— Я узнала, что на празднике, который был пять лет назад, у нескольких людей была монашеская одежда. У Люка и у Саймона Редверза, например. А оба они косвенные наследники Ревелз.

Он кивнул.

— Если кто-то действительно старается преднамеренно причинить вам вред… — пробормотал он.

— Ну конечно, старается! — горячо воскликнула я.

— Кэтрин, вас измучили все эти переживания! Мне бы хотелось, чтобы вы пошли домой и отдохнули.

Я почувствовала, что действительно устала, и сказала:

— Да, я хотела бы сейчас оказаться дома, в своей комнате… одной, чтобы отдохнуть и подумать обо всем.

— Я бы отвез вас, но меня ждет еще один пациент.

— Я не хочу, чтобы знали о том, что я была у вас. Я хочу пройтись до дома пешком и войти… как будто ничего необычного не произошло.

— И вы ничего не расскажете им обо всем этом?

— Пока — нет. Я хочу подумать.

— Вы очень мужественны, Кэтрин.

— Хотела бы я быть умнее!

— Вы и так умница. Я хочу попросить вас об одолжении. Вы не против?

— А в чем дело?

— Вы позволите Дамарис проводить вас домой?

— В этом нет необходимости.

— Но вы же обещали прислушиваться к моим советам, а эта новость о вашей матери — для вас такой удар! Пожалуйста, Кэтрин, сделайте, как я говорю.

— Ну хорошо, если Дамарис не возражает…

— Конечно, нет, она будет очень рада. Подождите здесь, я схожу за ней. И еще я хочу налить вам капельку бренди. Пожалуйста, не возражайте. Это пойдет вам на пользу.

Он сходил в свой кабинет и принес две рюмки. Одну он наполнил наполовину и подал ее мне. Вторую он налил для себя.

Он поднял рюмку и улыбнулся мне, глядя поверх ее.

— Кэтрин, — сказал он, — вы сумеете пройти через все это. Доверьтесь мне. Если вы узнаете что-то, что кажется вам важным, рассказывайте мне. Теперь вы знаете, как я хочу помочь вам!

— Благодарю вас. Но я не могу выпить все это.

— Ничего. Вы немного выпили. Это придаст вам силы. Я пойду найду Дамарис.

Он ушел, и я не помню точно, сколько я пробыла одна. Я продолжала прокручивать в своем мозгу сложившуюся ситуацию. Отец уезжал из Глен Хаус и возвращался только на следующий день. Он, наверно, оставался на ночь где-нибудь недалеко от этого заведения… Может быть, после такого визита ему необходимо было взять себя в руки и успокоиться, прежде чем возвращаться домой. Так вот в чем была причина постоянной мрачной атмосферы в нашем доме!.. И вот почему мне всегда хотелось вырваться оттуда. Он должен был предупредить меня, подготовить. А может быть, и лучше, что я ничего не знала. И лучше, если бы никогда не узнала…

В комнату вошли Дамарис с отцом. На ней было пальто из плотной ткани с меховым воротником, и руки она спрятала в муфту. У нее был угрюмый вид, она явно не хотела провожать меня, поэтому я тут же стала уверять их, что мне не нужны провожатые.

Но доктор твердо сказал:

— Дамарис надо прогуляться.

Он улыбнулся мне, как будто ничего не случилось, и своими откровениями он только что не поколебал мою веру в себя.

— Вы готовы? — спросила Дамарис.

— Да, я готова.

Доктор с серьезным видом пожал мне руку. Потом сказал, что сегодня вечером мне следует принять снотворное, потому что я плохо сплю. Таким образом, Дамарис могла понять, что это послужило причиной моего визита к нему. Я взяла из его рук пузырек с лекарством и опустила его во внутренний карман плаща. Итак, мы с Дамарис вышли на улицу.

— Как холодно! — заметила она. — Может быть, еще хоть немного постоит безветренная погода.

Я шла как во сне. Даже не замечала, где мы идем. Мысли мои возвращались к тому, что рассказал мне доктор. И чем больше я думала об этом, тем более вероятным мне это казалось.

Мы остановились в укрытии дерева. Дамарис сказала, что ей попал камешек в ботинок и давит. Она присела на поваленное дерево, сняла ботинок, потрясла его и снова надела; застегивая пуговицы на ботинке, она даже покраснела.

