Среди раздоров древних греков благословенное население Элиды наслаждалось вечным миром под покровительством Юпитера и в занятии олимпийскими играми. Для римлян было бы большое счастье, если бы такая же привилегия охраняла церковную область от бедствий войны, если бы посещавшие гробницу св. Петра христиане считали своим долгом не обнажать меча в присутствии апостола и его преемника. Но такой мистический круг мог бы быть проведен только жезлом законодателя и мудреца; такая миролюбивая система была несовместима с религиозным рвением и с честолюбием пап; римляне не привыкли заниматься, подобно жителям Элиды, невинными и мирными земледельческими работами, а поселившиеся в Италии варвары хотя и утратили, под влиянием климата, прежнюю грубость нравов, однако далеко уступали греческим республикам и в государственных учреждениях, и в образе жизни. Лангобардский король Лиутпранд явил достопамятный пример покаяния и благочестия. Став во главе своей армии у ворот Ватикана, этот завоеватель внял голосу Григория II, удалил свои войска, возвратил свои завоевания, почтительно посетил собор св. Петра и, исполнив обряд говения, сложил с себя на гробницу апостола меч и кинжал, латы и мантию, серебряный крест и золотую корону. Но это религиозное рвение было минутным увлечением, а может быть, и хитростью; побуждения, которые истекают из личных интересов, и сильны, и постоянны; лангобарды питали врожденную склонность к войне и к грабительству, и как для их монарха, так и для всей нации служили непреодолимым соблазном господствовавшая в Италии неурядица, беззащитное положение Рима и миролюбивые заявления его нового правителя. При появлении первых императорских Эдиктов они объявили, что будут защищать иконы; Лиутпранд вторгся в провинцию Романью, уже в ту пору усвоившую это отличительное название; жившие в экзархате католики без сопротивления подчинились его светской и военной власти, и в неприступную Равеннскую крепость был впервые впущен иноземный враг. Этот город и эта крепость были вскоре вслед за тем отняты у лангобардов деятельными венецианцами, имевшими в своем распоряжении значительные морские силы, и эти верные подданные подчинились советам самого Григория, убеждавшего их не смешивать виновность Льва с общими интересами Римской империи. Греки позабыли эту услугу, а лангобарды не позабыли этого оскорбления; эти два народа, несмотря на различие религии, вступили в опасный и неестественный союз; король и экзарх предприняли завоевание Сполето и Рима; буря рассеялась без всяких последствий, но политика Лиутпранда тревожила Италию беспрестанно возобновлявшимися военными действиями и перемириями. Его преемник Айстульф объявил себя врагом и императора, и папы; Равенна была взята силой или вероломством, и этим окончательным завоеванием пресекся ряд экзархов, которые управляли этой страной от имени восточных императоров со времен Юстиниана и разрушения готского королевства. От Рима потребовали, чтобы он признал победоносного лангобарда своим законным государем; на каждого из его граждан наложили в качестве выкупа ежегодную подать в одну золотую монету, а над их головами висел обнаженный меч, готовый наказать их в случае неповиновения. Римляне колебались, молили о пощаде, оплакивали свою судьбу и сдерживали грозных варваров то вооруженным сопротивлением, то переговорами, пока папы не нашли союзника и мстителя на той стороне Альп.
