Я посмотрела на него и опять увидела, что между бровей у него залегла морщинка. У него был расстроенный вид, и я вспомнила те минуты, когда он, казалось, забывал о причине своей грусти, сбрасывал с себя уныние и становился веселым. И мне так захотелось прогнать из его жизни эту грусть, сделать его счастливым — так же, как я сделала здоровой Фрайди!..

— Конечно, вы мне не безразличны. И нам хорошо вместе. Если вы уедете…

— Вы будете скучать без меня, Кэтрин. Но не так сильно, как я без вас. Я хочу, чтобы вы поехали со мной. Я не хочу уезжать без вас.

— Почему вы так настаиваете, чтобы я ехала с вами?

— Как почему? Вы же знаете. Потому что я люблю вас и не хочу расставаться с вами.

— Но может быть, есть еще какая-нибудь причина?

— Какая же может быть еще причина? — спросил он, при этом избегая смотреть мне в глаза, и я поняла, что очень многое о его доме и о нем самом мне еще предстоит узнать.

— Вы должны рассказать мне все, Габриел. — Слова эти вылетели как бы сами собой.

Он придвинулся ко мне и обнял меня.

— Вы правы, Кэтрин. Есть вещи, которые вы должны знать. Без вас я не буду счастлив, а ведь мне… осталось совсем немного.

Я отпрянула.

— Что вы имеете в виду? — требовательно спросила я.

Он сел и, глядя в пространство перед собой, сказал:

— Мне осталось жить несколько лет. Я уже знаю свой смертный приговор.

Меня опять охватило раздражение, я просто не могла уже слышать его разговоров о смерти.

— Оставьте этот трагический тон и расскажите подробно, что все это значит.

— Все очень просто. У меня слабое сердце — это наследственное. Мой старший брат умер молодым. Моя мать умерла при родах, ее больное сердце не выдержало нагрузки, когда я появился на свет. Я могу умереть завтра… или через год, через пять лет. Но надеяться на большее нельзя.

Мне хотелось успокоить его, и он прекрасно видел, какое впечатление на меня произвели его слова, поэтому он задумчиво продолжал:

— Мне осталось не так уж много, Кэтрин.

— Не говорите так, — горячо возразила я. Я встала, чувства переполняли меня, я больше не могла ничего сказать. Я быстро пошла вперед. Габриел догнал меня и пошел рядом. Мы оба молчали, Фрайди бежала впереди, озабоченно оглядываясь на нас, склонив голову набок, и ее глаза умоляли нас, чтобы мы были по-прежнему веселы.

В эту ночь я почти не спала. Я не могла думать ни о чем, кроме Габриела, и о том, как я ему нужна. Так вот что делало его таким не похожим на всех, кого я знала: ведь я еще не встречала человека, приговоренного к смерти. Я так и слышала его голос. «Я могу умереть завтра… через год… или пять лет. Но надеяться на большее нельзя».

Я видела эти печальные глаза и вспоминала те моменты, когда он бывал счастлив. Я могла сделать его счастливым, сколько бы ему ни осталось жить — и только я! Как я могла забыть об этом? Как я могла отвернуться от человека, который так нуждался во мне?

В то время я была еще так неопытна, я не могла разобраться в своих чувствах. Я только знала, что если Габриел уедет — мне будет не хватать его. Он привнес в мою жизнь новые интересы, заставив меня забыть мрачный отцовский дом. Мне нравилось ощущать интерес к себе со стороны другого человека, который восхищался мной, особенно после равнодушного отношения моего отца и насмешек Фанни.

Возможно, я была влюблена. А может быть, в основе моих чувств к Габриелу лежала жалость. Но как бы то ни было — к утру я решилась.

Оглашение прошло в деревенской церкви, и Габриел уехал в Керкленд Ревелз, как я полагала, чтобы уведомить семью, а я тем временем занялась приготовлениями к свадьбе.

Перед отъездом Габриел официально попросил у отца моей руки. Отец был немного ошарашен таким развитием событий. Он заколебался, напомнив Габриелу, что я очень молода и что мы совсем мало еще знаем друг друга. Но поскольку я предвидела, что события могут принять такой оборот, я просто-напросто убедила отца, что твердо решила выйти замуж.

