— Вот мы и пришли, — сказал Габриел и слегка сжал мне руку выше локтя. В корзинке завозилась Фрайди. Я думаю, ей передалось мое настроение — и она уже знала, что здесь я как в незнакомой тюрьме и что мне здесь не рады. Я успокаивала себя тем, что мы приехали в сумерки, а ясным солнечным утром мои впечатления были бы совсем другими. Эти старинные дома слишком просторны, и если у вас богатое воображение, то с наступлением темноты таинственный полумрак как бы оживает. Я оказалась здесь в странном положении: со временем я должна была стать хозяйкой в этом доме, но всего три дня назад никто из его обитателей ничего о моем существовании не знал. Немудрено, что мне не были рады.

Я стряхнула с себя суеверные страхи, повернулась к портретам спиной и вслед за Габриелом вошла в дверь справа от меня и пошла по коридору. Мы подошли к какой-то двери, и Габриел распахнул ее. У меня вырвался вздох восхищения — комната была очаровательна. Тяжелые красные камчатые шторы были наполовину задернуты. В большом открытом камине горел огонь, на каминной полке резного белого мрамора мягко светились свечи в серебряных сверкающих подсвечниках. Я увидела кровать с пологом из ткани, подобранной под цвет портьер, высокий комод, стулья со спинками, обитыми гобеленом в золотисто-красных тонах. На полу лежали красные ковры, которые, казалось, отсвечивали золотом. Все здесь излучало теплоту. А на столе была ваза с красными розами.

Габриел посмотрел на них, и щеки его порозовели.

— Спасибо, Рут, — сказал он.

— У нас было слишком мало времени, чтобы успеть что-нибудь.

— Какая прекрасная комната! — воскликнула я.

Она кивнула.

— Жаль, что сейчас нельзя посмотреть на вид из окна.

— Примерно через час она сможет это сделать, — вставил Габриел. — К тому времени взойдет луна.

Я больше не чувствовала страха.

— Теперь я оставлю вас, — сказала Рут. — Я распоряжусь, чтобы вам принесли горячей воды. Минут через сорок вы будете готовы к обеду?

Я ответила, что мы будем готовы. И они с Люком ушли. Когда за ними закрылась дверь, мы с Габриелом какое-то время молча смотрели друг на друга.

Потом он спросил:

— В чем дело, Кэтрин? Тебе здесь не нравится?

— Это такое великолепие, — начала я. — Я даже не представляла себе… — Но сдерживать обиду я больше не могла. — Ну почему ты не сказал им, что собираешься жениться?

Он покраснел и расстроился, но я хотела знать правду.

— Мне просто не хотелось никакого шума…

— Шума?! — перебила я. — Но я-то думала, что ты вернулся, чтобы сказать им.

— Да.

— А когда дошло до дела… Ты не смог?

— Кто-нибудь был бы против. Мне не хотелось этого.

— Ты хочешь сказать, что они посчитали бы меня недостойной того, чтобы войти в вашу семью? — Я чувствовала, что глаза у меня горят, я была сердита на него и несчастна в то же время. Как жаль начинать новую жизнь в этом доме таким образом! Габриел обидел меня, я была очень огорчена, потому что начинала понимать: если факт нашей женитьбы надо было скрывать, пока он не станет делом свершенным, — это означало, что мои отношения с новой семьей не будут легкими.

— Боже мой, конечно, нет! — с чувством воскликнул Габриел. Он схватил меня за плечи, но я нетерпеливо высвободилась.

— Они будут так рады… когда узнают тебя. Они не любят перемен, понимаешь? Ты же знаешь, что такое родственники!

— Нет, не знаю, — возразила я. — Конечно, они огорчены. Вот вам, пожалуйста, новый член семьи. Представляю себе, что они чувствуют!

— Кэтрин, но ты не понимаешь!.. — умоляюще сказал Габриел.

— Тогда объясни, — набросилась я на него. — Объясни. Почему это надо было делать тайком?

У него был несчастный вид.

— Но никакой тайны тут не было. Я просто не сказал им. Я не хотел суеты, беспокойства. Я хотел как можно скорее жениться на тебе, чтобы мы были вместе и не теряли попусту время, которого у меня немного.

