Как-то вечером мы с коллегами отправились в ресторан. Домой я вернулась в половине десятого вечера. Позвонил мой брат:

- Допрыгалась! Папа знает, что тебя не было! Он хочет тебя видеть!

Я сказала себе, что нужно перерезать пуповину сейчас - или никогда. Отец поджидал меня, сложив руки за спиной.

- Где ты была?

- Только падшие женщины гуляют в такой поздний час! - присоединилась мать.

Отец велел ей замолчать. Решать такие проблемы было его делом.

- Подойди сюда! Где ты была?

- Ужинала с коллегами в ресторане.

- Как, по-твоему, это подходящее время для ужина?

- Папа, сейчас половина десятого. Подумаешь! Я могу пойти в ресторан и без...

- Нет! Тебе совершенно нечего делать вне дома в такой поздний час. Подойди! Дыхни.

Все начиналось заново. Женщина, которая гуляет и курит, - развратница, даже если ей двадцать четыре и она замужем.

- Ты курила!

Он ударил меня по лицу и обозвал по-арабски:

- Убирайся! Ты ничем не лучше проститутки! Муса был прав во всем; ты просто плохая жена!

- Не мудрено, что он ушел, - добавила мать. - Зачем мужчине жить с тобой? Да сколько бы ты не выходила замуж, ты все равно разведешься. Ты куришь, ты обычная шлюха!

Отец добил меня, еще раз плюнув мне в лицо:

- Ты мне отвратительна!

Меня словно парализовало. Не помню, что хотела высказать им. Наверное: "Какого черта, разве я недостаточно для вас сделала? Дайте мне жить спокойно! Я ничего дурного не совершила! Я не спускала штаны на глазах у всего честного народа! Сходила в ресторан и только!"

Но мозг был заблокирован: я не могла ничего сказать; стояла, сжав кулаки от такой несправедливости: "Это твоя вина, во всем виновата только ты". Я могла выслушать и вытерпеть все, кроме: "Муса был прав. Ты плохая жена".

- Или ты вернешься на прямую дорогу, - подытожил отец, - или будешь сама разбираться со своим сыном. У тебя отныне нет семьи! Никогда не желаю тебя видеть.

Я и по сей день вижу нас в той комнате, лицом к лицу, когда он сказал:

- Ты останешься с ним! С ним, и ни с кем другим - или ты больше не наша дочь!

Он разбил мне сердце. Мне никогда не стать свободной. Они знают, как можно нас удержать. Семья оберегает от внешнего мира, и нам трудно справляться одним. Это происходит потому, что с самого детства мы зависимы и несамостоятельны. А еще, потому что мы любим наших родителей. Девушка из Северной Африки едва ли когда-нибудь сожжет все мосты. Она может этого желать, может все время искать коробок спичек, а потом, в последний момент, страх оказаться покинутой, отвергнутой и одинокой остановит ее поиски. Это пуповина обвивается вокруг нас, душит до смерти, даже если мы родились во Франции. Я дважды уходила из дому и дважды возвращалась. Страх свободы, страх полететь, потому что крылья подрезаны. Я больше не уверена в том кто я такая. Лейла - дочь своего отца, Лейла - жена незнакомого человека, или Лейла мать маленького сына. Только в последнем я была уверенна, но родители не считали меня достойной матерью. "Если ты не вернешься на прямую дорогу... " Это была дорога покорности, а так же всего, что и сопутствует и сводит меня с ума.

Я снова хотела умереть. Действительно хотела. Чтобы окончательно покончить со всем. Я смертельно устала и выбилась из сил - даже мой сын не удерживал меня больше в этой чертовой жизни, где я была виновата во всем, всегда наказанная, всегда запертая.

Взяв в руки Коран, я словно просила Аллаха идти вместе со мной. Я проглотила все антидепрессанты, которые дали мне в больнице, и села читать случайно выбранные стихи в пустой квартире. А после отключилась.

- Лейла, ты меня слышишь? Лейла, ты слышишь меня?!

Я слышала. Глухо, неясно. Мне поставили капельницу. Я провалила еще одну попытку суицида. Когда мать попыталась обнять меня, я гневно оттолкнула ее и закричала:

- Оставь меня! Просто уйди, в жизни не хочу больше видеть!

- Я твоя мать, твоя мама...

- Оставь меня, ты мне не мать, уйди!

