-- И по-прежнему этот неестественный интерес к ревизановскому делу?

-- Представьте, да.

-- Раздражение против Петра Дмитриевича, ссоры с детьми и мужем?

-- Да, да, да.

-- Гм...

Аркадий Николаевич долго ходил по комнате, теребя свои густые седины. А Елена Львовна говорила:

-- Уж позвольте быть с вами откровенною. Покаюсь вам: никогда я не имела о Людмиле дурных мыслей, а сейчас начинаю подозревать, -- не закружил ли ее какой-нибудь франт? Знаете: седина в голову -- бес в ребро.

Сердецкий молчал.

-- Только -- при чем тут ревизановское дело? -- продолжала Алимова. -- Ума не приложу. А есть у нее какой-то осадок в душе от этой проклятой истории -- это вы правы: есть. И много тут странностей. Представьте вы себе: когда она гостила у меня в деревне -- хоть бы словом обмолвилась, что Ревизанов возобновил с ними знакомство, обедал у них и у Ратисовой... Затем... не следовало бы рассказывать, -- ну, да вы свой человек, вы, после меня, любите Милочку больше всех... Так уж я вам все, как попу на духу... Синев Петя уверяет, будто Людмила выехала ко мне пятого числа, то есть накануне дня, как был убит тот несчастный; между тем у меня в календаре приезд ее записан под шестым... я отлично помню.

-- Все врут календари! -- насильственно улыбнулся Сердецкий.

Совпадение этого обстоятельства с его подозрениями озадачило его. Старуха энергично потрясла головою:

-- Нет, мой не врет. Вы знаете, как я аккуратна.

-- Но в таком случае... Людмила Александровна либо почему-то ехала к вам вместо четырех часов целые сутки, либо провела эти сутки неизвестно где?

-- Выходит, что так....

-- Вы не пробовали спрашивать ее об этом?

-- Нет.

-- Почему?

Елена Львовна опустила глаза:

-- Страшно, Аркадий Николаевич, сказала же я вам. А вдруг она ответит что-нибудь такое... Каково будет слушать мне, старухе? Ведь она мне не чужая.

Сердецкий вздохнул и почесал себе переносье.

-- В делах, подобных ревизановскому, -- начал он, -- мне всегда страшно одно: судебная ошибка... чтобы не пострадал невинный человек. Эта Леони... камелия эта, арестованная сначала... какой опасности она подвергалась!

Елена Львовна зорко смотрела на него.

-- Но ведь ее выпустили, -- сухо сказала она, -- что же ее жалеть?

-- Дело не кончено. Не Леони, так другую заподозрят...

-- Аркадий Николаевич! Да ведь надо же найти наконец, кто виноват?!

Сердецкий долго молчал и наконец, глядя в другую сторону, отозвался глухим голосом:

-- Да, Елена Львовна! надо найти, кто виноват! И меня изумляет и огорчает: зачем Людмила Александровна не хочет помочь этим поискам?

Елена Львовна шумно поднялась с места:

-- Людмила?!

-- Да, да, Людмила, десять, сто, тысячу раз Людмила, -- раздраженно заторопился Сердецкий.

-- Вы... вы думаете...

-- Я ничего не думаю, -- остановил ее литератор, -- я только пробую разные предположения, строю хоть сколько-нибудь возможные системы... Ревизанов когда-то считался женихом Людмилы Александровны... Скажите, Елена Львовна, не обижаясь напрасно за нашу общую любимицу: вы не думаете, что старая любовь не ржавеет? и что... тьфу, черт! как трудно говорить о подобных вещах, когда дело касается близкого человека...

-- Я понимаю вас, Аркадий Николаевич, -- печально сказала Елена Львовна. -- Но -- нет! Ревизанов был слишком противен Людмиле, она его ненавидела...

-- Вот именно, как вы изволили выразиться, он был ей уж как-то с_л_и_ш_к_о_м противен, точно напоказ... Под такою откровенною ненавистью очень часто таится скрытая влюбленность... А ведь покойный был -- надо же признаться -- мужчина обаятельный и, кроме того, нахал великий: обстоятельство весьма важное. Донжуаны его типа видят женщину насквозь и показных ненавистей не боятся. Они умеют ловить момент. Сейчас -- негодяй! мерзавец! презренный! А через минуту -- случится чувственный порыв да подвернулись своевременно мужские объятия, дерзкие, безудержные, -- глядь, вот тебе на! и уже не негодяй, а милый, хороший, прекрасный...