При своем затруднительном положении Григорий I обратился за помощью к герою того времени Карлу Мартелу, который управлял французской монархией со скромным титулом мэра или герцога и который своей решительной победой над сарацинами спас свое отечество и, быть может, Европу от ига мусульман. Карл принял папских послов с приличным уважением, но он был так занят, а его жизнь была так непродолжительна, что его вмешательство в итальянские дела ограничилось дружественным и бесплодным посредничеством. Его сын Пипин, унаследовавший и его власть, и его добродетели, принял на себя роль защитника римской церкви, а для усердия этого французского монарха, как кажется, служили стимулом любовь к славе и преданность религии. Но опасность была на берегах Тибра, помощь была на берегах Сены, а наше сочувствие к таким страдальцам, которые находятся далеко от наших глаз, обыкновенно бывает холодно. В то время как жители Рима предавались своей горести, Стефан III принял великодушное решение лично посетить дворы лангобардский и франкский и смягчить несправедливые требования врага или же возбудить в своем доброжелателе сострадание и негодование. Облегчив тревожное положение народа молебнами и проповедями, он пустился в это утомительное путешествие вместе с послами французского монарха и греческого императора. Король лангобардов был неумолим, но его угрозы не могли ни заглушить жалоб, ни замедлить поездки римского первосвященника, который перебрался через Пеннинские Альпы, остановился для отдыха в аббатстве св. Маврикия и затем поспешил опереться на правую руку своего покровителя — на ту руку, которая никогда не поднималась напрасно ни для войны, ни для дружбы. Стефан был принят как бесспорный преемник апостола на первом собрании, происходившем на Марсовом или Майском поле, понесенные им обиды были изложены перед благочестивой и воинственной нацией, и он обратно переправился через Альпы, но уже не просителем, а завоевателем во главе франкской армии, которую вел сам король. После слабого сопротивления лангобарды испросили заключения позорного для них мира; они поклялись возвратить римской церкви ее владения и впредь уважать ее святость, но лишь только Айстульф избавился от присутствия франкской армии, он позабыл о данном обещании и не позабыл лишь своего унижения. Он снова окружил Рим своими войсками, а Стефан, опасаясь утомить усердие своих заальпийских союзников, подкрепил свою жалобу и просьбу красноречивым письмом, написанным от имени и от лица самого св. Петра. Апостол обратился к франкскому королю, духовенству и знати, как к своим детям, и уверял их, что хотя он умер телом, он еще жив духом; что они теперь внимают и должны повиноваться голосу основателя и защитника римской церкви, что святая Дева, ангелы, святые, мученики и все небесные рати единогласно поддерживают просьбу папы и признают обязанность исполнить ее, что богатство, победа и рай будут наградой за это благочестивое предприятие и что осуждение на вечное мучение будет наказанием за их нерадение, если они допустят, чтобы его гробница, его храм и его народ подпали под власть вероломных лангобардов. Вторую экспедицию Пипин совершил так же быстро и так же успешно, как первую: св. Петр был удовлетворен, Рим снова спасен, а Айстульф научился уважать справедливость и искренность под бичом иноземного повелителя. После этого двоекратного наказания лангобарды томились в течение почти двадцати лет в бессилии и в упадке. Однако они еще не смирились духом так, как этого требовало их положение, и вместо того, чтобы усвоить приличные для побежденных мирные добродетели, беспрестанно тревожили римлян своими притязаниями, отговорками и нашествиями, которые они предпринимали необдуманно и оканчивали без славы. Их издыхавшую монархию теснили с одной стороны религиозное рвение и благоразумие папы Адриана I, а с другой гений, фортуна и могущество Пипинова сына, Карла Великого; эти герои церкви и государства были связаны между собой формальным союзом и личной дружбой, а в то время, как они попирали ногами побежденных, они прикрывали свои действия самой благовидной маской справедливости и умеренности. Альпийские проходы и стены Павии были единственным оплотом лангобардов; первые были захвачены сыном Пипина врасплох, а вторые были со всех сторон окружены, и после двухлетней блокады последний из монархов лангобардского происхождения передал победителю свой скипетр и свою столицу. Под владычеством иноземного короля лангобарды сохранили свои национальные законы и сделались скорее братьями, чем подданными франков, которые были одного с ними германского происхождения и по крови, и по нравам, и по языку.
Взаимные одолжения пап и Каролингов составляют важное звено, связующее древнюю историю с новой и светскую с церковной. Защитников римской церкви влекли к завоеванию Италии и благоприятный случай, и благовидное право, и желания населения, и мольбы и интриги духовенства. А самые драгоценные дары, полученные династией Каролингов от пап, заключались в звании короля Франции и римского патриция.