Мы пошли дальше, но ей все еще что-то мешало в ботинке. Она села на траву и проделала все заново.

— Какой-то малюсенький камешек, — сказала она. — Вот он, наверное. — И она, замахнувшись, выбросила его. — Просто удивительно, как такая крошка может причинять столько неудобств. Ах, боже, мой, теперь опять эти пуговицы.

— Давайте я помогу.

— Нет, я сама застегну. — Она еще какое-то время трудилась над ними, потом подняла глаза:

— Я счастлива, что вы познакомились с моей мамой. Она была очень рада видеть вас.

— Ваш отец, по-моему, очень беспокоится за нее.

— О, да. Он беспокоится обо всех своих пациентах.

— А она пациент особый, — добавила я.

— Мы должны смотреть за ней, ей нельзя перенапрягаться.

Мне вспомнились слова Рут: «Она — ипохондрик, и из-за того, что у доктора такая семейная жизнь, он старается с головой уйти в работу».

Но пока я стояла там среди деревьев, мои мысли были заняты только одним: неужели это правда? Я уже думала не о своей матери, потому что все в точности совпадало, и значит, это должно быть правдой. Что же мучило меня? Вопрос возникал сам собой: «Неужели я такая же, как и она?» Я была в смятении в поисках ответа.

Стоя в рощице в этот декабрьский день, я чувствовала, что близка к отчаянию, как никогда в жизни. Но худшее было еще впереди. Оно надвигалось на меня, но в тот момент я думала, что со мной уже не может случиться ничего более страшного.

Дамарис застегнула ботинок, спрятала руки в муфту, и мы пошли.

Я удивилась, когда обнаружила, что мы вышли из рощи у дальней стороны монастыря, и теперь нам придется идти к Ревелз через развалины.

— Я знаю, — сказала Дамарис, — что это самое любимое ваше место.

— Так было раньше, — поправила я ее. Я уже давно здесь не была.

Только теперь я обратила внимание на то, что день быстро угасает и примерно через час стемнеет.

Я сказала:

— Люк должен проводить вас обратно.

— Хорошо бы, — ответила она.

В развалинах было еще темнее. Ведь все эти груды камней отбрасывали тени. Мы прошли мимо прудов и уже были в самой середине монастыря, когда я увидела монаха. Он шел вдоль разрушенной сводчатой галереи; он двигался молча и быстро и выглядел точно так же, как тогда, в ногах моей кровати.

Я выкрикнула:

— Дамарис! Смотрите! Вот там!

При звуке моего голоса фигура помедлила и, повернувшись ко мне, поманила меня пальцем. Потом монах отвернулся, пошел дальше и исчез за одной из опор, удерживавших остатки галереи. Потом опять показался и скрылся за следующей опорой.

Я наблюдала за ним, как зачарованная, ужас сковал меня, и я не могла пошевелиться.

Опомнившись, я закричала:

— Скорее! Мы должны схватить его!

Дамарис прильнула всем телом, удерживая меня.

— Нельзя терять времени! — прокричала я. — Мы упустим его из виду. Мы знаем, что он где-то здесь, в монастыре. Надо найти его! На этот раз он не уйдет!..

Дамарис повторяла:

— Кэтрин, пожалуйста… Мне страшно.

— Мне тоже. Но надо найти его. — Спотыкаясь, я добралась до галереи, но она пыталась тащить меня назад.

— Пойдемте домой, — просила она. — Пойдемте сейчас же домой!..

Я обернулась к ней.

— Вы видели его! — торжествующе воскликнула я. — Теперь вы расскажете им. Вы его видели!

— Нам надо идти в Ревелз, — повторяла она. — Идти скорее.

— Но… — и тут я поняла, что мы не сможем догнать его, потому что он двигался гораздо быстрее нас. Но это уже было не так важно. Я ликовала — теперь не только я видела его. Внезапное облегчение вслед за паникой — это было трудно перенести. Только теперь я поняла, какое потрясение пережила, как я была напугана.

Но бояться больше было нечего. Я была отмщена. Ведь его видела не только я!

Она тащила меня через развалины, и вот уже показался дом.

— Ох, Дамарис! — проговорила я. — Как я рада, что это случилось тогда, когда вы могли это… видеть.

Она повернула ко мне свое красивое бесстрастное лицо, и ее слова подействовали на меня, как ушат холодной воды.