Всем было жутко интересно, как пройдет первый торжественный прием в доме Эдуарда, но когда это случилось, и дамы, и джентльмены сошлись в одном — его высочество и в самом деле обладает изысканным вкусом… причем не только в том, что касается угощений и напитков. Жюли показала себя идеальной хозяйкой. С изящным достоинством она встречала гостей, любезно уделяла внимание то одному, то другому весь вечер. Один лишь полковник Саймс, имевший строгое распоряжение подробно докладывать о каждом шаге принца, чувствовал себя неуютно.
Наконец с великой робостью он приблизился к Эдуарду и, поздравив его с успехом, как бы невзначай спросил:
— А леди, сэр?.. Она еще какое-то время пробудет в Гибралтаре?
Эдуард ответил высокомерно:
— Сэр, я не вижу причин, по которым какие бы то ни было передвижения леди могли волновать вас.
— Сэр, прошу вас великодушно простить меня, но я не могу с вами согласиться. Как вам хорошо известно, я обязан доложить его величеству…
— …что я живу не один, а с дамой? Что ж, я не буду перечить вам в этом, сэр.
— Но, ваше высочество… Зачем же создавать почву для лишних осложнений! Рано или поздно ваши пути с этой дамой разминутся… Так почему бы этому не произойти раньше?..
— Сделайте милость, сэр, изъяснитесь определеннее. — В голосе Эдуарда зазвучали нотки негодования.
— Извольте, сэр. Хорошо известно что эти дамы обычно охотно соглашаются принять какой-нибудь презент… так сказать, прощальный дар… в качестве компенсации за вынужденное расставание с беспечной комфортной жизнью… Ну, скажем… сумму в каких-нибудь двести фунтов… а в вашем случае, может быть, и триста…
— Да как вы смеете!.. — На смену негодованию пришла настоящая ярость. — Вы переходите всякие границы, сэр! Дама — не предмет торговли! Отправляйте свои чертовы доносы сколько вам угодно! И можете, если хотите, присочинить что-нибудь от себя… Мне это безразлично!
Полковник Саймс понял бесполезность дальнейшего спора. До этого момента и он, и генерал О'Хара проявляли тактичность в своих докладах, старательно выставляя чрезмерную жесткость Эдуарда как достоинство, якобы приносящее благие результаты, ибо все письма, уходившие из Гибралтара, будь они написаны офицерами или простыми солдатами, так или иначе, содержали жалобы на излишнюю суровость и непозволительно жестокое обращение с личным составом. Возможно, теперь, решил полковник Саймс, на жалобы обратят внимание.
Эдуард недоумевал. Он не в силах был поверить тому, что узнал. Его переводили в Канаду. Вместе с вверенным ему полком. Но почему? Почему не домой, не в Англию, где ему полагалось вступить в герцогские права? Почему он должен плыть через всю Атлантику к ледяным просторам Северной Америки, где цивилизация только зарождается? На это у него имелся всего один ответ — потому, что он отказался расстаться с Жюли. Но она… Будет ли она готова сопровождать его?
Генерал О'Хара и его старшие офицеры, напротив, восприняли новость с облегчением, так как теперь были избавлены от необходимости пребывать в неловкой ситуации. Зато моральный дух солдат окончательно упал. Каково придется им по ту сторону океана, где об их невзгодах и мучениях уж точно никто не узнает. Где его королевское высочество окончательно даст волю кнуту, а крики страдальцев услышат разве что дикие звери, но даже они, вне всякого сомнения, будут не такими дикими в сравнении с их чудовищем полковником… Солдаты, напуганные такой перспективой, всякий раз сплевывали при упоминании имени своего командира. Многим ли из них доведется теперь вновь увидеть Англию?
Жюли быстро поняла причину неприятностей Эдуарда.
— Сэр, а если бы я вернулась во Францию или в Испанию… быть может, это изменило бы ситуацию?.. Тогда, возможно, вам было бы позволено остаться здесь… или вернуться в Англию?..
— Ах, Жюли, Жюли… Как ты не понимаешь?! Я не смогу жить без тебя нигде — ни в Англии, ни здесь, ни еще где-нибудь!.. А ты… Неужели ты хочешь меня оставить?
Она бросилась в объятия принца:
— Да нет же! Ради тебя я готова на все!..
— И ты поедешь со мной в Канаду… даже не зная, какие условия нас там ждут?
