. Но дело все в том, что сберегать оболочки всегда проще, чем докопаться до сути, чем проникнуться духом дела, его душой. Это было, есть и будет.
Но, покинув мертвую скорлупу, стихи начинают рождаться в новом месте, им нет преград, нет расстояний.
Во времена брахман не разрешалось задавать вопросы, зачем делать это, а зачем то. Жрецы говорили: "так надо!", - потому что написано в священных книгах, и делается по разрешению богов. А что знают боги, известно только им, жрецам, посвященным в тайные знания.
На самом же деле жрецам просто кушать хотелось. Вот они и стали посредниками между человеком и небом, дорогую плату взимая за свои услуги. Так петух может считать, что без его утреннего крика солнце не встанет. А оно встает - ведь петушиное пение на заре всего лишь приветствует светило, а не управляет им.
Боги же терпеть не могут скуки и однообразия. И им важнее сердцевина.
И, неизбежно, наступили времена бунта. Времена упанишад.
Потому что когда людям ничего не объясняют, а говорят "так надо!", все громче в ответ люди начинают спрашивать: "А почему так надо?" И горе тому, у кого нет ясного и понятного ответа на этот простой вопрос.
Человек, живущий по закону вед, должен об этом помнить.
***
"Veda mаso dhrtavrato dvadasa prajavatah\ veda upajayate".
Глава двенадцатая
ОДИН ЦВЕТОК ДРАКОНА
Пришла весна.
Младший сын стал частенько приплакивать, капризничать. То ли зубы очередные резались, то ли животик болел.
Да и я чувствовала себя не очень хорошо. Может быть, и это сказывалось на капризах сына.
***
Ревностные почитатели наставника выяснили, что скоро у него будет день рождения. Все эти узнавания были обставлены таинственностью и секретностью, хотя я предлагала прямо спросить у девушки, с которой спит наставник, когда у него праздник, уж она-то должна знать. (Очень редко, но она появлялась на наших занятиях).
Но, видимо, такой способ был слишком простым и скучным, избрали более извилистую и потому приятную сердцу тропу осторожных расспросов людей из-за Реки. (Чтобы наставник не узнал и раньше времени не обрадовался. Или, наоборот, не расстроился: ведь по его же собственным словам дни рождения - это столбы, отмечающие путешествие прямиком в могилу).
Потом, после одного из занятий долго сообща думали, чтобы ему такое подарить. Такое же необычное и великолепное, как он сам.
Купили суму для странников. Хорошую, вместительную.
Я подумала, что день рождения - прекрасный повод, чтобы попытаться сделать шаг ко взаимопониманию, о котором так любит говорить наставник. И решила добавить к общему подарку свой собственный.
В голову другому человеку сложно заглянуть, но мы состоим и из того, что прочли и приняли.
Чтобы было понятно, какие знания и представления есть у меня в голове, в том числе и о землях, откуда принес нам учение наставник, я подарила ему свою любимую книгу.
Книгу, рассказывающую о том, как в мире Желтой пыли стали происходить странные происшествия, расследовать которые выпало судье Бао по прозвищу Драконова Печать, приятелю мага-даоса Ланя Даосина, занятого выплавкой киноварной пилюли бессмертия.
О том мире, где изувеченный повар монастыря, изучающего боевые искусства, не расстается с загадочным диском. О мире, где сбежала из кругов ада черно-бурая лисица с девятью хвостами, а Маленький Архат, искусный игрок на флейте, распознал в безобидном монастырском послушнике с детским именем опытного, матерого лазутчика.
Я всегда перечитываю эту книгу, когда мне плохо по-взрослому: то есть когда нужно делать свое дело во чтобы-то ни стало. Делать бесстрастно, не радуясь победам и не огорчаясь при поражениях, потому что нужны все силы выполнить то, что надо выполнить и нельзя расходовать их на пустое.
И обязательно надо вернуться, как возвращаются лазутчики жизни, нельзя перегореть, нельзя оказаться бессильной и устраниться.
(А когда мне плохо по-детски, то есть совсем плохо, беспросветно, земля и небо меняются местами, и вокруг звенит пустота, тогда я достаю другие книжки, сказки про одно хвостатое семейство, которое жило на берегу северного моря в прекрасном доме, немножко похожем на круглую печку. Семейство, где любят путешествовать и принимать гостей, где не боятся наводнения и прилета кометы. Где все вокруг непохоже на то, что меня окружает - и все равно близкое и родное. Я открываю страницу, читаю: "Небо было почти черным, а снег при свете луны - ярко голубым. Под ледяным покровом неподвижно спало море, а глубоко в земле, среди древесных корней, всем мелким зверюшкам и насекомым снилась весна... - и мой мир возвращается, пустота отступает.)
