Галька с вещами, деньгами, документами в тот же день поселилась у бабки Дуси и до глубокой ночи рассказывала той, как она побыла в дурдоме и как ее оттуда выпустили.

— Я ж только подружилась с тамошними бабами. Ой, какие они хорошие, душевные, добрые. Там даже сучка Ирка, какую в городе каждое чмо блякало, меня жалела. И врачи у них сердешные. Не ругаются, ласковые. Я в дурдоме как на курорте отдохнула. Вот так вчера сижу с бабами во дворике, кругом цветы, птицы поют, а у нас свои беседы, душевные. Тут меня наша санитарка зовет. Велит к главному врачу пройтись. Ну, я мигом! Бояться перестала, отучили в дурдоме от страха насовсем. Вхожу я к Юрию Гавриловичу, а он мне сказывает: «Ну что, касатушка, понаблюдали мы за тобой. Видим,

человек хороший, здоровый. Главное — правдивый и честный. Такой и оставайся. Негодяям давай сдачи, но не лишай жизни. Это дело Господа, кого пустить в свет, а кого убрать. Нам в такое лезть нельзя. Запомни про то. Тем более ты женщина! Рожать станешь, будешь чьей-то матерью. А ведь все мы чьи-то дети, отцы, всяк по-своему любим и дорог. Только о том забывать нельзя, что каждый человек, появившийся на свете, Божий дар земле и людям. Поняла ли, о чем говорю? Ну а теперь отпускаем тебя из больницы. Завтра утром домой вернешься. Начни жизнь заново, по-чистому. И главное, не держи зла на сердце ни на кого. Здоровее будешь…»

А утром и впрямь за мной приехали из милиции. Навестили и свекра бывшего. Нынче не хочу вспоминать. Все прошло.

Одно всегда буду помнить: не тот дурак, кого обозвали так, а тот, кто других одурачивает. Их едино судьба метит и наказывает…

Галька еще приходила иногда в дурдом, навещала товарок, к которым искренне привыкла. Те радовались ее визитам, спрашивали о ее жизни: «Квартиру получила? Вот здорово! Поздравляем! Замуж выходишь? А кто он? Свой, каменщик? Прежний муж знает о том?»

Узнав, что ждет ребенка, Галина поспешила поделиться радостью. Бабы оживились, засыпали ее вопросами.

— А свекор как? — поинтересовалась Ирина.

— Он умер, — без всякой злости ответила Галина. — Нашли его возле дома соседи. Говорят, рядом разбившийся кирпич лежал. Сам упал с чердака или кто-то сбросил специально, попробуй пойми. Никого из злодеев не нашли. А квартиру уже заняли какие-то переселенцы. Я никого не видела и не знаю. Но могилу свекра на кладбище видела. Он похоронен там, где все безродные и бездомные, кого погребают за муниципальный счет.

— Рожать собираешься? — не отставала Ирина.

— А как же? — погладила округлившийся живот.

— Ну, дай Бог легких родов! Хорошая мамка из тебя состоится, — улыбнулась Мотя.

— Галь! А ты бабку Блинову помнишь? Какая с топором за невесткой и внуком гонялась? Конец ей пришел, померла. Своя

семья хоронить отказалась. Не стали ее забирать. Вот тебе и куча детей! Умерла, они и проводить не пришли… Никто, — с горечью сказала Ирина.

— Значит, некого жалеть и помнить стало. Так и осталась родительницей, в матери не вышла, — ответила Галя.

— Теперь у нас молодые прибавились в палате. Неделю назад их привезли, Ритку и Диану. Во где жуть, одна моложе другой, — со вздохом проговорила Мотя.

— А чему удивляться, всю жизнь в городе мучились. Считай, свежего воздуха никогда не видели. В бетонных домах да на хлорированной воде, что из человека получится? — вступила Ирина.

— То верно! Деревенские в психушку редко попадают, да и то, правду сказать надо, лишь те, кто в город переехал. Чисто деревенским некогда дурью маяться, — авторитетно заявила Варвара.

— Молчи ты, Варька, болезнь адрес не требует. Вон Блиниха всю жизнь в деревне жила, а и ее не минуло. Хотя в город не совалась, — оборвала Мотя.

— Она одна на десяток городских. Вот и задумайся, о чем говорю, — не отступала Варвара.

— Эта болезнь по поколениям передается, как родовая печать. О том медики говорят. И наука доказала! — спорили женщины.

— При чем наука? Вот твои ученые доказывали, что человека обезьяна в свет произвела. Я говорю — брехня! Может, того Дарвина и высрала какая-нибудь макака, а я при чем? Меня Бог создал. Чего ж это нынешние обезьяны не становятся людями? Им в обезьянах лучше, прожить легче на всем готовом. Если б стали человеками, тоже в дурдом сбежали б, чтоб мозги не мозолить от думок, как прожить на пенсию в тыщу рублей, отдавая за квартплату ежемесячно по две тыщи. Тут не то что на дерево жить переберешься, а и свихнешься. Достали нас поборами вконец. У кого имеется огород, плати налог за каждую пядь. Мол, земля государственная! А что, государство эту землю создало? Оно только засирает ее… — горячилась Мотя.