Я плакала и кричала одновременно.

- Лейла, да что с тобой? Это твой папа...

- Уйди, уйди...

Только и повторяла "уйди".

Я не понимала, что он был несчастен, искренне желал счастья мне и считал мое поведение совершенно необъяснимым. Нет ничего удивительного в том, какими оказались последствия: отец вновь осудил меня.

- Ты унижаешь нас перед всеми!

Тем вечером я отправила прощальную весточку Мартине, социальному работнику. Она защищала меня, говорила со мной и очень хотела, чтобы я прошла курс лечения.

- Запишись к психиатру, Лейла.

- Нет.

Я думала, она получит мое сообщение только утром, когда я уже умру. Я немного просчиталась.

Все братья сидели дома в гостиной. Подруга оказалась здесь единственной белой женщиной. Им было не просто общаться, но только она смогла возразить им.

- У нее нет права так поступать. В наших краях не разводятся; она должна дождаться возвращения мужа. Она мать, и не имеет права на какую иную жизнь.

- Почему ей это запрещено? Вам не кажется, что она уже заплатила слишком высокую цену? Хотите ее смерти? Вы должны поддержать сестру и помогать ей.

Меня отвезли в больницу, сделали промывание, потом пытались заставить поесть, но я запустила подносом в воздух. Прислали психиатра, но я отправила его обратно и натянула на голову одеяло. Я не желала никого видеть и слышать. Психолог постоял с минуту около моей кровати, а потом вышел и передал доктору:

- Перевезите ее в психиатрическое отделение.

В палату зашел врач. Он попросил медсестру выйти и закрыл за ней дверь.

- Теперь, Лейла, тебе нужно встать. Давай вставай!

Он вытащил меня из койки и заговорил со мной, как будто мы были близкими друзьями, глядя мне прямо в глаза.

- Я мусульманин и врач, я все тебе разъясню. Ты хочешь умереть?

- Да.

- Но у тебя ведь есть сын, так? И ты его любишь?

- Да.

- Ты хочешь его потерять? Если да, то ты идешь верной дорогой, можешь повторить попытку. А теперь будь особенно внимательна: у тебя есть два варианта. Или ты решаешь выздороветь и двигаться дальше, или завтра же тебя перевезут в психиатрическое отделение. Тогда ты потеряешь сына очень, очень надолго. Но если пообещаешь мне исправиться, я сейчас же позвоню твоему отцу. Я тоже мусульманин, и меня он послушает. Что его так беспокоит? Он не хочет, чтобы ты разводилась?

- Это грех! Харам!

- Я ему скажу, что развод - это халяль! Наша религия допускает разводы, если люди больше не любят друг друга. Даже король Марокко решил позволить разводы. Так что ты думаешь? Я уже насмотрелся на тебя на полумертвую! В тот день, когда ты прекратишь разводить вокруг панику, у тебя все получится.

А у меня нет никакого желания видеть тебя в морге. Ну? Решилась? Все в твоих руках.

- Да, хорошо.

- Хорошо? Обещаешь?

- Да, обещаю.

Он тут же позвонил моему отцу и попросил о встрече. Врач догадался, что меня выдали замуж под давлением отца: слишком уж часто я попадалась ему на пути в ужасном состоянии.

- Позвольте, я проясню ситуацию, месье. Я хочу встретиться с вами утром в восемь. Если вы не приедете, то попросту потеряете вашу дочь - ее решено перевезти в психиатрическое отделение! Это будет где-то в 10:30 утра! Спасибо, всего доброго.

Не уверена, что с моим отцом когда-нибудь разговаривали в таком тоне. Если бы он был французом, ничего бы не вышло.

Утром отец пришел во время. Они говорили наедине около часа. В кои-то веки мужчина заступился за меня.

- Все в порядке. Я говорил с твоим отцом; сказал, что у вас ничего не получится с мужем, что развод - это однозначно халяль, и ему придется это признать. Ты тоже должна признать; женщину нельзя обвинить за требование развода. А теперь собирайся. Я не хочу больше тебя здесь видеть ни с чем, кроме вывихнутой лодыжки!

Отец ждал меня у выхода. Он не сказал ни слова, не посмотрел на меня. Мать была дома с моим сыном. Я, зомби, прошла прямо в спальню, задернула занавески и легла спать. Она заглянула в комнату, чтобы разбудить меня и накормить.