— Нешто урыла благоверного? — выпучила глаза Мотька. И продолжила: — Потом под свихнутую косила?

— Нет! Не так все повернулось. Я на него натравила двоих амбалов, ну, хахалей своих.

— Еще до замужества блядовала? Ну и оторва!

— До замужества, как последняя дура, берегла себя. А стала бабой, чего терять? Тут уж размахнулась. Крутила со многими. Мужик на работе до ночи был. Бабки заколачивал, я гоже не теряла время зря. Но ему кто-то брехнул. И стал он меня выслеживать. Я о том ни в зуб ногой. Ну а грызлись с ним постоянно. И чуть скандал, я к отцу с матерью смывалась, ждала, пока козел остынет. Так и в тот раз было. Он меня никогда не искал. Я сама возвращалась. Здесь же уговорила хахалей навешать ему. Чтоб впредь меня не колошматил. Они встретили его, наподдали по полной программе, а через пару дней достала меня его кодла. Все трое — лучшие друзья мужа. Знаешь, чем дубасили? Плетками из колючей проволоки! Я чуть душу не посеяла от боли. Сознание теряла. Они не пощадили и подвесили голую за ноги под мостом. Я кричала, звала на помощь, а кто услышит в ночи? Под утро мне стало совсем плохо. Кто меня приметил и снял, я не знаю. С неделю, как говорили, билась в припадках. Думали, пройдет, да хрен там. Эпилепсия или что другое, никто не знает. Всю ночь я видела, как из-под моста ползут ко мне толстые черные змеи и обматываются вокруг тела, шипят. Я так орала! До смерти боюсь змей.

— А тех, кто повесил тебя, взяла милиция?

— Да что ты! Они исчезли из города вместе с мужем. Потом отец сказал, что они в армии, по контракту в Чечню поехали. Милиция узнала и ответила, что там хуже, чем на зоне, и не стала посылать запросы. Обо мне такое наплели родителям, что они отказались навсегда.

— И сколько ты прожила с мужиком?

— Чуть больше года. Но дело не в том — обидно, что за меня теперь никто не отомстит козлам.

— Детка имеется?

— Откуда? Он без гондона даже не целовал. А и я не хотела от него ребенка, — искривился рот бабы. Она смотрела под стол широкими глазами и, затаив дыхание, шептала: — Видишь, опять ползут! Они и здесь нашли. — Подобрала ноги, съежилась.

— Кто ползет? Где? — не поняла Матрена.

— Змеи…

— Никого здесь нет. Тебе кажется!

— Да вот она! — отбивалась баба ногами и руками от кого-то невидимого.

— Глюки это! Не бойся! Встань, дай руку!

— Уйди, гадюка! — замахнулась Ленка, резко столкнула Мотьку с койки, заорала в ужасе.

— О-о! Уже успела чужую койку обоссать! — возмутилась санитарка и, связав Ленку, потащила в ее комнату. — Спи у себя, если не умеешь прилично вести себя в гостях, — уложила бабу в постель.

О Ленке знал весь город как о потаскушке.

Мотьку жалели. Ее любили в семье и на работе. Ее даже теперь навещали соседи, и все искали по деревням бабку-зна-харку — может, сумеет травами и заговорами вернуть Мотьку к прежней жизни? Они присматривали за квартирой женщины, прибирали в ней, надеясь, что хозяйка скоро сюда вернется.

На эту веру было у них свое основание. У женщины стало меньше приступов. Ее отпускали гулять даже за территорию больницы. Сами приступы если и случались, то были короткими и тихими. Если Мотю никто не доставал, она быстро успокаивалась и в последнее время мечтала вернуться домой насовсем или к окончанию службы сына в армии.

Иван Петухов, как и другие врачи, следил за состоянием Моти. И не исключал для нее скорого возвращения домой. Он внимательно изучил историю болезни. Убедился, что женщина и впрямь идет на поправку. Понимал, если дома, в семье, все будет спокойно, Мотя доживет жизнь нормальным человеком.

Женщина, услышав такое, совсем приободрилась. Безропотно пила таблетки, терпела уколы, старалась ни с кем не ругаться, сдерживалась. И ждала…

Совсем иной была Ленка.

Избалованная вниманием мужского пола с раннего возраста, баба злилась на врача, что тот ее не замечает, не заговаривает, не сыплет комплименты, не приглашает в свой кабинет, реже других навещает палату.