— Ну ты, Мотька, ляпнула, как корова в лужу! А чья ж, по-твоему, земля?

— Божья! Самим Господом сотворена для человеков в вечное пользование и бесплатно. Как и вода и еда…

— Все бесплатно было в пещере! Теперь за все плати!

— При чем пещера? Тогда люди были чище. Не те, что теперь. Грех слышать и видеть, что вкруг творится. Как не сетовать, ежли у меня в соседстве мамка с дочкой жили. Отец их оставил, уехал в зарубежку, сначала на два года, там и насовсем в чужбине остался. Стали вдвоем жить. Мать работала целыми днями, дочка училась все время, наряжалась ровно королева. Забот не знала. Ну, любая учеба когда-нибудь кончается. Так и эта дочка стала финансистом. Поначалу все ладилось, а потом она нашла себе мужика. Уж и не знаю, кем работал, где его подняли, скажу честно, даром, что я старая, но с таким, как тот зять, на одном огороде срать не села бы… У меня на грядке чучело супротив того мужика кавалером смотрится. Так вот: как он у них втерся, начались ссоры в семье. А через год выкинули они мамку на улицу. Дело уже осенью, дожди шли холодные. Той бабе деваться некуда, сидит на порогах и плачет. Ну хоть задавись! А красивой была по молодости. Хорошие люди к ней сватались, она отказывала. Для дочки жила, не хотела отчима приводить, может, надеялась, что муж воротится, но зря. Так и дожила до стари, думая, что дочка не бросит. А она вишь выкинула. Ну, посидела она дотемна. Никто не остановился и не подобрал ее, все шли мимо будто слепые. А тут, уже вовсе темно стало, машина возле нее остановилась… — Мотя будто заново переживала давнюю историю.

— Менты возникли?

— Нет!

— Значит, с дурдома!

— Не угадали. Бывший ихний сосед. Он в новые русские перебежал. Но бабу узнал. Подошел к ней, поговорил и забрал к себе в дом за детьми доглядывать. Их двое у него. Женщине куда деваться? Согласилась. Уж сколько времени прошло, кто знает? Рожает дочь той бабы ребенка. Сама понятия не имеет, что с ним делать. Ни пеленать, ни купать. В доме полная неразбериха. Гора сраных пеленок, крики, визги, ни в чем порядка нет. Пожрать не приготовлено, не успевают ничего. Ночи не спавши, с ног валятся. А дите орет без передышки. Стали няньку искать. К такому маленькому никто не соглашается. Все идут к тем, у кого дите на ногах бегает. На руках носить неохота. Вот тут-то мужик не выдержал, ругаться начал, выпивать. Бабе и того не легче, волком взвыла. Короче, сбежал от нее мужик без оглядки и алиментов. Она с дитем и без копейки. Вот тут про мать вспомнила. Давай искать ее, и нашла.

— Неужели простила? — ахнула Варя.

— Долго слушала она дочку, а потом сказала: «Не проси, не вернусь. Я сама тебя вырастила. Мне никто не помогал. И ты сумей. Приспичит, всему научишься».

— И не пошла? — не успокаивалась Варя.

— Нет. Ожесточилась душа против дочки…

— Правильно, молодец баба! — с одобрением произнесла Варвара.

— Да что она за мать? Свою дочку не простила! Чужих нянчила, родным не помогла. Стерва, не баба! — возмущенно воскликнула Мотя.

— И что дальше?

— Куда деваться, пришлось гордыню смирить и взяться самой за пеленки, уборку, готовку. Устроилась втихаря сторожем и дворником. Бывало, что жизнь становилась не мила. Но ребенок заставлял жить.

— Подумаешь, не одна она сама дитя подняла.

— Но эта была избалованной. Ей все давалось труднее. Ох и пооббивала она пороги матери, но та баба — кремень. А может, в тот день, когда выгнали, отгорела сердцем к дочке. И не вернулась. Даже навестить, проведать внука не согласилась. Дочь уже устроила его в детский сад, вернулась на прежнюю работу, все у нее стало получаться, а примирение с матерью не состоялось. Даже муж к той дочке вернуться хотел, на задних лапах перед ней с год бегал. Прощения просил. А она, в сторожах и дворниках проработав, так и заявила: «Уе… отсюда, вонючее чмо! Не то таких пиздюлей отвалю, мало не покажется! Шурши от меня, пока копыта вместе с мудями не вырвала!» Тот своим ушам не поверил. Ну-ка, из цыпочки такая хамка вылупилась.