Различные эпохи в жизни Василия I имеют некоторое сходство с различными эпохами жизни Августа. По своему положению грек не мог в своей ранней молодости напасть на свою родину во главе армии или подвергнуть проскрипции самых благородных ее сынов; но его честолюбие унижалось до хитростей, приличных рабу; он скрыл свое честолюбие и даже свои добродетели и окровавленными руками убийцы захватил империю, которой он впоследствии управлял с отеческой предусмотрительностью и заботливостью. Интересы частного человека могут не сходиться с его обязанностями, но только вследствие отсутствия здравого смысла или мужества самодержавный монарх может отделять свое благополучие от своей славы или свою славу от общественного благоденствия. Правда, жизнеописание или панегирик Василия был написан и выпущен в свет под продолжительным владычеством его потомков; но даже прочность их владычества должна быть приписана высоким достоинствам их предка. При описании его характера его внук Константин попытался нарисовать портрет монарха, обладающего всеми совершенствами; но если бы этот слабый монарх не старался подражать невымышленному образцу, он не мог бы подняться так высоко над уровнем своего собственного поведения и своих собственных идей. Но самой солидной похвалой Василия служит сравнение между той разоренной монархией, которую он вырвал из рук Михаила, и той цветущей монархией, которую он оставил в наследство Македонской династии. Он искусной рукой исправлял злоупотребления, освященные временем и привычкой, и воскресил если не национальное мужество, то по меньшей мере благоустройство и величие Римской империи. Его трудолюбие было неутомимо, его нрав был хладнокровен, его ум был энергичен и решителен, а на практике он выказал ту редкую и благотворную умеренность, которая удерживает каждую добродетель на одинаковом расстоянии от двух противоположных ее крайностей. Его военная служба ограничивалась внутренностью дворца, и он не был одарен мужеством и талантами полководца. Однако в его царствование римские армии снова сделались страшны для варваров. Лишь только он успел создать новую армию введением дисциплины и военных упражнений, он лично появился на берегах Евфрата, смирил гордость сарацин и подавил опасное, хотя и справедливое, восстание манихеев. В негодовании против мятежника, долго увертывавшегося от его преследований, он молил у Бога одной милости — чтобы ему удалось вонзить три стрелы в голову Хрисохира. Эта ненавистная голова была добыта скорей изменой, чем храбростью; ее повесили на дереве, и коронованный стрелок три раза испытал над ней свое искусство,— это было низкое мщение мертвому человеку, более достойное того века, чем характера Василия. Но его главная заслуга заключалась в управлении финансами, в его законодательной деятельности. Чтоб снова наполнить истощенную государственную казну, ему предложили отобрать подарки, которые его предшественник так щедро раздавал недостойным людям; он был так благоразумен, что уменьшил этот возврат наполовину и таким способом немедленно добыл сумму в 1200000 фунт, ст., которая дала ему возможность удовлетворить самые настоятельные государственные нужды и зрело подготовить реформы в государственном хозяйстве.
В числе различных проектов, составленных с целью улучшения финансов, ему предложили новый способ поголовного обложения, который ставил плательщиков в слишком большую зависимость от личного произвола сборщиков податей. Комит представил ему список честных и способных агентов; но при тщательном рассмотрении этого списка Василий нашел, что только на двоих можно безопасно возложить такие широкие полномочия, а эти избранники оправдали его уважение тем, что не захотели воспользоваться его доверием.
