— Кто бы дал им так запросто украсть! Знамо, без крови не обошлось! — не соглашалась баба.

— Говорят, из Ростова воры приехали. Их уже поймали. Десять бандитов!

— Слыхал, всех собак отравили, свет обрезали, телефоны и сигнализацию отключили! Вот скоты! Работать и жить как нормальные люди не хотят! — размахивал руками старик, сидя на скамье среди старух.

Глыба, проходя мимо, зубами скрипнул. Эх, сказать бы старому козлу, — подумалось невольное. Но прошел мимо молча.

То тут, то там, в машинах и пешком, сновала по улицам милиция, вглядываясь в лица горожан, словно впервые их увидела. И фартовые, от греха подальше, скрылись в боковые проулки — тихие и неприметные…

Следователь Васильев с нетерпением ждал возвращения Егора. Тот, едва вошел в кабинет, злобой зашелся, мол, зачем милиция его здоровьем рискует. И рассказал о случившемся.

Виктор Федорович слушал усмехаясь. Не верил. Засомневался молча:

— Ну, какая баба поедет из деревни в город лечить туберкулез? Там — все готовое — и молоко, и хлеб, и воздух — не сравнишь с городским. Там и домишко имелся, и родня… Ну, была бы баба одна, тут же — с девчонкой! Да ее в больницу вмиг бы уложили и не выпустили б, либо вылечили, либо схоронили. Это точно! Надо проверить, послать кого- то! Но кто пойдет, услышав такое? Если только самому вместе со Степановым нагрянуть? Но и тут прокол получился. Осведомитель сказал, что ищет воров. Девчонка, если связана с фартовыми или шпаной, конечно, уже сказала им, зачем

приезжал Егор, и те успели уйти. В Заломах их искать бесполезно. Да и кто из законников, обобрав банк, будет дожидаться милицию? Такого не бывало. Но ту девчонку стоило бы повидать. Если она сказала правду, что ж, пойму и сомнения развею, а если нет — прослежу за ней, — решил следователь и, взяв- двоих оперативников, пошел 6 Заломы.

Капка давно прибрала в хазе. Как Сивуч учил. Деньги малина спрятала неподалеку в заброшенном подвале, закидав его сверху старым хламом.

Задрыга играла с черной собачонкой, когда та вдруг насторожилась, прислушалась и бросилась к двери с лаем. В окно постучали. Громко, настырно. И голос снаружи сказал требовательно:

— Пожарная инспекция!.Откройте для проверки!

Капка вышла с ведром в руке. Оставила на крыльце. Дверь

спиной придержала, оглядев незваных гостей спросила:

— А бумажка есть, что вы — пожарники? Разрешение на проверку имеете? Если нет — не пущу, мамка не велит. Ругать станет, — держала двери не шевелясь.

— О нас по радио предупреждали, — нашелся Васильев.

— И о ворах по радио говорят. А я откуда знаю, кто вы?

— Воры не стучат. Они сразу входят, — встрял оперативник.

— Я не знаю, как кто входит, мне мамка никого не велела пускать.

— А где она? — спросил Васильев.

— В городе. В больницу пошла. Она там лечится. И мне таблетки приносит.

— Какие? — насторожился Васильев.

— Горькие.

Капка сразу поняла, кто пришел к ней в хазу. И напряженно думала, как избавиться ей от непрошенных гостей.

Васильев спрашивал ее, из какой деревни приехали они с матерью, где она училась?

Задрыга усмехнулась:

— Вы печку проверять пришли или нас с мамкой? — съязвила тут же.

Оперативники, потеряв терпение, оторвали девчонку от двери. Вошли в хазу под громкий вой Задрыги.

— Помогите! Воры!

И тут же, будто по сигналу, из всех дверей выскочили алкаши и мелкая шпана. Всех их щедро подкармливал Шакал. Узнав в пришедших следователя милиции, взялись за колья, дубинки. Взяли в кольцо, плотное, непробиваемое.

— Чего к девчонке пристали? Что нужно от нее? Силовать хотели? — поднял первым дубинку махровый забулдыга, какого не раз колотили в вытрезвителе опера.

— Лягавые собаки! — взвизгнула какая-то ханыга за спинами мужиков.

— Бей мусоров! — пронеслось над головами.

Никто не хотел слушать Васильева. Заломская свора облепила чужаков. Ненависть к ним сидела в каждом. Всякий заломец носил отметины милиции на судьбе и теле, на своей биографии и подмоченной репутации.

