— Харпер, надо! — настаивала Эмми, не ведая, что я уже все для себя решила. — Весело будет!
— Две недели? — спросила я, пытаясь изобразить недовольство.
Впрочем, несмотря на страх, я уже начала потихоньку осваиваться с мыслью, что придется перед парнями кого-то из себя изображать. В конце концов, в своем собственном облике я пока в личной жизни не преуспела.
— Две недели, — подтвердила Мег и начала намазывать рогалик маслом.
— И мне нужно только изображать тупую блондинку?
— Да, на всех свиданиях, — кивнула она. — Везде и всюду: в баре, на вечеринке... где угодно.
Все трое выжидающе смотрели на меня.
Сделав глубокий вдох, я с решительной улыбкой посмотрела на подруг.
— Хорошо.
Тут у меня внутри что-то екнуло, и я почувствовала легкое головокружение, но мне уже было все равно.
За нашим столиком раздалось громкое «ура!», и Мег подняла свой бокал с «мимозой» за успех дела. Я тоже подняла бокал. Мамочки, во что же я ввязалась? Вдруг теория окажется ошибочной и я пойму только, что мужчинам не нравлюсь ни в каком виде?
— Начинаем завтра вечером, — зловещим тоном объявила Мег, когда мы все выпили по глотку шампанского с апельсиновым соком. — Отметьте эту дату в календаре, девочки. Двадцать третье мая — день, когда на свет появится Блондинка Харпер.
ГЛАВА 3
Итак, двадцать третье мая должно было стать днем «икс», когда Нью-Йорк увидит новую, преображенную Харпер Робертс и удача наконец мне улыбнется.
По крайней мере, я на это очень надеялась. Иначе зачем мне целых две недели изображать из себя не пойми что?
Поскольку мы решили, что наивная пустоголовая дурочка в офисе «Бут, Фицпатрик и Макмэхон» будет совершенно не к месту, мне милостиво разрешили на работе оставаться самой собой. Мы руководствовались тем, что юристы компаний, инженеры и химики, обращавшиеся ко мне как к патентному поверенному, вряд ли доверят свое финансовое будущее хихикающей идиотке. На все остальное время я должна была превратиться в эдакую говорящую Барби. Нет, не в смысле 90—60—90, с этим у меня тоже не очень. Скорее, 85-72-96. Тряпичная кукла какая-то, а не Барби. Ладно, я отвлеклась.
Спасибо хоть на работе позволили вести себя как обычно. Работа — мой второй дом, единственное на земле место, где я в своей стихии. Веселого здесь, конечно, мало. С другой стороны, не зря говорят: дом там, где тебе хорошо. А поскольку в моей жизни наблюдалась явная нехватка мужчин, с которыми я готова была бы свить семейное гнездо (да и вообще мужчины в моей жизни как-то не задерживались), все свои силы и время я отдавала работе, которую по-настоящему, до самозабвения любила.
Где-то я читала, что из ста американцев лишь один абсолютно счастлив в своей профессии — с утра идет на работу с радостью, вечером возвращается домой с чувством глубокого удовлетворения. Точно могу сказать, что к этим редким счастливчикам принадлежу и я. Я стала патентным юристом, потому что не могла выбрать между химическими технологиями (меня неизменно приводило в восторг взаимодействие химических элементов, хотя от подробностей я, пожалуй, воздержусь; когда я пускаюсь в рассуждения об ионизации и периодической системе, на собеседников нападает зевота) и риторикой (мне всегда нравилось выписывать словесные кренделя, выстраивать логические цепочки и подбирать слова, чтобы речь была гладкой и связной). Поэтому, закончив с отличием Университет штата Огайо и получив диплом бакалавра химических технологий, я поняла, что мне прямая дорога в юридический. Закончила Гарвард в числе лучших выпускников курса и решила специализироваться на патентном праве, поскольку химические технологии и юриспруденция были навеки повенчаны в моем сознании. А патентное право давало возможность совмещать два моих призвания.
Знала бы я тогда, что счастливый союз химии и права окажется единственным счастливым союзом в моей жизни!.. Но я, кажется, опять отвлеклась.
