3. Лишь только Октай довершил завоевание Северной китайской империи, он решился направить свои армии на самые отдаленные западные страны. В военные списки были внесены имена миллиона пятисот тысяч монголов и татар; из этого числа великий хан выбрал одну третью часть и поручил главное над ней начальство своему племяннику Батыю, сыну Тули, царствовавшего над теми странами, которые были завоеваны его отцом на севере от Каспийского моря. После сорокадневных празднеств Батый выступил в поход и таковы были быстрота и рвение его бесчисленных эскадронов, что менее чем в шесть лет они прошли расстояние в девяносто градусов широты, то есть четвертую часть окружности земного шара. Через великие азиатские и европейские реки — через Волгу и Каму, через Дон и Днепр, через Вислу и Дунай они или переплывали на своих конях, или переходили по льду, или переправлялись в кожаных ладьях, которые следовали за их лагерем и употреблялись для перевозки их повозок и артиллерии. Первые победы Батыя искоренили последние остатки национальной свободы на обширных равнинах Туркестана и Кипчака. В своем быстром наступлении он прошел через царства, известные в настоящее время под названиями Астраханского и Казанского а войска, которые он отрядил в направлении к Кавказским горам, проникли в самые отдаленные уголки Грузии и земли черкесов. Внутренние раздоры между русскими великими князьями или монархами предали их отечество в руки татар, которые разлились по всему пространству, отделяющему Ливонию от Черного моря, и обратили в пепел русские столицы новую и старую — Москву* и Киев, а это временное зло было менее пагубно, чем та глубокая и, быть может, неизгладимая печать, которую наложило на характер русских двухсотлетнее рабство.

* Москва стала столицей Руси позднее, в XIV в., а до нее резиденцией великих князей являлся Владимир. (Здесь и далее примеч. ред.)

Татары опустошали с одинаковой свирепостью и те страны, которые надеялись удержать в своей власти, и те, которые торопливо покидали. Прочно утвердив свое владычество над Россией, они предприняли хотя и временное, но опустошительное нашествие внутрь Польши и достигли границ Германии. Они стерли с лица земли города Люблин и Краков, приблизились к берегам Балтийского моря, а в битве при Лигнице разбили силезских герцогов, польских палатинов и гросмейстера Тевтонского ордена и наполнили девять мешков правыми ушами убитых. От Лигницы, которая была крайним пределом их западного нашествия, они поворотили к Венгрии, а их пятисоттысячное сонмище воодушевлялось личным присутствием и мужеством Батыя; они перешли отдельными колоннами через Карпатские горы, а жители поверили их приближению только тогда, когда испытали на себе их ярость. Король Бела Четвертый собрал военные силы своих графов и епископов; но он утратил любовь своего народа вследствие того, что поселил у себя кочевую орду куманов, состоявшую из сорока тысяч семейств, а этих варварских гостей вовлекло в восстание подозрение, что их князь был убит изменническим образом. Вся страна к северу от Дуная была утрачена в один день и в течение одного лета лишилась своего населения, а развалины городов и церквей были усыпаны костями туземцев, поплатившихся за прегрешения своих турецких предков. Один священник, бежавший из Варадина в то время как монголы грабили этот город, описал бедствия, которых он был свидетелем и которые он сам вытерпел, а кровожадная ярость, которую монголы обнаруживали во время осад и на полях сражений, была гораздо менее возмутительна, чем их обхождение с укрывавшимися в лесах беглецами: они убедили этих беглецов покинуть их убежища, обещая им спокойствие и помилование, а когда те окончили работы по уборке жатвы и винограда, хладнокровно всех их умертвили. Зимой татары перешли через Дунай по льду и достигли Эстергома — германской колонии, служившей столицею для королевства. Против городских стен были поставлены тридцать военных машин; рвы были наполнены мешками с землей и трупами, а после резни, во время которой татары убивали всех без разбора, триста знатных матрон были умерщвлены в присутствии хана. Из всех венгерских городов и крепостей уцелели от татарского нашествия только три, и несчастный Бела нашел для себя убежище на островах Адриатического моря.

