— Ты не поверишь, он бросил свою любимую Ингу ради стареющей матери Акселя! Роуэн, Аксель, Джерри... Трое мужиков развлекают одну бабу!

— Разумеется, это никак не связано с тем, что треть нашего фильма финансируется матерью Акселя, — сухо сказал Макс.

— Ммм, я знаю, с какого масла у меня хлеб. — Инга поднялась. — Беда моя, что я люблю брюнетов. И все же, пожалуй, пойду пожелать спокойной ночи Фергюсу.

Лейн отвела глаза и уставилась на бокал.

— Что ты имеешь в виду?

Инга покачалась немного, похлопала себя по носу и произнесла:

— Аг-га! Тебе бы хотелось знать.

— Не ходи сегодня к Фергюсу, Инга, — посоветовала Лейн, стараясь сохранять серьезный вид. — Он... лучше оставить его в покое.

— Сегодня! Сейчас! — решительно заявила Инга. — И не тебе, Лейн, судить об этом.

Макс с Лейн следили за ней, пока она шла, качаясь, к выходу. Макс закрыл лицо ладонями.

— Спаси и помилуй! — прохрипел он, но в глазах его прыгали такие чертики, что оба расхохотались.

— Кажется, я натворила что-то ужасное, — призналась Лейн.

— Что?

— Послала Ингу на гибель. Она ничего не поняла.

— Тогда пусть поможет ей Всевышний, — изрек Макс, и новый взрыв неудержимого хохота сотряс его.

Когда он успокоился, слегка протрезвевшая Лейн спросила:

— Фергюс... любит тебя?

— Это мое самое заветное желание!

Ей невольно пришлось улыбнуться.

— Нет, я хочу спросить, не было между вами каких-то разногласий?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— А... только потому, что он бросил мне в лицо, как обвинение, что мы вместе ездили в город, вот и все.

Макс сочувственно посмотрел на нее.

— Да-а, похоже, зеленоглазое чудовище отравляет его, ты так не думаешь? Даже если это так, он ведь знает, что я не по этой части. Но тогда, раз ты не спишь с ним, может, его беспокоит, что и ты тоже?..

Такое предположение взбодрило ее.

— Должна признаться, мне такое в голову не приходило. — Поддавшись импульсу, она чмокнула Макса в щеку. — Я люблю тебя, Макс.

Он погрозил ей пальцем.

— Только потому, что чувствуете себя в безопасности, мадам. — Он неожиданно поднялся. — Пошли, пора вернуться. К тому же я начинаю сомневаться, что найду Ингу Дженсен живой!

Дойдя до торца виллы, они услышали шум в бассейне.

— У тебя в сценарии гиппопотама не было? — спросил Макс.

Лейн покачала головой. Похоже, одна и та же мысль посетила их одновременно. Переглянувшись, они бросились к бассейну и остановились как вкопанные перед открывшимся зрелищем. Фергюс выступал в роли спасателя на водах, выволакивая лепечущую, пьяную Ингу на мелкое место. Он дотащил ее до ступенек, поставил нетвердыми ногами на нижнюю и предупредил:

— Ради Всех Святых, не проси страстного поцелуя.

Макс только громко ахнул, когда Инга влепила Фергюсу пощечину и, потеряв равновесие, снова упала в воду. На этот раз Фергюс предоставил ей самой выбираться. Вода лила с него ручьями. Когда он поравнялся с ними, он все еще не мог прийти в себя.

— Откуда, черт возьми, мог я знать, что она не умеет плавать?! Нужно было ей позволить утонуть за то, что она набросилась на меня ни с того ни с сего как обезумевшая распутница.

— Так ты не отдался ей?! — ахнул Макс.

Глаза его весело сияли, когда он смотрел на Ингу, выползающую из бассейна в прилипшем к телу платье, с мокрыми волосами, облепившими голову и закрывающими один глаз.

Фергюс свирепо посмотрел на Лейн.

— Она выбрала неудачное время, — сказал он в свою защиту.

Лейн ответила ему таким же взглядом.

— Она была просто пьяна.

Фергюс посмотрел через плечо на Ингу.

— Ничего, теперь протрезвела.

Максу стало жаль Ингу, и он оставил их вдвоем.