Отец выглядел обеспокоенным. Я-то знала: ему бы хотелось, чтобы дядя Дик был дома, чтобы посоветоваться с ним. Однако по-настоящему я не боялась, что встречу сопротивление. И действительно, спустя какое-то время отец сказал, что если я твердо решила, то пусть все будет по-моему. Затем он задал Габриелу несколько общепринятых вопросов относительно его положения и был вполне удовлетворен ответами. И здесь я впервые осознала, что войду в очень обеспеченную семью.

Мне так хотелось, чтобы дядя Дик был со мной. Я не могла себе представить, что его не будет на моей свадьбе. Мне кажется, я могла бы поделиться с ним своими переживаниями, и он, наверное, помог бы мне разобраться в них.

Я сказала Габриелу, как мне хотелось видеть на свадьбе дядю Дика, но при одной мысли об отсрочке он впал в такое отчаяние, что я сдалась. Это желание Габриела взять все от каждого прожитого часа так глубоко трогало меня, что я не могла позволить, чтобы что-то помешало ему получить то, чего он так ждал от меня — покоя и утешения. Кроме того, конечно, можно было написать дяде Дику, но у меня никогда не было уверенности, что он получит письмо вовремя. Когда я получала от него весточку, а это было довольно редко — он не любил писать письма, — то это не походило на ответ на те письма, что я ему писала, и мне оставалось только гадать, получал ли он их вообще.

Я не могла удержаться, чтобы не написать Дилис. «Случилось что-то необыкновенное! Я выхожу замуж! Как странно, что со мной это произошло даже раньше, чем с тобой. Я уже писала тебе об этом человеке — он тогда помог мне с собакой. Он живет в Йоркшире в прекрасном старинном доме около монастыря. Все произошло так быстро, что я сама даже не поняла, как это получилось. Не знаю, влюблена ли я в него. Я только чувствую, что не вынесу, если он уедет и я его больше не увижу. Ах, Дилис, все это так интересно! А до этого я была здесь просто несчастна. Ты не представляешь, что такое мой дом. Я сама забыла об этом за годы отсутствия. Это сумрачное место. И не потому, что здесь мало солнечного света, а потому, что люди здесь живут сумрачной жизнью».

Я порвала это письмо. Да что это я, с ума сошла? Захотела, чтобы Дилис поняла то, в чем я и сама-то толком не разберусь. Как объяснить Дилис, что я выхожу замуж за Габриела потому, что по мне самой не совсем понятной причине я жалею его и знаю, что он нуждается в моей помощи. Потому что безумно хотела бы любить того, кто принадлежал бы мне; потому что отец оттолкнул меня, когда я попыталась проявить свою привязанность к нему, хотя в ответ я многого от него и не ждала; потому что мне хотелось убежать из этого дома, который был с рождения моим…

Вместо этого письма я послала ей обычную маленькую записку с приглашением на свадьбу.

Фанни была все еще настроена скептически. Она ворчала, что так замуж не выходят. Она приводила в пример пословицы типа «Замуж поспешишь — потом наплачешься», говорила, что потом мне «горя не расхлебать». Но хотя мысль о предстоящем «несчастье» подогревала ее, она все-таки намеревалась показать моим новым родственникам, если они соизволят, конечно, приехать на свадьбу, что во время свадьбы не к чему будет придраться.

Габриел регулярно писал мне пылкие письма, но в них речь шла только о его преданности мне и желании поскорее быть вместе. Ничего относительно реакции его семьи он не сообщал.

Дилис написала, что я слишком поздно ей сообщила о своей свадьбе. У нее уже столько приглашений, что она вряд ли сможет уехать из Лондона. Я поняла, что наши пути теперь совсем разошлись в разные стороны, а вместе с этим пришел конец и нашим близким отношениям.

За три дня до свадьбы приехал Габриел и остановился в Кингс Хед, меньше чем в полумиле от Глен Хаус.

Когда Мэри вошла ко мне с известием, что он ждет меня внизу в гостиной, я с нетерпением поспешила вниз. Он стоял спиной к камину и смотрел на дверь. Как только я открыла ее, он пошел мне навстречу и мы обнялись. Он выглядел взволнованным, моложе, чем до отъезда, и натянутость его исчезла.