Мой взгляд упал на Люка. Длинные светлые волосы, обрамлявшие его бледное лицо, делали его похожим одновременно на ангела и на сатира. Он чем-то напомнил мне резные фигурки из камня, украшавшие стены Ревелз. Когда наши взгляды перекрестились, в его глазах блеснул какой-то дьявольский огонек. Будто он мог читать мои мысли и это забавляло его.

Мы пили шампанское за здоровье всех присутствующих. Когда подошел мой черед, все встали и подняли бокалы. Я подумала: в эту минуту один из тех, кто пьет сейчас за мое здоровье, раздумывает, как убить меня. Однако это не должно быть похоже на убийство — моя смерть должна будет показаться естественной…

Когда с застольем было покончено, слуги быстро убрали со стола, и мы были готовы к приему гостей. Их было больше, чем я ожидала. Первыми приехали доктор Смит и Дамарис. Интересно, подумала я, как там жена доктора и каково ей оставаться одной на Рождество.

Я спросила у Дамарис о ее матери, и она ответила, что та отдыхает. Ей давно уже пора было быть в постели, и доктор не позволял ей нарушать режим ни из-за Рождества, ни из-за чего-либо другого.

Приехали супруги Картрайт. С ними были некоторые члены их многочисленной семьи — сыновья и дочери со своими семьями. Гостей становилось все больше. И я, как и Сара, представила себе, как здесь могли бы выглядеть другие праздники Рождества. Только Сара вспоминала, что было раньше, а я думала о будущем.

Танцев не было, и гостей пригласили пройти в гостиную на втором этаже. Все разговаривали вполголоса. Каждый в этот день невольно вспоминал Габриела — ведь из-за траура не устраивали обычных развлечений.

Я все-таки нашла возможность поблагодарить Хагар за кольцо. Она улыбнулась и сказала:

— Мы хотели, чтобы это кольцо стало твоим… мы оба хотели этого.

— Ему нет цены! Я хотела бы еще поблагодарить Саймона.

— А вот и он.

Саймон уже стоял рядом с нами, и, обернувшись к нему, я сказала:

— Я только что благодарила вашу бабушку за это великолепное кольцо.

Он взял мою руку и стал рассматривать перстень.

— На ее руке кольцо смотрится лучше, чем в футляре, — заметил он, обращаясь к своей бабушке.

Она кивнула, а он еще на несколько секунд задержал мою руку, любуясь кольцом и удовлетворенно улыбаясь.

К нам подошла Рут.

— Кэтрин, — обратилась она ко мне, — если тебе хочется ускользнуть незаметно в свою комнату, то сейчас как раз подходящий момент. Ты не должна переутомляться. Тебе надо избегать именно этого.

Меня так переполняли неведомые мне раньше чувства, что я действительно хотела побыть одна в своей комнате: мне надо было много обдумать. К тому же я чувствовала, что мне необходимо передохнуть.

— Завтра мы еще будем здесь, — напомнила Хагар, — Завтра утром мы втроем можем съездить на прогулку. Если, конечно, Рут не захочет присоединиться к нам.

— Я думаю, завтра утром начнут приезжать гости, — ответила Рут. — Вы же знаете, как это бывает на второй день Рождества.

— Ну, хорошо, там будет видно, — сказала Хагар. — Спокойной ночи, дорогая, очень разумно, что ты решила пораньше лечь. Сегодня был утомительный для тебя день.

Я поцеловала ей руку, а она прижала меня к себе и поцеловала в щеку. Потом я протянула руку Саймону. К моему удивлению, он быстро наклонился и поцеловал ее. Я кожей ощутила его горячий, крепкий поцелуй, который заставил меня слегка покраснеть. Оставалось надеяться, что Рут не заметила этого.

— Иди, Кэтрин, — сказала Рут. — Я за тебя извинюсь перед остальными. Они поймут тебя.

Итак, я удалилась к себе, но когда я оказалась одна в своей комнате, то поняла, что не смогу заснуть: я была слишком взволнована.

Я зажгла свечи и легла в постель. Я все вертела на пальце подаренное мне кольцо, понимая, что эту ценную для Редверзов реликвию мне подарили, подчеркивая этим, что хотели бы видеть меня среди членов этой семьи.