-- Следовательно, по вашему мнению...

-- По моему мнению, Ревизанов увлек Людмилу Александровну; между ними, вероятно, были свидания; и... и тогда объясняется, где провела она свои таинственные сутки, когда ее не было ни дома, ни у вас в деревне...

Елена Львовна сурово молчала.

-- Не похоже все это на Людмилу, -- сказала она наконец тихо, с сомнением в голосе.

Литератор пожал плечами:

-- А между тем все данные говорят за мое предположение. И ее таинственное исчезновение, и этот посмертный интерес к человеку, которого она будто бы ненавидела, и удрученное состояние, небывалая замкнутость в самой себе, очень похожая на раскаяние, на поздние угрызения совести...

Елена Львовна вздрогнула.

-- В чем? -- быстро вскрикнула она, бледнея.

Сердецкий, не глядя, ответил странным, протяжным голосом:

-- Как в чем? Да разве может легко отозваться падение на такой женщине, как Людмила Александровна?

У Елены Львовны отлегло от сердца, и краска возвратилась на лицо ее.

-- Да... вы вот о чем, -- пролепетала она.

А он говорил, делая вид, что не замечает ее волнения.

-- Сдается мне, что они -- Ревизанов и Людмила Александровна -- виделись в ночь пред тем, как этот несчастный был зарезан...

-- Но ведь в таком случае!.. -- вскричала Елена Львовна.

-- Что? -- холодно спросил Сердецкий.

-- В таком случае, -- пролепетала Алимова, -- ее могут... тоже... подозревать...

Длилось долгое молчание, прежде чем Сердецкий заговорил снова.

-- Подозревать Людмилу Александровну в убийстве Ревизанова, -- сказал он решительно, -- конечно, бессмысленно. Я думаю проще. В вечер перед убийством она имела с ним свидание...

-- Когда? Официант Иоган служил ему, и он был один еще в двенадцатом часу ночи.

-- Разве не приезжают на свидания и позже двенадцати часов? Они расстались, Людмила поехала в деревню к вам, а Ревизанов был тою же ночью зарезан.

-- Кем, Аркадий Николаевич? кем? Ведь уже установлено, что убийца -- дама!

-- Господи помилуй! Установлено... Да кто же это установил? Непогрешимые какие!.. Потому что дама была у Ревизанова в ночь его смерти, -- так дама и зарезала его непременно? А если дама эта ушла, да не затворила за собой дверей, да, вместо нее, вошел первый попавшийся лакей или жилец гостиницы и покончил с Андреем Яковлевичем?.. Ведь даже трудно установить, был он ограблен или нет... Почем знать, сколько было у него денег с собою?.. А разве уж обязательно: если убийство с грабежом, то вор должен обобрать с жертвы все деньги, часы, цепочку, перстни? Зачем? Цапнул из бумажника несколько пачек кредиток -- и готово: обеспечен на всю жизнь, только беги да не попадайся. Нет, что Людмила Александровна причастна к смерти Ревизанова, -- этому я не верю и этого не предполагаю. Но что она была с ним в близких отношениях и могла бы лучше, чем кто-либо, о_д_н_а она могла бы дать сведения о его предсмертных часах и таким образом бросить хоть слабый луч света на это темное дело -- вот в чем я, наоборот, почти уверен.

Елена Львовна сидела, нерешительно разводя руками.

-- Не могу поверить, не могу вообразить... Связь, возобновленная после восемнадцати лет... и если бы вы знали, как резко была она порвана, при каких тяжелых обстоятельствах! Если Людмила когда-либо кого ненавидела, так это именно покойного, и имела основание: он стоил ненависти, потому что поступил с нею очень гнусно...

-- "Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей"... Забыли?

-- Да и ему-то что за неволя была за нею гоняться? Он -- избалованный Дон-Жуан, а она уже не первой молодости...

-- А прихоть? Да и что вы говорите: избалованный... не первой молодости. Людмила до сих пор красавица -- на какой угодно избалованный вкус. А этих пресыщенных прихотников я знаю. Подобный господин способен преследовать женщину даже без всякой любви, а просто потому, что вот оригинально: потому, что она Верховская, что у нее чудная репутация, прекрасные взрослые дети, что она не имеет и никогда не имела любовника, и есть свинское блаженство осквернить все это, растоптать, залить грязью...