При этих словах вся моя злость улетучилась. Я опять была полна нежности и желания сделать его счастливым, отогнать от него все страхи и страх смерти тоже… Ведь именно ради этого я и вышла за него замуж. Я смутно догадывалась, что причина его страха крылась где-то в этом доме, и ему нужен был союзник. Так что я должна была стать этим союзником. Не пробыв в Керкленд Ревелз еще и получаса, я начинала понимать его — мне уже начал передаваться этот его страх.

— А Фрайди все еще в корзинке, — заметила я.

— Дай-ка я ее выпущу. — Он открыл корзину, и Фрайди выпрыгнула, залаяв от удовольствия, что она на свободе. В дверь постучали, я резко обернулась, потому что звук исходил не из той двери, в которую мы вошли. Только тут я заметила, что в комнате две двери.

Послышался голос с резким йоркширским акцентом:

— Горячая вода, хозяин.

Дверь закрылась прежде, чем я сумела разглядеть обладателя этого голоса.

— Это старая туалетная комната, — сказал Габриел, указывая на дверь. — Там я умываюсь. Она и тебе пригодится. Но прежде, чем раздеваться, запри обе двери. Может войти кто-нибудь из слуг.

Он пристегнул Фрайди поводок.

— Ты же не хочешь опозориться в первый же вечер, Фрайди? — обратился он к ней.

Когда Габриел ушел, я прошла в туалетную комнату: там я увидела поясную ванну, чаны с горячей водой, мыло и полотенца. К стене было прикреплено большое зеркало в тяжелой позолоченной раме, к этой раме прикреплялись два золоченых подсвечника с горящими свечами.

Я посмотрела на себя в зеркало. Глаза у меня казались более зелеными, чем всегда, но невольно взгляд мой переместился с моего изображения куда-то за плечо, изучая затемненные углы туалетной комнаты.

Старые дома в сумерках… Может быть, именно в таких вот местах особенно чувствуется присутствие давно умерших?

Совсем неподходящие мысли для молодой здравомыслящей йоркширской женщины!..

Я сняла костюм и начала смывать с себя следы путешествия. Завтра, при дневном свете, я еще посмеюсь над своими причудами.

Этим вечером мы собрались за обедом в гостиной на первом этаже.

Габриел объяснил, что по большим праздникам обед подают в зале. Он для этого и предназначался при постройке дома.

— Трапезный стол — там, внизу — такой же старинный, как и сам дом. Но у нас есть небольшая и довольно удобная столовая для нашей семьи, — добавил он.

По меркам Глен Хаус это была большая комната. Когда я вошла, шторы были задернуты, в канделябрах горели свечи. Я убеждалась, что жизнь здесь шла по строго выверенному распорядку.

За обедом нас было шестеро. Это и была вся семья. С Рут и с Люком я уже познакомилась. А теперь увидела всех остальных: сэра Мэтью Рокуэлла — отца Габриела и мисс Сару Рокуэлл — его тетю. Оба были в весьма преклонном возрасте — им обоим было за восемьдесят.

Едва я познакомилась с сэром Мэтью, как сразу же почувствовала себя счастливее — было очевидно, что он готов принять меня с радостью. Он был очень высокого роста, но немного сутулился. У него была шапка густых совершенно белых волос. Румянец на его лице носил нездоровый «винный» оттенок. А голубые глаза, так глубоко спрятанные в складках кожи, что их почти не было видно, были яркими и даже, можно сказать, веселыми.

— Габриелу повезло иметь такую красавицу жену, — сказал он. Это была явная лесть — я не была красавицей. Он задержал мою руку в своей и не спеша поцеловал ее. Я подумала, что даже в его возрасте ему не чужда галантность. Он производил впечатление человека, довольного жизнью, и от молодых членов своей семьи ожидал того же.

— Вы должны сесть рядом со мной, — сказал он. — Я хочу посмотреть на вас и услышать ваше мнение о новой семье.

Итак, за обеденным столом я сидела рядом с ним; время от времени он наклонялся ко мне и похлопывал меня по руке.

Тетя Сара была совсем другой, несмотря на фамильные черты лица и белокурые волосы. Взгляд ее голубых глаз казался бессмысленным, она вся была в напряжении, как будто безуспешно пытаясь понять, что же происходит вокруг нее, и никак не могла приспособиться к обстоятельствам. На мой взгляд, она выглядела старше своего брата.