Все это только казалось бабе. Она была помешана на мужиках и считала, что все они должны принадлежать только ей одной. Не важно, как выглядят, сколько лет, главное, чтобы вертелись вокруг нее целыми днями, а уж она сама разберется, куда кого применить.

Все больные знали об этой Ленкиной слабости и нередко подначивали ее. А потому, едва появившись в больнице, Петухов стал Ленкиным вожделением и беспокойством.

Баба подглядывала за ним всюду, где только удавалось, ходила тенью, пока он не приметит и не отправит в палату. Она кокетничала и строила глазки, пела любовные песни за дверью кабинета, но Иван не обращал на нее внимания.

— Ленка, отстань от человека, что так бесстыдно навязываешься? Здесь не панель. Успокойся! — урезонивали бабу, но она лишь смеялась:

— Не родился такой козел, чтоб устоял передо мной. И этого обломаю. Мой будет!

Но шли недели, месяцы, Ленка так и не смогла завлечь Ивана. А ведь в открытую, средь коридора, объяснилась ему в любви. Сказала, что жить без него не может. Он отодвинул ее с пути и прошел мимо, не обронив и слова.

Баба ревела всю ночь. Впервые в жизни отвергли, не увидели и не поверили. Это больно ударило по самолюбию. И Ленка мучилась: «Наверное, у него семья есть? Ну что с того, я не набиваюсь в жены! Я вообще не собираюсь замуж. Ни за кого! Чего боится, дурачок? Или он еще не имел бабу? Вряд ли. Теперь таких нет. Все до школы знают больше учителей. Особо о сексе. Нынче в каждой газете о нем. А уж по телику чего не увидишь! Ночью включи, того и гляди с экрана хер вывалится. А этот врач корчит из себя нецелованного! Ну, погоди, Ваня!»

А через неделю Ленку свалил нешуточный приступ. Ее трясло и выкручивало так, что больные мигом выскочили за санитарками. Но те никак не могли подступить к женщине, связать, дать возможность медсестре сделать успокоительный укол. Ленка орала на всю больницу.

— Ну и дела! Похоже, впервые влюбилась по-настоящему — в нашего Петухова, — посмеивались врачи.

— Наверное, ее судьба наказала за всех ребят, кому наказаньем стала. Сколько горя принесла она парням, не счесть. Нынче саму достало, пусть познает, — говорила санитарка.

А Ленка билась об пол, кричала, ей было безразлично мнение людей.

Когда-то в детстве мать отказалась купить платье, уж очень понравившееся Ленке. Ей стало обидно, и девчонка устроила истерику. Мать уступила. Это запомнилось и понравилось. Но отец был человеком жестким, с ним такие номера не проходили, и, дав пинка под задницу, он выкинул дочь на улицу. С того дня не брал с собой в магазин. Ленка затаила зло и больше месяца не разговаривала с родителем. Вскоре поняла, что истерика не новый способ. Им пользуются многие. Придумать ничего оригинальнее она не могла. Зато дворовые мальчишки, играя в прятки, заманили Ленку в гараж. Сколько им было? Всем от восьми до тринадцати. Ленке исполнилось десять лет. С ней впервые забавлялись по-взрослому. Ее накормили конфетами, дали попробовать покурить. И после того мальчишки двора защищали девчонку от всех чужих, ходили с ней как охрана. Едва начинало темнеть, тащили Ленку в подвал…

Тогда она еще ничего не понимала. Но однажды увлеклась, задержалась допоздна, и отец, обнаруживший дочь со сворой пацанов, вытащил ее за уши, а дома выдрал ремнем.

Мать вскоре объяснила дочке, чем опасны такие игры, но мальчишки показали презервативы и успокоили.

Вскоре Ленка поняла, что может иметь, помимо защиты. И стала требовать от мальчишек оплату. Те несли ей конфеты и деньги, которые брали дома на школьные завтраки. Ей показалось мало. Мальчишки потащили у родителей. Кто материны серьги или кольцо, кто отцовские деньги и бабкину пенсию. Но вскоре это заметили. Родители легко вышибли признания у своих пацанов и пошли скандалить к Ленке.

Ее не только грязно обзывали, но и побили так, что другая запомнила б на всю жизнь. Но не Ленка. Она была выше оскорблений и пощечин. Девка решила проучить всех, кто бил и ругал, но, поймав ее снова в подвале, родители вытащили своих мальчишек, а ее закрыли на громадный замок, зная, что отец и мать уехали на дачу на все выходные.