После ночи беспробудного пьянства он оступился на террасе и сломал себе шею. Будущее наступило без предупреждения, и Эдмунд встретил его неподготовленным.

— Может, еще не все потеряно, — произнес Мейсон. — Может, мы еще сумеем все поправить, пока усыновление не оформлено.

Френсис фыркнула. Бледная, худосочная женщина, она не отличалась привлекательностью, но Мейсон ни разу не пожалел, что сделал ее своей женой. Она обладала умом и хитростью и с пониманием относилась ко всем его мужским потребностям. И закрывала глаза, когда ему нужна была женщина.

— Если предположить, что девчонка умрет, — заметила она, — Дьюар, вероятно, пожелает стать опекуном мальчика. Поскольку его брат — герцог, а он сам — отчим парня, у него есть все шансы добиться опекунства над Джередом.

Мейсон стиснул зубы. Френсис всегда была проницательной и не знала преград в достижении желаемого. Это ее качество особенно его восхищало, и оно стало одной из причин его женитьбы на ней.

— И что ты предлагаешь?

— Предлагаю поехать в Лондон. По словам твоего информатора, Элизабет живет в Холидей-Хаусе. А мы поселимся в городском доме Эдмунда. Слава Богу, что хоть об этом твой брат позаботился.

Даже не измененное, завещание Эдмунда гарантировало им это. Мейсон получил приличный годовой доход и пожизненное право занимать свои апартаменты в каждом из многочисленных домов покойного брата.

Но Эдмунд собирался дать им больше.

И Мейсон намеревался любым способом получить все, что они заслуживали.

— Когда будем в городе, — продолжала Френсис, — наймем человека, который бы следил за ними. Рано или поздно мы дождемся своего часа.

Мейсон удивленно приподнял бровь:

— Не хочешь ли ты сказать…

— Я хочу сказать только то, что мы и без того знаем: мальчик — не сын Эдмунда. Ты должен стать графом, а не какой-то бастард, неизвестно от кого рожденный.

Эдмунд никогда не называл имя настоящего отца Джереда, а Мейсон этим не интересовался. Но закон есть закон, и Джеред являлся законным наследником. Доказательств истинного отцовства они не имели, и когда родился ребенок, Эдмунд был мужем его матери. Френсис, как обычно, была права.

Эдмунд глубоко сожалел, что сын, рожденный не от него и ничуть на него не похожий, в один прекрасный день унаследует титул графа, но ничего не мог с этим поделать.

Мейсон пригладил усы. Хотя мысль об убийстве столь маленького ребенка представлялась кощунственной, этим актом он всего лишь собирался исправить несправедливость.

Он подошел к столу и, взяв тонкую руку жены, заставил ее встать.

— Собирай вещи, Френни. Мы уезжаем в город.

Френсис подняла на него глаза, и ее узкое лицо расплылось в улыбке.

Ранним утром прошел дождь, и улицы Лондона блестели. В воздухе висел сырой туман, и по небу ползли низкие свинцовые тучи, когда экипаж Риса подкатил к городскому дому, в котором проживал его друг Трэвис Грир.

Вчера Рис разместил свою новую семью в Холидей-Хаусе, роскошной резиденции Элизабет, близ Хэмпстед-Хит[1], которая теперь, после его женитьбы на ней, перешла в его собственность. Правда, Рис еще не осознал, что он чувствует по этому поводу, хотя особого значения это не имело, — ведь отныне у них с Элизабет было общее будущее.

В первую очередь его заботила ее безопасность. Прежде чем отправиться в город, который находился в часе езды от имения, он послал письмо сыщику Чейзу Моргану, сообщив последние новости, в том числе о покушении на жизнь Элизабет, об их бракосочетании и предстоящей поездке в Лондон. Еще Рис просил Моргана нанять достаточное число людей для круглосуточной охраны дома и территории.

По прибытии в Холидей-Хаус Рис обнаружил, что Морган выполнил работу с присущей ему прилежностью. Дом и прилежащую территорию охраняли шесть человек. Каждого гостя проверяли при прибытии, и еще двое слуг дежурили в доме.

Все же уезжать Рису не хотелось. Мейсон Холлоуэй наверняка уже узнал о поспешном замужестве Элизабет. Пока процедура усыновления не завершится, ее жизнь будет подвергаться опасности.

Как и жизнь мальчика.

