Но военные силы Константина были задержаны войной с тюрками; Генрих был слабого и нерешительного характера, и вместо того, чтоб обратно перейти через Альпы с германской армией, папа привел с собой только стражу из семисот швабов и несколько лотарингских добровольцев. Во время его медленного перехода от Мантуи до Беневента под его священным знаменем собралась пестрая толпа итальянцев, принадлежавших к самым низким слоям общества; первосвященник спал в одной палатке с разбойниками; во фронте его армии виднелись пики вперемежку с крестами, и этот воинственный святой применил к делу приобретенные им в молодости познания касательно того, как распределять войска во время похода, как размещать их в лагерях и как водить на бой. Апулийские норманны могли вывести в поле только три тысячи всадников и небольшой отряд пехоты; измена местного населения лишила их подвоза съестных припасов и отрезала им отступление, а суеверное благоговение на минуту охладило их недоступное для страха мужество. Когда Лев приблизился с намерением напасть на них, они преклонили колена перед своим духовным отцом, не считая это за унижение. Но папа был неумолим; его высокорослые германцы насмехались над своими малорослыми противниками, и норманнам было объявлено, что их ожидает или смерть, или ссылка. Они не хотели унижать себя бегством, а так как многие из них были три дня без всякой пищи, то они решились умереть более скорой и более славной смертью. Они вскарабкались на гору Чивителлы и затем, спустившись в равнину, напали тремя отрядами на папскую армию. Стоявшие на левом фланге и в центре граф Аверсы Ричард и знаменитый Роберт Гвискар атаковали, прорвали, разбили наголову и преследовали толпы итальянцев, сражавшихся без дисциплины и не стыдившихся спасаться бегством. Более трудная задача выпала на их долю храброго графа Онуфрия, командовавшего кавалерией правого фланга. Германцы, как рассказывают, были плохими наездниками и не умели владеть копьем; но когда они сражались пешими, они составляли плотную и непроницаемую фалангу и обеими руками наносили своими длинными мечами такие удары, от которых не могли устоять ни люди, ни лошади, ни латы. После упорного боя они были окружены возвратившимися из преследования эскадронами и умирали на своем посту с уважением врагов и с удовлетворенной жаждой мщения. Спасавшийся бегством папа нашел ворота Чивителлы запертыми и был взят в плен благочестивыми победителями, которые, целуя его ноги, стали просить его благословить их и простить их греховную победу. Солдаты считали этого врага и пленника за наместника Христа, и хотя поведение норманнских вождей можно бы было объяснить политическими расчетами, они, по всему вероятию, также были заражены народным суеверием. В спокойном уединении благонамеренный папа стал оплакивать пролитие христианской крови, виновником которого был он сам; он сознавал, что сам был причиной греха и скандала; а так как его предприятие не имело успеха, то все осуждали его воинственные наклонности, неприличные для его звания. В этом душевном настроении он принял предложенные ему выгодные мирные условия, отказался от союза, который сам называл делом Божим, и признал законными все прошлые и будущие завоевания норманнов. Провинции Апулия и Калабрия, кто бы ими ни завладел, составляли часть пожалованных Константином владений и наследственное достояние папского престола; поэтому тот факт, что папа уступил эти провинции, а норманны приняли их от него, упрочивал права и римского первосвященника и иноземных искателей приключений. Обе договаривающиеся стороны обещали поддерживать одна другую духовным и светским оружием; впоследствии норманны обязались уплачивать подать или ренту в размере двенадцати пенсов с каждого земельного участка, который можно вспахать одним плугом, и со времени этого достопамятного соглашения королевство Неаполитанское оставалось в течение более семисот лет ленным владением папского престола.