Каждый день приносил мне радость. Возможно, вы не поверите, но я испытываю небывалый душевный подъем, когда инженер-технолог из «Три Эм» с горящими глазами рассказывает мне о только что изобретенном им клеящем составе, благодаря которому липкая лента будет держаться в семь раз прочнее. Или когда инженеру-фармакологу из «Мабри» удается получить соединение, способное в три раза повысить скорость действия лекарств от головной боли. Или когда химик из «Бейкерсгрэйн» описывает мне новый консервант, вдвое увеличивающий срок хранения кукурузных хлопьев.
Да-да, для меня их рассказы звучат как музыка, потому что я понимаю каждую формулу. Мне нравится помогать технологам и химикам получать патенты на свои изобретения. Мне нравится сознавать, что в появлении новых продуктов и технологий, которые делают мир хоть чуть-чуть лучше, есть и моя заслуга. Мне нравится постоянно расти над собой, потому что в окружении ученых-изобретателей и юристов приходится держать марку. Нравится выступать перед патентным комитетом, доказывая, что мои клиенты не нарушают ранее выданных патентов и имеют полное право на регистрацию своих изобретений. Я безумно люблю свою работу.
Однако любовью к работе популярности не добьешься. Особенно если работа связана со сложными химическими формулами и юридическими тонкостями да еще приносит триста тысяч в год. Как объект знакомства я представляла бы гораздо большую ценность, если бы ничем, кроме школьного аттестата, похвастаться не могла.
А значит, пора превращаться в блондинку.
Утро прошло как обычно: составила записку по делу для предоставления в суд, начала разбираться с серией договоров, связанных с неким «волшебным кремом для увеличения объема груди», которые принес мне один из клиентов на прошлой неделе, — в общем, моя страшно умная голова поработала на славу.
А потом я отправилась на съемочную площадку «Богатых и несчастных» — мы договорились с Эмми встретиться. Она сказала, что ей надо обсудить со мной предстоящий эксперимент, и я решила — что я теряю? Кто сможет дать мне лучший совет, чем подруга, перед которой мужчины падают и сами собой в штабеля укладываются?
— У меня времени всего час, — предупредила я Эмми. Подруга ждала у служебного входа (очень не хотелось связываться с постоянно жующей жвачку пергидрольной девушкой-администратором, у которой, чтобы выдать пропуск, уходило минут двадцать). — В офисе гора документов. Может, перехватим быстренько по бутерброду с салатом?
— Нет уж, сегодня нам не до еды, — заявила Эмми, хватая меня за руку и втаскивая внутрь здания.
Дверь за мной захлопнулась с каким-то зловещим стуком.
— Есть не будем? — переспросила я.
Эмми была загримирована для съемки, к этому я за время наших встреч уже привыкла, но все равно меня не покидало ощущение, что передо мной клоун с детского утренника: толстый слой штукатурки на щеках, ярко-алые губы, осталось только красный нос нацепить.
— Нет, не будем, — возвестила Эмми.
— Тогда зачем я приехала? Я думала, ты меня приглашала перекусить.
— Болтать времени нет. Надо приниматься за дело, — загадочно сказала она, оставив мой вопрос без ответа. — Давай за мной.
Бросив взгляд на часы и шикнув на заурчавший желудок, я пошла за Эмми по полутемному коридору. Она взяла меня за руку, будто боялась, что я тут же кинусь назад, к выходу (как знать, может и стоило), и поцокала мимо дверей, на каждой из которых было имя актера на табличке в виде золотой звезды, а потом мимо студии № 1, в данный момент представлявшей собой больничную палату.
— Один из персонажей в коме, — бросила Эмми на бегу.
Разумеется. В сериалах всегда кто-нибудь в коме. Или неожиданно выходит из многолетней комы.
Уже два года Эмми играла в сериале ассистентку чертовски привлекательного доктора Дирка Даблдея и была уверена, что это первый шаг к большому прорыву — ее непременно должны заметить и пригласить на главную роль в качественную мелодраму, идущую в прайм-тайм, а уж оттуда рукой подать до главной роли в кассовой романтической комедии. Она уже присмотрела себе особнячок по соседству с поместьем Тома Круза. Я серьезно. Красуется на зеркале в ее гримерной.