Терпеливый Восток против воли отрекся от своих священных икон; но к ним было сильно привязано и их с энергией защищало независимое рвение итальянцев. По своему рангу в церковной иерархии и по своей юрисдикции константинопольский патриарх и римский папа были почти равными. Но греческий прелат был домашним рабом господина, который одним наклонением головы мог возвести его из монастыря на патриарший престол или низвести с этого престола в монастырь. Напротив того, римские епископы, живя вдали от двора и среди опасностей, которыми грозило им соседство варваров, свыклись с мужеством и свободой; благодаря тому, что они избирались народом, они были дороги римлянам; благодаря своим большим доходам они были в состоянии приходить на помощь и общественным нуждам, и нуждам бедняков, а слабость или небрежность императора заставляла их сообразовываться и в мирное, и в военное время с тем, чего требовала безопасность их города. В школе несчастий римский первосвященник мало-помалу усваивал и добродетели, и честолюбие монарха; все равно, вступал ли на престол св.Петра итальянец, грек или сириец, все они отличались одним и тем же характером и держались одной и той же политики, и когда Рим лишился и своих легионов, и своих провинций, его верховенство было восстановлено гением и фортуной пап. Все согласны в том, что в восьмом столетии их владычество было основано на мятеже и что этот мятеж вызвала и оправдала иконоборческая ересь; но поведение Григория II и Григория III во время этой достопамятной распри различно оценивают их друзья и недруги. Византийские писатели единогласно утверждают, что вслед за бесплодным предостережением они объявили об отделении Востока от Запада и лишили нечестивого тирана как доходов с Италии, так и верховной власти над этой страной. Бывшие свидетелями торжества пап, греческие писатели говорят об этом отлучении от церкви в еще более ясных выражениях; а так как они были более сильно привязаны к своей религии, чем к своему отечеству, то они не порицают, а хвалят усердие и православие этих апостольских преемников. Вступавшиеся за римское правительство, новейшие писатели охотно ссылаются и на эту похвалу, и на этот прецедент; кардиналы Бароний и Беллармин превозносят этот великий и славный пример низложения коронованного еретика, а когда их спрашивают, почему же те же самые громы не разразились над древними Неронами и Юлианами, они отвечают, что слабость первобытной церкви была единственной причиной ее терпеливой покорности. В этом случае и любовь, и ненависть имели одни и те же последствия, а ревностные протестанты, стараясь возбудить в монархах и высших сановниках негодование и опасения за их власть, настоятельно указывают на наглость и измену двух Григориев в отношении к их законному государю. За этих пап вступаются только умеренные католики, принадлежащие большей частью к галликанской церкви, которые чтят святого, не одобряя его преступного деяния. Эти заурядные защитники короны и митры удовлетворяются тем, чтобы истина фактов была согласна с правилами справедливости, со Священным Писанием и с традицией, и ссылаются на свидетельство латинов и на биографии и послания самих пап.

До нас дошли два подлинных послания Григория II к императору Льву, и хотя их нельзя признать за безукоризненные образцы красноречия и логики, они представляют портрет или, по меньшей мере, маску основателя папской монархии. “В течение десяти безупречных и счастливых лет,— пишет Григорий императору,— мы ежегодно находили утешение в ваших императорских письмах, собственноручно вами подписанных пурпуровыми чернилами; они служили священным залогом вашей привязанности к православным верованиям наших предков. Как прискорбна происшедшая перемена! как ужасен скандал! Теперь вы обвиняете католиков в идолопоклонстве и этим обвинением обнаруживаете ваше собственное нечестие и невежество. К этому невежеству мы вынуждены приспособлять грубость нашего слога и наших аргументов; достаточно начального знакомства со священными книгами, чтобы привести вас в замешательство, а если бы вы поступили в учебное заведение и сознались в вашей вражде к нашему культу, то азбуки добродушных и благочестивых детей полетели бы в вашу голову”. После такого приличного приветствия папа приступает к объяснению общепринятого отличия древних идолов от христианских икон. Первые были фантастическими изображениями призраков или демонов в такое время, когда истинный Бог еще не явил себя ни в какой видимой форме; а вторые суть подлинные изображения Христа, его матери и его святых, доказавшие множеством чудес невинность и достоинство воздаваемого им поклонения. Папа, должно быть, считал Льва человеком совершенно невежественным, так как позволял себе утверждать, что иконы были в употреблении со времен апостольских и что в их присутствии происходили совещания шести соборов католической церкви. Он извлекает более благовидный аргумент из обладания иконами и из вошедшего в обыкновение их почитания. Григорий находит, что ввиду существующей в христианском мире гармонии нет надобности созывать вселенский собор, и откровенно сознается, что такие собрания могут быть полезны только в царствование православных монархов. Бесстыдному и бесчеловечному Льву, более виновному, чем еретики, он рекомендует спокойствие, молчание и слепое повиновение его духовным руководителям, константинопольскому и римскому. Затем первосвященник устанавливает пределы властей светской и церковной. Первой он подчиняет тело, второй — душу; меч правосудия, говорит он, находится в руках светского должностного лица; более страшное орудие отлучения от церкви вверено духовенству, а при исполнении своей божественной миссии ревностный к своему долгу сын не будет щадить своего преступного отца, и преемник св.Петра имеет законное право карать земных царей. “О тиран! Вы нападаете на нас с мирским оружием в руках; будучи безоружны и беззащитны, мы можем только умолять князя небесной рати Христа, чтобы он ниспослал на вас дьявола для уничтожения вашего тела и для спасения вашей души. Вы с безрассудным высокомерием объявляете: я отправлю в Рим мои приказания; я разобью вдребезги изображение св.Петра, и Григорий, подобно своему предшественнику Мартину, будет приведен, как ссыльный, в цепях к подножию императорского трона. Молю Бога, чтобы я мог идти по стопам святого Мартина! Но да послужит участь Константа предостережением для гонителей церкви! После того как сицилийские епископы подвергли тирана заслуженному осуждению, он погиб под тяжестью своих грехов от руки домашнего служителя, а этого святого до сих пор чтят скифские народы, среди которых он окончил в ссылке свою жизнь. Но мы обязаны жить для назидания и ободрения верующих, и мы не в таком положении, чтобы ставить нашу безопасность в зависимость от исхода сражения. Хотя вы и неспособны защищать ваших римских подданных, вы, быть может, воспользуетесь близостью города от берега моря и подвергнете его опустошению; но мы можем удалиться из него на расстояние двадцати четырех стадий в первую лангобардскую крепость, и тогда вам придется гоняться за ветром. Разве вам не известно, что власть пап служит узами единения и мирной посредницей между Востоком и Западом? Взоры всех народов устремлены на наше смирение, и они чтят как земного Бога апостола св.Петра, изображение которого вы грозите уничтожить. Христа и его наместника чтят даже отдаленные и независимые западные государства, а в настоящую минуту мы готовимся посетить одного из самых могущественных монархов этих стран, изъявившего желание получить из наших рук таинство крещения. Варвары подчинились владычеству евангелия, между тем как вы одни не хотите внимать голосу пастыря. Раздражение этих благочестивых варваров дошло до исступления, и они горят нетерпением отомстить за угнетения, которым подвергается церковь на Востоке. Откажитесь от вашего необдуманного и пагубного предприятия; размыслите, проникнитесь страхом и раскайтесь. Если же вы будете упорствовать в ваших намерениях, мы будем невиновны в пролитии крови, которое будет последствием этой борьбы; пусть ответственность за эту кровь падет на вашу собственную голову”.