III. Массы людей, участвовавших в первом крестовом походе, были истреблены в Анатолии голодом, моровой язвой и турецкими стрелами, а принцы спасались оттуда только с несколькими эскадронами для того, чтобы плачевно совершить свое благочестивое странствование. О степени их просвещения можно составить себе понятие по тому факту, что они намеревались завладеть на пути в Иерусалим Персией и Хорасаном, а об их человеколюбии можно судить по тому факту, что они перебили христианских жителей одного преданного им города, вышедших к ним навстречу с пальмами и с крестами в руках. Воины Конрада и Людовика были менее жестокосердны и менее неосмотрительны; но исход второго Крестового похода был еще более гибелен для христианства, чем предыдущая попытка, а грека Мануила его собственные подданные обвиняли в том, что он заблаговременно извещал султана о намерениях крестоносцев и давал латинским принцам таких проводников, которые их обманывали. Вместо того чтобы подавить общего врага одновременным нападением с двух различных сторон, германцы зашли далеко вперед из соревнования, а франки запоздали из зависти. Только что Людовик переправился через Босфор, как встретился с возвращавшимися назад императором, который потерял большую часть своей армии в блестящем, но неудачном сражении на берегах Меандра. Конрад ускорил свое отступление вследствие контраста между его положением и помпой, окружавшей его соперника; его независимые вассалы покинули его, и при нем остались только те войска, которые были набраны в его наследственных владениях, а чтобы совершить морем свое благочестивое странствование в Палестину, ему пришлось взять взаимообразно суда у греков. Французский король, не умевший воспользоваться указаниями опыта и не изучивший характера тамошних войн, пошел той же дорогой к такой же гибели. Авангард, который нес королевское знамя и хоругв аббатства св.Дени двинулся вперед с неосмотрительной торопливостью, а когда арьергард, находившийся под личным начальством самого короля, прибыл на свою ночную стоянку, он не нашел там своих передовых товарищей. Бесчисленные толпы тюрок, которые были более искусны в военном деле, чем христиане двенадцатого столетия, воспользовались ночной темнотой и беспорядком, в котором находилась армия Людовика; они окружили ее со всех сторон и нанесли ей решительное поражение. Людовик взобрался среди общего смятения на дерево; он спасся благодаря своей личной храбрости и тому, что не был узнан неприятелем и на рассвете добрался почти совершенно одиноким до лагеря своего авангарда. Вместо того чтобы продолжать свою экспедицию сухим путем, он был рад, что мог укрыть остатки своей армии в союзном приморском порту Саталии. Оттуда он отплыл в Антиохию; но греки доставили ему так мало судов, что он мог взять с собой только рыцарей и знать, а плебейская пехота была оставлена на верную гибель у подножия гор Памфилии. Император и король свиделись в Иерусалиме и вместе плакали; их военная свита, составлявшая остаток от двух огромных армий, присоединилась к войскам сирийских христиан, и второй Крестовый поход закончился безуспешной осадой Дамаска. Конрад и Людовик отплыли в Европу с приобретенной репутацией людей благочестивых и мужественных; но восточные народы доказали, что их напрасно так часто стращали громкими именами и военными силами этих могущественных монархов. Им, быть может, следовало более страшиться воинской опытности Фридриха I, который служил в своей молодости в Азии под начальством своего дяди Конрада. Сорок кампаний, совершенных в Германии и в Италии, научили его начальствовать армиями и в его царствование приучились к повиновению не только его солдаты, но даже имперские князья. Лишь только он потерял из виду последние пограничные греческие города Филадельфию и Лаодикею, он очутился в изобилующей солью голой степи, - в стране ужасов и страданий (по выражению историка). Во время его двадцатидневного трудного и гибельного для здоровья армии перехода на него нападали на каждом шагу бесчисленные толпы туркмен, которые после каждого поражения точно увеличивались числом и становились все более свирепыми. Император терпеливо выдерживал борьбу и лишения, и таково было бедственное положение его армии, что когда он достиг Икония, не более тысячи рыцарей были способны нести кавалерийскую службу. Благодаря внезапности и стремительности нападения, он разбил неприятельскую армию и взял приступом столицу султана, который стал униженно молить о пощаде и о заключении мира. Путь для дальнейшего наступления был расчищен и Фридрих победоносно подвигался вперед, пока не утонул в Киликии в одном небольшом потоке. Остаток пришедших с ним германцев был уничтожен болезнями и дезертирством, а сын императора погиб с большей частью своих швабских вассалов при осаде Акры. Между латинскими героями только Готфриду Булонскому и Фридриху Барбароссе удалось пройти через Малую Азию; но даже их успех послужил предостережением и в последнюю, более просвещенную опытом, эпоху Крестовых походов, все народы предпочитали морской переезд трудным и опасным сухопутным экспедициям.