Родословную Роберта Гвискара вели то от норманнских крестьян, то от норманнских герцогов; от крестьян ее вела из гордости и из невежества одна греческая принцесса, а от герцогов ее вели из невежества и из лести итальянские подданные Гвискарда. На самом деле он, как кажется, происходил от второклассного или среднего дворянского сословия. Он был из рода вальвассоров, или знаменных дворян (bannerets), живших в Нижней Нормандии в округе Кутанса, в Готевильском замке; его отец Танкред был на хорошем счету при дворе и в армии герцога, которому был обязан доставлять десять солдат или рыцарей. Вследствие двукратного вступления в брак с особами не менее знатного происхождения он сделался отцом двенадцати сыновей, которые были воспитаны дома под беспристрастным и нежным надзором его второй жены. Но небольшого наследственного поместья было недостаточно для такого многочисленного и отважного потомства; видя вокруг себя пагубные последствия бедности и раздоров, сыновья Танкреда решились искать более блестящей фортуны во внешних войнах. Только двое из них оставались дома, чтоб поддерживать существование своего рода и ходить за престарелым отцом, а остальные десять братьев, лишь только достигали возмужалости, покидали свой замок, переходили через Альпы и присоединялись к поселившимся в Апулии норманнам. Старших увлекало их врожденное мужество; их успех служил поощрением для младших братьев, и трое первых по старшинству: Вильгельм, Дрогон и Онуфрий были достойны того, чтоб сделаться вождями своей нации и основателями новой республики. Роберт был старший из семи сыновей, родившихся от второго брака, и даже его враги не могли не признать за ним дарований военачальника и государственного человека. Своим ростом он был выше всех в армии; он был так хорошо сложен, что в нем с физической силой соединялась грация, и даже в своих преклонных летах он сохранял физическую бодрость и внушительную осанку. На его лице играл легкий румянец; у него были широкие плечи; его волосы и борода были длинны и белокуры; его глаза блестели, а его голос, подобно голосу Ахилла, мог внушать повиновение и наводить страх среди шума битвы. В грубые века рыцарства эти достоинства были так важны, что ни поэт, ни историк не может оставлять их без внимания: тот и другой могут заметить, что Роберт умел в одно и то же время и с одинаковой ловкостью действовать мечом, который держал в правой руке, и копьем, которое держал в левой, что в сражении при Чивителле он был три раза выбит из седла и что, по окончании этой достопамятной битвы, обе армии признали, что он всех превзошел своим мужеством. Его безграничное честолюбие было основано на сознании его превосходств; в своих стремлениях к владычеству он никогда не стеснялся требованиями справедливости и редко подчинялся голосу человеколюбия; хотя он не был равнодушен к славе, он действовал то с полной откровенностью, то тайком, смотря по тому, что было более выгодно в данную минуту. Прозвище Гвискара было дано этому знатоку политической мудрости вследствие того, что эту мудрость слишком часто смешивают с умением притворяться и обманывать, и апулийский поэт восхвалял Роберта за то, что он превосходил Улисса лукавством, а Цицерона красноречием. Впрочем, свою хитрость он скрывал под маской солдатского добродушия; в самую блестящую пору своей карьеры он был доступен для своих ратных товарищей и обходился с ними приветливо, а между тем как он потакал предрассудкам своих новых подданных, он и в манере одеваться и в образе жизни придерживался старинных обычаев своей родины. Одной рукой он жадно хватался за чужое добро, а другой щедро раздавал его; бедность, в которой он вырос, приучила его к воздержанности; барыши торговца не казались ему недостойными внимания, а своих пленников он подвергал медленным и жестоким пыткам для того, чтоб вынуждать от них указание их скрытых сокровищ. По словам греческих писателей, он отправился из Нормандии в сопровождении только пяти всадников и тридцати пехотинцев; но и эта цифра, как кажется, была преувеличена; шестой сын Танкреда Готевильского перешел через Альпы пилигримом, а его первый военный отряд был навербован между искателями приключений, жившими в Италии. Его братья и соотечественники поделили между собой плодородные земли Апулии; но каждый из них охранял свой участок с недоверчивостью скупца; честолюбивому юноше пришлось искать добычи в другом месте, и он проник до гор Калабрии, а в первых подвигах, которые он совершал, воюя с греками и с местным населением, нелегко различить героя от разбойника. Напасть врасплох на какой-нибудь замок или монастырь, поймать в ловушку какого-нибудь зажиточного местного жителя, награбить в соседних деревнях съестные припасы - таковы были бесславные подвиги, на которые он тратил свои умственные и физические силы. Норманнские волонтеры стали стекаться под его знамя, а служившие под его начальством калабрийские крестьяне усвоили название и характер норманнов.