Это нашествие варваров навело ужас на все латинские страны; один спасшийся бегством русский встревожил Швецию своими рассказами, и самые отдаленные нации, жившие на берегах Балтийского моря и океана, были напуганы приближением татар, которых они считали или из страха, или из невежества за существа, непохожие на обыкновенных людей. Со времени нашествия арабов в восьмом столетии Европа еще никогда не испытывала таких бедствий, а если бы последователям Магомета удалось уничтожить ее религию и ее свободу, то можно бы было опасаться, что вместе с этим они сотрут с лица земли ее города, ее искусства и все учреждения гражданского общества. Римский первосвященник попытался укротить этих непобедимых язычников и обратить их в христианство, отправив к ним с этой целью францисканских и доминиканских монахов; но его поразил удивлением ответ хана, что сыновья Бога и Чингиса облечены божественною властью покорять или истреблять народы и что папа будет вовлечен в общее истребление, если не явится в царскую орду лично в качестве просителя. Император Фридрих Второй прибегнул к более благородному способу обороны; он разослал к королям Франции и Англии и к германским принцам письма, в которых говорил об угрожавшей всем им опасности и приглашал их собрать их вассалов для участия в этом справедливом и благоразумном Крестовом походе. Сами татары были напуганы слухами о храбрости франков; пятьдесят рыцарей и двадцать стрелков храбро защищали против них город Нейштадт в Австрии, и они сняли осаду при приближении германской армии. Опустошив соседние королевства — Сербию, Боснию и Болгарию, Батый медленно отступил от берегов Дуная к берегам Волги для того, чтоб насладиться плодами своих побед в городе Сарае и во дворце, выстроенном там среди степей по его приказанию.

4. Даже бедные и холодные северные страны сделались целью предприимчивости монголов; брат великого Батыя Шейбани-хан повел в сибирские степи орду из пятнадцати тысяч семейств, а его потомки царствовали в Тобольске в течение более трехсот лет до той поры, когда эта страна была завоевана русскими. Подвигаясь вперед вдоль течения Оби и Енисея, монголы, вероятно, достигли бы берегов Ледовитого океана. Отложив в сторону нелепые рассказы о людях с собачьими головами и раздвоенными ногами, мы узнаем, что через пятнадцать лет после смерти Чингиса монголам были знакомы имя и нравы самоедов, которые живут вблизи Полярного круга в подземных хижинах и добывают меховые одежды и пищу только посредством охоты.