Так же я лежала и тогда, когда ко мне в комнату пришел монах и одна за другой последовали странные вещи, происходящие со мной. Прокручивая в своих мыслях все сначала, я поняла, что действовать следует скорее, потому что времени у меня оставалось совсем немного. Я уже стала быстро уставать, вот и с праздника я должна была уйти раньше. Тайну надо было разгадывать… и причем немедленно!

Если бы я только могла найти этот вход в дом… если бы мне удалось найти монашескую рясу…

Нам ведь так и не удалось толком осмотреть певческую галерею. Мы нашли всего лишь шкаф, но мы не заглянули под все гобелены, которые там висят. Интересно, давно ли их снимали?

Я поднялась с постели — я еще не раздевалась. Меня переполняло желание осмотреть галерею еще раз.

Когда я проходила по коридору, до меня донеслись звуки голосов из гостиной на этом этаже. Я тихо спустилась по лестнице и, очутившись у певческой галереи, открыла дверь и вошла.

Слабый свет проникал сюда только от зажженных в холле свечей на стенах. На галерее было так темно и мрачно, что я сказала себе, что пытаться что-нибудь разглядеть при этом свете — пустая затея.

Облокотившись на перила, я посмотрела вниз — холл был передо мной как на ладони: не видно было только то, что делалось прямо под балконом.

Когда я стояла там, открылась дверь и на пороге замаячил чей-то силуэт. На какую-то минуту мне показалось, что это монах, и, хотя я думала, что была готова к встрече с ним, я задрожала от страха.

Но это был не монах. Это был мужчина в вечернем костюме и, когда он прошептал:

— О, господи, Кэтрин! — я узнала голос доктора Смита.

Он все еще разговаривал шепотом.

— Что вы здесь делаете?

— Мне не спалось.

Он вошел и встал рядом со мной на балконе.

Он приложил палец к губам.

— Там внизу кто-то есть, — прошептал он.

Я удивилась и подумала: «Ну и что в этом особенного, ведь в доме полно гостей», — и уже собиралась было сказать об этом ему, но он схватил меня за руку и подтащил поближе к краю балкона.

И тогда я услышала голоса.

— Дамарис! Наконец-то мы одни. — При звуке этого голоса я почувствовала почти физическую боль. И важны были не только сами слова, но и то, каким тоном они были сказаны. Голос был нежным и полным страсти. Я редко слышала, чтобы он был таким. Это был голос Саймона.

Дамарис отвечала:

— Я боюсь. Мой отец будет недоволен.

— В таких делах, Дамарис, мы должны доставлять удовольствие себе, а не своим родителям…

— Но он ведь сегодня здесь. Возможно, он смотрит на нас сейчас.

Саймон засмеялся, и в этот момент они подвинулись к центру холла. Он обнимал ее одной рукой.

Я отвернулась, у меня не было сил смотреть на это. Я боялась, что они могут увидеть нас. Представляю себе, какое унижение я бы испытала, если бы он узнал, что я наблюдала за его ухаживаниями за Дамарис.

Я направилась к выходу из галереи. Доктор был рядом. Мы вместе поднялись по лестнице на второй этаж. Казалось, он был занят своими мыслями и даже не замечал меня. Я не сомневалась, что он очень беспокоится за свою дочь.

— Я запрещу ей видеться с этим волокитой, — сказал он.

Я не отвечала. Сложив вместе руки, я дотронулась до кольца, которое еще совсем недавно значило для меня так много.

— Может быть, бесполезно запрещать ей? — предположила я.

— Она будет вынуждена подчиниться мне, — возразил он. И я увидела, как у него на висках вздулись вены. Я никогда еще не видела его таким взволнованным: это, казалось, говорило о глубине его привязанности к Дамарис. Я почувствовала к нему какое-то тепло: такая забота о дочери — это то, чего мне, к сожалению, совершенно не хватало, когда мой отец надолго уезжал.

— Он просто несносен, — сказала я злым голосом. — По-моему, он всегда добивается того, чего пожелает.

— Простите меня, — сказал доктор. — Я совсем забыл о вас. Вам ведь надо отдохнуть. Я был уверен, что вы уже легли. Что привело вас на галерею?

— Не спалось. Я была слишком взволнована, наверно.

— По крайней мере, — сказал он, — это предупреждение для нас обоих.