Целыми днями выслеживал Лельку. Наблюдал за каждым ее шагом. Но та будто почувствовала. Даже ставни на окнах закрывала на ночь. А ведь убить бабу задумал именно через окно.

— Ладно, сука, от меня никуда не денешься! — Он нащупал пистолет и вернулся домой.

Он теперь подолгу сидел на балконе или на скамейке во дворе. Курил. И по привычке выбрасывал окурки на землю, за что его постоянно ругала дворничиха. Мишка огрызался, а потом послал ее матом. Та разоралась так, что на крик все жильцы выглянули из окон и стали стыдить Мишку. Тому и вовсе обидно, обложил матом всех, обозвал грязно. Насулил всякого. Люди возмутились. Мужики хотели спуститься во двор и наподдать соседу хорошенько. Другие предлагали сдать его в милицию, мол, она напротив, дотащим.

Мишка от греха подальше ушел домой. А утром, встретив дворничиху, извинился перед ней, пообещал не бросать окурки возле дома. Та простила, а парень благодарил отчима за подсказку:

— Зачем она тебе? Ведь все дворники в стукачах. На ментов работают. С ними ни дружить, ни враждовать нельзя. Извинись и обходи говно десятой верстой. Спокойнее жить станешь.

Но с жильцами дома так легко не примиришься. На него не просто косились, а ругали и материли в лицо. Мужики, спускаясь по лестнице навстречу Мишке, не сторонились. Перли напролом, буром, не оглядывались, отдышался сосед после столкновения плечами или все сидит на ступенях?

Дома вечерами, как только Мишка возвращался из города, отчим звал за стол:

— Давай ужинать! — доставал из холодильника запотевшие бутылки с пивом. — Ты с рыбой, слышь, Мишка, я ж специально для этого кету взял. Не-е! Не терплю воблу! Она в зубах лохмотьями остается! А кета — рыба благородная! Ешь!

Мать садилась рядом, гладила по плечу мужа, трепала сына легонько, ласково. Ставила перед мужчинами еду. Знала, пиво будит аппетит, и ждала того момента.

— Давай-ка этот годок отдохни. А на следующий надо определяться. Найдем тебе путевое дело, чтобы ты быстрее на ноги встал. Когда ты станешь хозяином, весь ветер из головы улетучится мигом. Это я по себе знаю! — смеялся отчим. — Вот познакомлю тебя с дочкой моего друга! Девка что надо! Мединститут заканчивает! Хирург-гинеколог! Умница! И дома все умеет. Чистюля, хорошая хозяйка! Не шляется по подругам. С парнями дел не имеет. Ни с кем не встречается.

— Ну и тоска! Будто эту телку из прошлого века сперли! Видать, отменная страшила, что до стольких лет никому не сгодилась? Теперь средь двенадцатилетних все бабы!

— Она серьезная девушка. Очень мила собой. Может, старомодна. Но для жены эти качества бесценны. У нее есть все, чтоб стать тебе достойной парой. Она не будет изменять. Однолюбка. Привязана к семье и дому. Не тряпочница и не мотовка. Бережлива. Не выпивает и не курит. За нее дадут хорошее приданое.

— Сколько лет ей, этой невесте?

— Двадцать три!

— Ого! Какая старуха! — возмутился Мишка.

— Ты что, болван? Самое что надо! Хорошей матерью и женой станет! Зачем тебе недозрелые свиристелки? Они на ночь. Для жизни негодны.

— Из какой пещеры ты ее выкопал?

— Слушай, Мишка, не доставай. Многие серьезные люди добиваются руки и расположения девушки. Может, она, увидев тебя, тоже откажется даже знакомиться. Ведь на всю рожу печать прохвоста стоит. Ты для распутниц находка, как конфету всего оближут. Серьезная девка и не оглянется…

— На кого?

— На тебя. Ты шельмец. И если теперь не женишься, то навсегда останешься в холостяках. И вся жизнь пройдет мимо, скучно и пусто. Никому не нужным проживешь и уйдешь, даже вслед никто не помянет и не облает…

— А как зовут твою телку? — спросил Мишка.

— Почему мою? Я для тебя ее присмотрел. А зовут Катей. Екатерина! Почти императрица! — сиял отчим.

— Ага! Совсем императрица! Только рост пониже и говно пожиже. Опиши телку, — подвинулся поближе к отчиму.

— Росточком она тебе по плечо. Волосы у нее русые. Косу носит. Она у ней с мою руку толщиной. Аж ниже пояса.

— Фу! Деревенщина! Ночью отрублю ей этот хвост, — сморщился Мишка.