— Не трогали мы ее, не обидели! — пытался образумить толпу Васильев. Но его слова не убедили, не остановили никого. Нужен был повод. Им стал приход милиции.

Васильев знал, слышал, что в Заломах, случалось, расправлялись с милицией. А потому безоружными туда не появлялся никто.

Едва его достали колом, следователь вырвал из кобуры наган.

Направил в ударившего. Тот вмиг отрезвел. Выронил из рук кол, умолк.

Примеру Васильева последовали оперативники.

— Кирюхи! Нас на пушку берут! Эй, кореши! Лягавых припутали! Давайте зароем их тут! — орала толпа, не рисковавшая подойти к милиции вплотную.

Как ни паскудна эта жизнь, но она лучше смерти. С нею не хотели расставаться и пропойцы, даже за хорошее угощение от Шакала.

Да и Васильев, увидев пустую комнату, потерял всякий интерес к проверке, понемногу отходил от крыльца, внимательно следил за толпой. Нет, в этой своре он не узнал ни одного законника или шмары. Одна городская накипь. Среди таких не живут фартовые. Им это западло, вспомнил фартовое словечко, и отступив на городскую дорогу, остановил первую машину, вместе с оперативниками вернулся в отделение, где дотошный Степанов, расспросив о неудачном визите, громко и обидно смеялся.

— На рожон полезли, коллеги? Терпения не хватило? Зачем надо было врать? Пожарником назвались! К чему? Да нас в Заломах не только люди, всякая собака знает! Ведь вы не только собой, сотрудниками рисковали. Куда ж воров поймать? Противник умнее вас! А значит, проиграли вы! Воры кентов берегут куда как больше, чем вы своих сотрудников. С девчонкой спасовали. Она вам нос утерла! На простом, банальном приловила. Вы это должны были предвидеть. Скажите спасибо, что без потерь вернулись. Но теперь вам в Заломах показываться нельзя. Это я вам всерьез советую.

— Почему?

— Оружие вы достали. Там такое помнят долго. И не прощают. Скажу прямо, это дело вам не потянуть. Не сердитесь, коллега! Но методы у вас не те, и опыта не хватает…

Васильев, потирая ушибленное плечо, молча поклялся самому себе довести до конца дело по побегу малины Князя… Он даже не подозревал, на чей след вышел. И вздумал уже завтра послать в Заломы другого осведомителя. Хитрого пьянчугу — Гошу…

Пока Васильев со Степановым обговаривали, как лучше пристроить в Заломах «утку», Черная сова уже уезжала из Брянска.

Фартовые вернулись в хазу к полуночи. Узнав от Задрыги, что произошло в их отсутствие, законники дали шпане положняк за защиту. Но упрекнули за хреновую стрему, мол, почему к хазе подпустили? Сказав, что такие стремачи малине не по кайфу, будут менять хазу, где за такой же навар шестерки своими жевалками лягавых порвут.

Алкаши просили остаться, клялись, что станут стремачить файно. Но законники погрузили в легковушки свое барахло и укатили не прощаясь.

— Пусть думают, что мы обиделись, а они — навар потеряли. Злей с лягавыми будут. Не спустят им и наш отъезд. С кого теперь им тянуть на выпивон и хамовку? Придется самим дергаться. А знай они, что мы линяем из Брянска, магарыч потребовали бы. У нас — все кропленые купюры — банковские. На них шпана попухнет. В лягашке затрамбуют. Повесят им на кентели — банк. А если не докажут, приклеют связь с фартовыми. И тоже упекут. Зачем им это горе? Пусть дышат на воле.

— А у тебя были деньги Дрезины, — напомнила Задрыга.

— Я их Сивучу отдал. Все. За тебя! Пофартил мне старый хрен. Уж не лажанулся с тобой. Вот и я… фаршмануться не хотел. Доволен остался, — улыбался Шакал, внимательно следивший за дорогой.

Дважды останавливали машину сотрудники милиции. Но увидев прилично одетых людей, отпускали извинившись.

За две ночи машины далеко увезли фартовых. Из Брянска— в Одессу. Прямо к морю, к солнцу, на горячий пляж… Задрыга ликовала. Она еще ни разу не видела моря. Только слышала о нем от Сивуча. И девчонке так хотелось самой хоть раз увидеть его, притронуться, как к чуду — к соленой волне, погладить белопенный загривок и долго загорать на песчаном пляже до цвета шоколада, забыв о всех горестях и несчастьях, оставшихся далеко позади.