Энтузиазм первых крестоносцев был явлением натуральным и понятным, так как в ту пору надежды были юны, опасности еще не были изведаны на опыте, а само предприятие было совершенно в духе того времени. Но упорство, с которым Европа возобновляла одно и то же предприятие, возбуждает в нас скорбь и удивление, доказывая нам, что постоянные неудачи никого ничему на научали, что для уверенности в успехе служили источником все одни и те же безуспешные усилия, что шесть новых поколений очертя голову устремлялись в открытую перед ними пропасть, и что люди всех званий жертвовали и общественными интересами и своим личным состоянием из-за безрассудного желания приобрести или обратно получить каменную гробницу, находившуюся в двух тысячах миль от их отечества. В течение двухсот лет, протекших со времени созвания Клермонского собора, каждой весной и каждым летом новые толпы воинственных пилигримов отправлялись на защиту Святой Земли; но семь великих военных предприятий, или Крестовых походов, были вызваны каким-нибудь приближавшимся или только что испытанным бедствием; народы подчинялись влиянию своих первосвященников и следовали примеру своих монархов; воззвания их святых проповедников воспламеняли их религиозное рвение и заглушали голос их рассудка, а между этими проповедниками монах или святой Бернард мог бы заявить притязание на самое почетное место. Почти за восемь лет до первого завоевания Иерусалима он родился в Бургундии от благородных родителей; когда ему было двадцать три года, он похоронил себя в монастыре Сито, который был основан незадолго перед тем и еще не пережил первой поры религиозного рвения; по прошествии двух лет он вывел оттуда третью колонию или дочь этого монастыря, поселил ее в долине Клерво, в Шампани и до самой смерти довольствовался скромным положением аббата основанной им самим обители. Наш философский век относится к заслугам этих духовных героев с пренебрежением слишком щедрым и неразборчивым. Самые незначительные между ними отличались до некоторой степени умственной энергией; они по меньшей мере стояли выше своих последователей и учеников, а в век суеверий они умели достигать той цели, которая преследовалась столькими соперниками. По своим проповедям, сочинениям и деятельности Бернард стоял много выше своих соперников и современников; его сочинения не лишены остроумия и красноречия, и он, по-видимому, сохранял столько здравого смысла и человеколюбия, сколько могло совмещаться с характером святого. Если бы он оставался мирянином, он получил бы седьмую часть небольшого наследства, а благодаря тому, что он принес обет бедности и покаяния, что он закрыл свои глаза перед видимым миром и отказался от всяких церковных должностей, он сделался оракулом Европы и основателем ста шестидесяти монастырей. Нестесняемость его порицаний, написанных в апостольском духе, наводила страх на монархов и на первосвященников; во время возникшего в церкви раскола, Франция, Англия и Милан обращались к нему за указаниями и подчинялись его решению; Иннокентий Второй отплатил ему признательностью за то, чем был ему обязан, а преемник Иннокентия Второго, Евгений Третий был другом и учеником святого Бернарда. Перед провозглашением второго Крестового похода он впервые приобрел известность миссионера и пророка Божия, призывавшего народы к защите Святого Гроба. На заседании парламента в Везеле, он проповедовал в присутствии короля и из его рук получили крест как сам Людовик Седьмой, так и французская знать. Затем аббат монастыря Клерво приступил к более трудной задаче: он попытался убедить и императора Конрада; флегматический народ, которому был незнаком язык проповедника, увлекся его трогательным тоном и горячей жестикуляцией, и все путешествие св. Бернарда от Констанса до Кельна было торжеством красноречия и религиозного рвения. Бернард превозносил свой собственный успех, благодаря которому Европа обезлюдела; он утверждал, что города и замки остались без жителей и высчитывал, что для утешения каждых семи вдов оставалось только по одному мужчине. Слепые фанатики желали выбрать его своим главнокомандующим, но перед его глазами был пример Петра Пустынника; поэтому он удовольствовался тем, что обеспечил крестоносцам божеское покровительство и благоразумно отклонил звание военного начальника, которое повредило бы его репутации святого и в случае неудачи и в случае успеха. Однако после бедственного окончания похода, аббата громко называли ложным пророком и виновником как общественных бедствий, так и гибели стольких людей; его враги торжествовали, его друзья краснели от стыда, а свое оправдание он написал не скоро и оно никого не удовлетворило. Он ссылался на исполнение приказаний, полученных от папы, много говорил о тайных путях Провидения, приписывал несчастье пилигримов их собственным грехам и скромно намекал на то, что его призвание было удостоверено видениями и чудесами. Если бы этот факт не подлежал сомнению, то аргумент св. Бернарда был бы совершенно удовлетворителен, а его преданные ученики, насчитывавшие от двадцати до тридцати чудес совершенных в течение одного дня, ссылались на происходившие во Франции и в Германии народные сходки, на которых эти чудеса совершались. В настоящее время им никто бы не поверил кроме обитателей монастыря в Клерво; но в сверхъестественном исцелении слепых, увечных и больных, которых приводили к человеку Божию, мы не в состоянии определить доли случайности, фантазии, обмана и вымысла.