В отличие от Элизабет Рис сомневался, что Мейсон не посмеет причинить зло ребенку, если это позволит ему завладеть богатством и титулом графа. С другой стороны, он не мог отмахнуться от проблем своего друга. Нужно было хотя бы выяснить, что с ним случилось.

Огромное поместье Элизабет раскинулось на сотнях акров разбросанных зеленых холмов с прудами, полными уток, и древними лесами, где в избытке хватало места для верховой езды. Поскольку при доме имелась конюшня, поддерживаемая в приличном состоянии, и десяток верховых лошадей, он послал Тимоти в Брайервуд, чтобы тот доставил его большого черного мерина по кличке Воин. Рис чувствовал, что уже давно пора снова сесть в седло. Без синяков, вероятно, не обойдется, но он твердо решил начать ездить верхом.

Экипаж остановился перед домом Трэвиса у края дороги. Опираясь на ненавистную трость, Рис выбрался наружу.

Рис обвел взглядом городской дом своего друга — трехэтажное кирпичное здание с белой окантовкой недалеко от Беркли-сквер. Для бывшего военного этот район был дорогим. Но он знал, что Трэвис унаследовал от матери-балерины значительную сумму денег.

По словам Трэвиса, — о чем он рассказал Рису, когда они вместе пропьянствовали всю ночь в таверне в Крыму, — Катарина Марколова происходила из царской семьи.

Проследовав за белоголовым дворецким в элегантную гостиную с бархатными шторами и богатыми рубиновыми диванами, Рис улыбнулся и подумал, что, возможно, Трэвис говорил правду.

Спустя несколько минут в гостиную вошел Трэвис. Сдвинув очки в золотой оправе на переносицу, он тщательно закрыл за собой дверь, чтобы никто не мог их услышать.

— Красивый дом, — похвалил Рис, протягивая другу руку. Они обменялись рукопожатиями. Пустой левый рукав служил Рису горьким напоминанием о том, что пришлось перенести из-за него Трэвису.

— Дом принадлежал моей матери, — пояснил Трэв. — Пока я служил в армии, я его сдавал. Перед возвращением я попросил своего адвоката уведомить об этом арендаторов, с тем чтобы они съехали.

Рис огляделся. Несколько женственное убранство интерьера не слишком вязалось с суровым обликом воина, каким был Трэвис Грир.

— Полагаю, нужно кое-что здесь изменить, — обронил Трэвис и, словно прочитав мысли Риса, провел рукой по русым волосам. — Хотя, возможно, жить здесь дальше мне не придется.

Рис расправил плечи.

— Ладно, думаю, тебе пора выложить мне все по порядку.

Трэвис кивнул.

— Хочешь бренди или еще чего-то?

— Нет, спасибо.

Рис сел на рубиновый диван, а Трэвис занял кресло напротив и вздохнул:

— Все началось с дневника. Ты помнишь, я вел его, когда мы дислоцировались в Крыму…

— Конечно.

Рис действительно помнил, как его друг часами просиживал с раскрытым блокнотом в кожаной обложке на коленях, записывая свои размышления по поводу происходящих событий.

— Демобилизовавшись, — продолжил Трэвис, — я сразу направился в Лондон. Пытался устроиться на работу в какую-нибудь газету, но места не нашел. И только совсем недавно получил предложение от «Таймс». Пока я был здесь, я… Достаточно сказать, что я не смог противостоять чарам графини Сандхерст. Конечно, потом я пожалел, но… порой мы не в ответе за то, что происходит.

— Ты слишком долго был в отъезде. И если дама проявила инициативу, то, ясное дело, ты не смог отказаться.

— Я тоже так думаю. Муж Каролины не обращал на нее никакого внимания. Она искала мужской компании, а у меня давно не было женщины. Некоторое время мы встречались. Я пару-тройку раз обмолвился о дневнике.

— И?..

Рис не понимал, к чему клонит друг. Он вел дневник. Ну и что?

— Ее муж как-то приехал домой раньше времени и застал нас вместе. Он пришел в бешенство. Похоже, он случайно слышал, как я говорил о дневнике. Мы прекратили встречаться, но Сандхерст никак не мог успокоиться. Он начал копаться в моем прошлом и обнаружил, что моя мать родом из России. Он знал, что я говорю по-русски и что я воевал в Крыму. Граф отправился к властям и заявил, что подозревает меня в шпионаже.