Между тем как монголы и татары одновременно проникали в Китай, в Сирию и в Польшу, виновники этих страшных бедствий довольствовались тем, что одно их слово было смертным приговором. Подобно первым калифам первые преемники Чингиса редко лично появлялись во главе своих победоносных армий. На берегах Онона и Селенги царская или Золотая орда представляла контраст между простотою нравов и могуществом: там подавали на банкетах жареную баранину и кобылье молоко, а между тем раздавали в одни день золото и серебро, наполнявшие пятьсот повозок. Европейские и азиатские послы и монархи были вынуждены предпринимать это далекое и утомительное странствование, а жизнь и владычество русских великих князей, грузинских и армянских королей, царствовавших в Иконии султанов и персидских эмиров зависели от того, наморщит ли брови или улыбнется великий хан. Сыновья и внуки Чингиса были приучены к пастушескому образу жизни; но деревня Каракоруммало помалу расширилась вследствие того, что в ней происходило избрание ханов и что она служила для этих ханов резиденцией. Происшедшая в нравах перемена обнаружилась в том, что Октай и Менгу стали жить не в палатках, а в домах, а их примеру последовали члены их семейства и высшие сановники. Их склонность к охоте стали удовлетворять взамен беспредельных лесов огороженные парки; их новые жилища украсились произведениями живописи и скульптуры; избыток их сокровищ превратился в фонтаны, в бассейны и в статуи из массивного серебра, а артисты китайские и парижские стали соперничать между собою из желания услужить великому хану. В Каракоруме было две улицы, из которых одна была населена китайскими ремесленниками, другая — магометанскими торговцами, а места богослужения — одна несторианская церковь, две мечети и двенадцать храмов, в которых поклонялись различным идолам, — могли в некоторой мере служить указанием того, как было многочисленно население и из каких оно состояло элементов. Впрочем, один французский миссионер утверждал, что находящийся подле Парижа Сен-Дени более обширен, чем татарская столица, и что весь дворец, в котором жил Менгу, едва ли равнялся десятой части находящегося в Сен-Дени бенедиктинского аббатства. Завоевание России и Сирии могло льстить тщеславию великих ханов; но они постоянно жили вблизи от китайской границы; завоевание Китайской империи было их ближайшей и главной целью, а из своего знакомства с условиями пастушеской жизни они могли извлечь убеждение, что пастух должен из своих личных интересов заботиться о целости и о размножении своего стада. Я уже воздал похвалу мудрости и добродетелям того мандарина, который предотвратил опустошение пяти многолюдных и хорошо возделанных провинций. В течение своего безупречного тридцатилетнего управления этот друг своего отечества и всего человеческого рода постоянно старался уменьшать или прекращать бедствия, причиняемые войнами; он предохранял монументы от разрушения, возбуждал склонность к научным занятиям, сдерживал деспотизм военных начальников, передавая власть гражданским должностным лицам, и внушал монголам любовь к мирной жизни и к правосудию. Он боролся с варварством первых завоевателей, но уже при втором поколении его благотворные поучения принесли обильную жатву. Сначала Северная империя, а потом мало помалу и Южная подчинились управлению Хубилая, который сначала был наместником Менгу, а впоследствии сделался его преемником, и вся нация осталась верна монарху, воспитанному в китайских нравах. Он восстановил старинные формы китайской конституции, и победители усвоили законы, моды и даже предрассудки побежденного народа. Эта мирная победа (в истории было немало подобных примеров) может быть приписана в значительной мере многочисленности и раболепию китайцев. Монгольская армия рассеялась по обширной и многолюдной стране, а ее императоры с удовольствием усвоили такую политическую систему, которая удерживала за монархом существенное пользование деспотическою властью, предоставляя в пользу подданным бессодержательные слова “философия”, “свобода” и “сыновняя покорность”. В царствование Хубилая стали процветать литература и торговля, а его подданные стали наслаждаться внутренним спокойствием и правосудием; из Нанкина был проведен в столицу большой канал длиною в пятьсот миль; хан избрал для своей резиденции Пекин и завел при своем дворе такую же пышность, в какой жили самые могущественные из азиатских монархов. Однако этот ученый государь уклонился от чистых и безыскуственных религиозных верований своего великого предка; он приносил жертвы идолу Фо, а его слепая привязанность к тибетским ламам и к китайским бонзам вызвала порицание со стороны последователей Конфуция. Его преемники осквернили дворец, наполнив его толпами евнухов, докторов и астрологов, между тем как в провинциях тринадцать миллионов их подданных умирали с голоду. Через сто сорок лет после смерти Чингиса его выродившиеся потомки, принадлежавшие к Юаньской династии, были выгнаны восставшими китайскими уроженцами, и монгольские императоры исчезли в забвении среди степей. До этого переворота они утратили верховенство над второстепенными ветвями своего рода; ханы, царствовавшие в Кипчаке, в России, в Джагатае, или Мавераннахре, и в Иране, или Персии, воспользовались своей отдаленностью и своим могуществом для того, чтоб отказаться от повиновения, и после смерти Хубилая не захотели принимать от его недостойных преемников ни скипетра, ни титулов. Сообразно со своим положением они или сохраняли простоту пастушеского образа жизни, или вводили у себя роскошь азиатских столиц; но как эти ханы, так и их орды были одинаково расположены усвоить какой-нибудь иностранный культ. После некоторых колебаний между Евангелием и Кораном они приняли религию Магомета и, сделавшись единоверцами арабов и персов, прекратили все сношения с древними монголами, поклонявшимися в Китае идолам.