— Конечно поеду, Эдуард!.. И буду с тобой до тех пор, пока ты этого желаешь…
— Тогда я спокоен, сокровище мое. — Принц крепче прижал ее к себе. — Я так благодарен тебе за твою любовь, Жюли! Она — единственное, что у меня есть в жизни. И кто знает, может быть, в новой стране мы найдем неожиданное счастье…
Однако, несмотря на оптимизм, Эдуарда время от времени одолевали приступы депрессии, вызванные, как он считал, несправедливым к нему отношением. В такие минуты он обычно запирался у себя в кабинете, отдав распоряжение, чтобы его не беспокоили. И вот однажды, в один из таких дней затворничества, осторожный стук в дверь оторвал его от меланхолических мыслей, заставив мысленно выругаться. Разрази их всех гром! Совсем не помнят приказов! Но когда осторожный стук повторился, он в ярости крикнул, разрешая войти.
На пороге показался перепуганный до смерти денщик.
— Сэр… Один джентльмен отказывается уходить и заявляет, что будет ждать, пока вы…
— Его имя, болван! Ты не спросил у него имя?
— Он отказался назвать его, сэр. Сказал, что хочет преподнести сюрприз вашему высочеству. Он… офицер флота его королевского величества…
Радостный порыв, с каким Эдуард выскочил из-за стола, вызвал недоумение у перепуганного денщика. Ворвавшись в библиотеку, Эдуард замер на мгновение, но уже через секунду, когда стоящий у окна невысокий, крепко сложенный человек обернулся, они бросились друг другу навстречу.
— Уильям!
— Эдуард! Бог ты мой! Какой ты стал рослый! Когда мы виделись в последний раз…
— Семь лет назад. — Эдуард протянул Уильяму бокал вина. — Думаю, тебе должно понравиться. У нас тут отличные портвейн и мадера. Давай-ка выпьем за твое здоровье, брат, и за такую радостную встречу.
В голубых, слегка выпуклых глазах Уильяма пробежал озорной огонек.
— И за дам, Эдуард, черт бы их побрал! Как можно не выпить за дам, а, Эдуард?
Они звонко чокнулись, и Уильям пригубил вина с видом знатока.
— Да, вино отличное. Богатый вкус, божественный аромат.
— А я выпью, пожалуй, совсем немножко…
— Что, по-прежнему все такой же паинька? Зря, Эдуард. Женщины и вино — главные радости в жизни. Только, кажется, у нашего паиньки от женщин одни неприятности?
— Так ты знаешь?
— Конечно. И Георг знает, и Фред. Они тебе очень сочувствуют. А я, как истинный почитатель всех дам, даже специально приехал в надежде познакомиться с твоей любовью лично, пока ты не увез ее за океан. А еще я хотел попросить тебя об одном одолжении.
Погруженный в свои мысли, Эдуард, казалось, не замечал подтрунивающего тона брата.
— Ты просто не понимаешь, Уильям. И ты… и Георг… и Фред, и младшие братья — все вы точно так же крутите романы, но за них вас могут лишь мягко пожурить, и серьезных преград на вашем пути нет. Вот ты, например, уже вступил в свои герцогские права. И Фред вступил, когда ему исполнилось двадцать один год. А мне уже двадцать три, и я пока не имею ни герцогства, ни более или менее приличного содержания, подобающего моему рангу.
— Знаю, дорогой брат. Знаю.
— Меня отослали сюда только потому, что я имел смелость без разрешения вернуться домой, чтобы заявить о своих правах… — Голос Эдуарда дрогнул, но он продолжал: — Тебе-то известно, чем кончилась моя затея. А теперь они собрались разлучить меня с женщиной, которую я люблю.
Уильям пристально, не скрывая любопытства, посмотрел ему в глаза:
— Неужели настоящая страсть, Эдуард? Ты должен рассказать поподробней.
— О Жюли? Да она воплощает в себе все, чем должна обладать, в моем понимании, настоящая женщина, — красоту, обаяние, мягкий и веселый нрав. Она дает мне то, чего я никогда не получал в жизни. Она для меня не просто возлюбленная, она для меня как мать…
— Постой, Эдуард, не торопись… Забудь ты про материнские чувства. Любовь между мужчиной и женщиной вещь непростая, никто толком не может определить, что это такое… Вот я, например… Сколько раз думал, будто нашел наконец настоящую любовь, а потом… — Покачав головой, он наклонился вперед и уже другим, заговорщическим тоном продолжил: — Знаешь, Эдуард, скажу тебе по секрету такое, чего еще не обсуждал ни с Георгом, ни с Фредом. Я тоже убежден, что встретил свою настоящую любовь…