Лейн вздохнула. Получилось, что ей придется сопровождать Фергюса наверх. Он не стал ее дожидаться, торопясь за полотенцем, только на лестнице повернулся, словно хотел что-то сказать, но передумал. Она шла за ним, глядя, как с него капает, и с трудом сдерживала рвущееся наружу громкое веселье, прикрывая ладошкой рот. В спортивных туфлях у него хлюпала вода, рубашка прилипла к широкой спине. В какой-то момент Фергюс развернулся и погрозил ей пальцем.

— Только посмей слово сказать!

Хорошо, что и он увидел смешную сторону в сложившейся ситуации. Когда дверь за ним захлопнулась, Лейн дала выход сдерживаемому до этого веселью. К тому времени когда она добралась до своей комнаты, неудержимый смех валил ее с ног. Лейн сползла по закрытой двери на пол, тело ее корчилось, мышцы лица болели, омываемые слезами смеха.

ГЛАВА 7

Наутро ей стало совсем не до смеха: в голове творилось что-то несусветное, все тело пронизывала боль, попытка двинуться с места вызвала сильный приступ тошноты, и она отказалась от дальнейших попыток, к тому же тело казалось неподъемно тяжелым и существовало отдельно от головы, в которой бушевало форменное сражение. Никогда еще Лейн не испытывала ничего подобного. Исчезло ощущение времени и места. Наверное, она в аду, который, как подозревала, создала сама и именно этого и заслуживала.

В очередной раз что-то разорвалось в голове — это постучали в дверь. Ей было безразлично все, ответить она не могла, даже когда открылась дверь и кто-то шептал где-то там, за пределами ее ощущений. Лейн попыталась открыть глаза, когда издалека до ее сознания дошел детский крик:

— Папа! Папа! Лейн умерла!

Смутное видение мужского лица в ослепительном ореоле. Лейн застонала от боли и закрыла глаза. Где-то она видела его... во сне? По телеку? Голос приблизился, он утешал плачущего ребенка.

— Лейн, уже второй час.

О чем он говорит? Разве она Лейн? Что он здесь делает? Разве ему не нужно гримироваться? Боже, так это был Фергюс? Второй час... Чего? Сейчас день? Почему она не встала? Лейн попыталась встать, и все закружилось. Ей было жарко, тошнило, мутило.

— Я умираю, — шепнула Лейн, но никому не было до этого дела.

Впрочем, ее это даже радовало. Ей стало хорошо, когда опустился долгожданный покров темноты.

Вероятно, ее разбудили голоса мужчин, говоривших между собой. Судя по звукам, они что-то делали возле ее постели, но не было ни сил, ни желания выяснить. Материальный мир перестал для нее существовать. Лейн снова погрузилась в благодатный сон, в котором мать разводила огонь в камине спальни, измеряла ей температуру, укрывала, отчего ей становилось уютно и она чувствовала себя в безопасности.

А может, в постели лежала Лиззи? Та самая Лиззи, которую она переодевала, умывала, кормила, над которой подшучивала? Вместе с матерью Лейн укутывала ее, потом лезла на кровать, чтобы почитать ей. Губы Лиззи одной стороной дергались вниз, что означало улыбку. Милая Лиззи...

Слезы текли по лицу. Лейн уткнулась в подушку, слишком слабая, чтобы сдержать глухие рыдания, сотрясавшие ее тело. Она плакала горько и долго, отчего усилилась безумная боль в голове. Но ничто не могло остановить ее слез, ни нежное поглаживание, ни чуткие прикосновения рук, убирающих влажные пряди волос, пытающихся снять неведомую боль.

Кто-то взял ее крепко за плечо и прошептал на ухо:

— Довольно, успокойся, Лейн. Береги силы.

Она захотела повернуться. Помог Фергюс, который принял на себя тяжесть ее безвольного тела и прижал к себе. Поникшая голова легла ему на плечо, руки упали на грудь. От его нежности и теплоты неудержимый поток слез заливал ее лицо, намочив и его майку. Платок не мог впитать всю эту влагу. Она чувствовала, как он гладит, успокаивая, ее руки, а один раз поцеловал в макушку.

Наконец слезы иссякли, а ей все не хотелось расставаться с ощущением покоя в его руках, так что пришлось Фергюсу самому укладывать Лейн, поправив поудобнее подушки. Она опустила глаза, стыдясь встретиться с ним взглядом, но он взял ее ладонь и тихонько сжал.

— Ты заразилась этим ужасным вирусом. Патрик оставил тебе таблетки, и я хочу, чтобы ты их выпила.