Но серьезное и успешное усердие императора мало-помалу установило равновесие между собственностью и налогами, между доходами и расходами; для каждой отрасли государственного управления был назначен особый источник доходов, и твердо установленная система обеспечила и интересы монарха, и собственность народа. Уменьшив роскошь императорского стола, Василий назначил доходы с двух родовых имений на то, чтобы в его дворце был приличный достаток; налоги, собиравшиеся с его подданных, употреблялись на их защиту, а все, что оставалось, шло на украшение столицы и провинций. Хотя склонность к постройкам обходится дорого, она может быть в некоторых случаях похвальной и может находить много мотивов для своего оправдания; она возбуждает предприимчивость, поощряет искусства и в некоторой мере доставляет обществу пользу или удовольствие; польза большой дороги, водопровода или госпиталя очевидна и бесспорна, а сотня церквей, воздвигнутых по приказанию Василия, удовлетворяла благочестие того времени. В качестве верховного судьи Василий был и рачителен, и беспристрастен; он старался спасать виновных, но и не боялся карать их; кто угнетал народ, тот подвергался строгим наказаниям, но личные враги императора, прощать которых было бы небезопасно, лишались зрения и должны были проводить остальную жизнь в уединении и в покаянии. Перемены, происшедшие и в языке, и в нравах, требовали пересмотра устарелой Юстиниановой юриспруденции: объемистые тома его Институций, Пандектов, Кодекса и Новелл были переделаны на греческий язык под сорока титулами, и исправленные и дополненные сыном и внуком императора “Василики” должны считаться за самобытное произведение основателя их династии. Этому славному царствованию положило конец несчастье, случившееся на охоте. Рассвирепевший олень зацепил своими рогами за перевязь императора и стащил его с лошади; Василия спас один из его служителей, обрезавший перевязь и убивший зверя; но от падения или от лихорадки силы престарелого монарха истощились, и он испустил дух во дворце среди плача и своих родственников, и своих подданных. Если правда, что он приказал отрубить голову верному служителю, осмелившемуся занести свой меч над особой своего государя, то следует полагать, что гордость деспота, которую он сдерживал в течение своей жизни, ожила в нем в последние минуты, когда уже не оставалось никакой надежды и когда он уже не нуждался в общественном мнении или уже не придавал ему никакого значения.
Из четырех сыновей императора старший, называвшийся Константином, умер прежде своего отца, который нашел утешение для своей скорби и для своего легковерия в лести наглого лицемера и в мнимом видении. Младший из его сыновей, по имени Стефан, удовольствовался почестями патриарха и святого; двое остальных, Лев и Александр, были возведены в императорское звание, но правительственная власть находилась в руках одного старшего брата. Имя Льва VI было украшено прозвищем Философа, а сочетание достоинств монарха с достоинствами мудреца, дарований практического деятеля с дарованиями философа действительно могло бы считаться за высшее совершенство человеческой натуры. Но Лев едва ли имел право заявлять притязания на такие идеальные превосходства. Подчинял ли он свои страсти и влечения верховенству разума? Он провел свою жизнь в роскоши дворца и в обществе своих жен и наложниц, и даже милосердие, которое он иногда выказывал, и мир, который он старался поддерживать, должны быть приписаны мягкости и беспечности его характера. Умел ли он одерживать верх над своими собственными предрассудками и над предрассудками своих подданных? Его ум был заражен самыми ребяческими суевериями; своими законами он поддерживал влияние духовенства и заблуждения народа, а его прорицания, разоблачавшие пророческим слогом будущие судьбы империи, были основаны на астрологии и на ворожбе. Если бы мы стали доискиваться, почему этому императору было дано прозвание Философа, то мы не нашли бы никакой другой причины, кроме той, что сын Василия был менее несведущ, чем большая часть его современников, и из среды духовенства, и из среды мирян, что его воспитанием руководил ученый Фотий и что им было написано или было издано под его именем несколько сочинений по разным научным предметам как светского, так и духовного содержания. Но его репутация как философа и как человека религиозного была поколеблена пороками семьянина — частыми бракосочетаниями. Первоначальное понятие о достоинстве и святости безбрачия проповедовалось монахами и было усвоено греками. Брак дозволялся как необходимое средство для размножения человеческого рода; после смерти одного из супругов тот, который оставался в живых, мог удовлетворить слабость своей плоти или ее силу вторичным браком; но третий брак считался за нечто вроде легального прелюбодеяния, а четвертый был бы таким грехом или скандалом, которому еще не было примера между восточными христианами.