— Не смей даже думать! Ее отец башку тебе скрутит за такое. Он не разрешает Кате косу губить.

— Еще один старорежимный! Да они все звезданутые! Кто в наше время косы носит? Только Марфы из глухих деревень! Меня с ней осмеют. И папашу…

— Чего? Ты хоть знаешь, о ком пищишь? Соображай, кто посмеет? Он же воротила! Три кирпичных завода имеет в собственности. Допер иль нет? Да он любого в порошок сотрет и не оглянется. Деньги лопатой гребет. У него в друзьях все высшее общество.

— А что собой представляет его семья?

— Какая? Их у него три! — рассмеялся отчим.

— Вот это да! Молодец мужик, не теряется! Ну а Катя? Она какая по счету?

— Ты о чем? Это дочь от первой жены! С ним под одной крышей дышит. Он своих детей не обижает. Всех смотрит и растит как надо.

— Ну а помоложе этой есть еще у него телки?

— Имеются. Но не про твою честь.

— Почему?

— За Катей ее брат. Тому двадцать лет. Потом от второй жены сын и дочка. Ей десять лет. И самая меньшая от третьей — пятилетняя кукла. Как видишь, в жены по возрасту не вышли. Я с ним уже поговорил насчет тебя. Скажу сразу, он не особо заинтересовался. Попросил о тебе правду выложить, все как есть. Понятно, что многое от него скрыл. Прибрехнул, мол, парень мой серьезный, деловой, не балованный. Бабке в деревне помогаешь во всем. Это ему понравилось. А вот что институт бросил, нахмурился, сказал, что восстановить нужно. Он и слушать не захочет о зяте без образования.

— Мне почти два года учиться придется. Кто ж ждать будет, если ей уже сегодня двадцать три стукнуло?

— Главное, восстановить тебя! Сейчас важно, чтоб в армию не сгребли. Такую девку упускать нельзя! Она — сущая кубышка!

— Как это понять? Толстая?

— Нет. Кубышка вроде сокровищницы! Какую всегда пополняют. Отец о ней заботится, а рядом с Катькой и тебе тепло будет. Что-то всегда перепадет. Заживешь, нужды не зная. Ведь мы с матерью не вечные. И доходы наши с его прибылью не сравнить. Если нас не станет, у тебя остается эта квартира, ну, машина и не так уж много денег. Их лет на пять, может, и хватит, если снова не грянет какая-нибудь реформа. Ну а дальше что? Себе на приличную жизнь ты не заработаешь своими руками. Нужно устраивать, протолкнуть, покрутиться средь деляг, чтоб присмотрелись, привыкли и поверили. Но тебя дома не бывает. Кого покажу? А нужно, пока не опоздали, — советовал отчим. И добавил шепотом: — Со всеми своими блядешками завязывай! Слышь меня? Ни с одной не светись, чтоб не стали помехой на пути. И забудь всех. Бабы, помни, через много лет опорочить умеют любого мужика. Сколько людей из-за них остались опозоренными! Берегись этого. Тебе сегодня, как никогда, надо имя сберечь.

И Мишке вдруг отчетливо вспомнилась Лелька. Нет, не нынешняя, прежняя путанка из притона.

Глаза насмешливо прищурены, накрашенные губы искривила ехидная усмешка. Волосы разметались по плечам локонами. Распахнувшийся цветастый халат обнажил тело. Какой желанной была она и какой недоступной! Она не только отвергла Мишку, а и опозорила, высмеяла безжалостно. Да так, что и через годы не мог забыть и простить ей сказанное.

Много девок прошло через его руки за это время. Ни одна не оттолкнула, наоборот, сами просили о встрече. Он не всегда соглашался. А вот эта…

«Интересно, сумел бы оттрахать ее в темной подворотне? Возникло б желание к ней? А может, и не захотел бы! Ведь целым городом залапана. Как тряпка! Но живет с ней мужик, даже мальчишку ему сумела родить. Нет, я на такое не пошел бы никогда, — размышляет Мишка у окна, разглядывает улицу, прохожих. — Все спешат. Еще бы! Рабочий день закончился. Вон баба сумки прет. В них половина магазина поместилась. Еле тянет. Смешно переваливается, часто отдыхает. Ее ждут где-то. А вон дедок спешит куда-то враскорячку. Ишь, паскудник старый, в милицию юркнул мышью. Не иначе донос на кого-то настрочил. А это что за мадам? Тоже к ментам навострилась? Уж очень похожа она на Русалку. Но быть не может. Эта не возникает к лягавым. Знает, чем рискует. Но не может другая… Дай разгляжу!»