— Скажите, вам кто-либо из них знаком? — протянул Яровой фотографии.

— Отчего же! Вот — наш Авангард. Скальпом его тут звали.

— Что вы можете о нем рассказать?

— Культурный человек. Вежливый. Он один из заключенных от начала и до конца на человеческом языке говорил. Без

фени.

И мат терпеть не мог, — посерьезнел Терехин.

— Каковы были у него взаимоотношения с людьми?

— С зэками?

— Да.

— Всякие. Но большинство не любили его.

— За что?

— Золотишко с его помощью мы изъяли. У воров. Сделал обыск. Я понятым был. А потом все вместе с командиром роты охраны изъятое в Магадан. Сдали по описи. Как положено. И премию получили. Оба.

— А Бондарев?

— Нет, ему не дали.

— Все, что изъяли, включили в опись?

— Только Авангарду вернули его перстень. Остальное все вписали.

—

Вы это точно помните? — спросил Яровой.

—

Еще-бы!

—

Бондарев себе ничего не оставил?

—

Нет? Игорь руками не прикасался. Все делал командир охраны. На моих глазах. Игорь не брал ничего. А что? Брехнул кто? Так я сам тому в глаза плюну, — вскипел Николай.

—

Скажите, вы все письма проверяете?

—

Это моя работа.

—

Получал ли письма Авангард.

—

Приходили и ему.

—

От кого?

—

От матери.

—

Откуда?

—

Из Еревана, — ответил Терехин.

—

С Камчатки не получал писем Евдокимов?

—

Приходило одно, — почему-то покраснел Терехин.

—

От кого? — заметил его смущение Яровой.

—

От Трубочиста. Но я не передал это письмо Авангарду.

—

Почему?

—

Бондарев не велел.

—

Как объяснил? — терял терпение Яровой.

—

Сказал, что ни к чему.

—

Что в письме было написано?

—

Просил его заехать по освобождении в гости к нему. Мол встретит, как родного.

—

Адрес, куда приглашал, сохранился?

—

Нет. Игорь письмо то порвал. А я не запомнил.

—

Еще-что?

—

Что хочет увидеться по выходу.

—

Откуда это письмо было?

—

Из Петропавловска-на-Камчатке.

—

Он не писал, когда вый дет?

—

Писал. Он срок дополнительный получил за Авангарда. С начале этого года должен был освободиться. Просил забыть недоразумение и простить его.

—

Говорил ли вам Авангард, куда он собирается поехать после освобождения?

—

Поделился как-то. Что сначала на родину поедет. Навестит могилу матери. А потом обдумает, куда податься.

—

Кто, кроме вас, знал об этом?

—

Кому он сам рассказал.

—

Скажите, кроме матери, писал ли кто ему не из зэков? Ну, женщина или еще кто?

—

Ни от кого, кроме матери, когда та была жива, писем ему не приходило.

—

О себе он вам ничего не говорил?

—

Только то, что я уже сказал.

—

Как вы думаете, кто мог его убить? — спросил Яровой Терехина.

—

Кто ж его знает. Я в бараках не был. Ни с кем ни о чем не говорил. Бондарев им это запрещал. Знаю только о том, что касается переписки. Это была моя работа. В другое не вникал.

—

А почему ему перстень Бондарев вернул? Не знаете? — вспомнил Яровой.

—

Игорь хотел этот перстень в опись включить. Да упросил его Авангард. Разжалобил.

—

Перед освобождением вы виделись с Евдокимовым? — спросил Яровой.

—

Вечером. Перед отправкой на судно.

—

Не заметили, перстень был у него на пальце или нет?

—

Был. Он еще сказал, что камень — рубин на перстне — друзей продал, но помог выжить, перенести весь ад заключения. Он любил красиво говорить. И умел.

—

Скажите, а он вам не говорил о прежних ереванских друзьях?

—

Что вы, дорогой человек! Если они у него и были когда-то, когда он был свободным человеком, то разве

най

дутся они у певекского зэка? Нынешним друзьям подай положение, связи, деньги. Кому нужны зэки! В дружбе с таким разве кто в плохом сне сознается. Нет! Не говорил он о них. Видно, всем знал цену Авангард. И никогда не говорил даже слова такого — друг. Знал свое место, — вздохнул свидетель.

—

Сколько лет было Евдокимову? — спросил Яровой.

—

Когда от нас выходил, пятьдесят исполнилось. Но с виду старше смотрелся. Сами понимаете. Север сказался. Условия. Они никого не красят.

—

Ну, спасибо, помогли вы мне, — улыбнулся Яровой.

—

Еще, может, что нужно? Так я всегда пожалуйста, — сделал улыбку Николай.

—

Если что, я зайду к вам. Коль возникнут какие вопросы, — пообещал Яровой.

—

Рад буду вам, — Терехин кивнул на прощанье, и, укутав лицо, скрылся за дверью.

«Кому он понадобился, перстень? Именно он? Часы золотые не взяли. Деньги на месте, а перстня нет!» — думал Яровой, измеряя кабинет быстрыми шагами.

—

Успокойтесь. Не нервничайте, — подал голос от печки Виктор Федорович.

—

Да вот думаю, куда же мог перстень деваться? — остановился Яровой.

—

О! Это же ясно! Тот, кто убил, забрал. В доказательство. Его

убийце

надо было предъявить кому-то. Кто знал этот перстень. Из всего ясно, что сам Скальп, будь он живым, никому бы его не отдал. И об этом знали. Это самое лучшее доказательство. А чтобы следы замести — деньги и часы подложили. Для «темнухи»— говорил начальник лагеря.

—

Это не исключено. Но и не доказано… Есть несколько версий. И все ведут на Камчатку.

—

О! Ее вам не миновать, к сожалению, — развел руками начальник лагеря.

—

Как туда добраться? — спросил Яровой и уточнил: — Мне короткий маршрут нужен.

—

От Певека на Петропавловск прямиком рейсов нет. Можно лишь до Магадана. Или до Анадыря. А там судном. Три дня ходу. Или из Магадана сделать пересадку на Хабаровск и оттуда самолетом на Петропавловск. Но здесь немало своих неудобств. Времени можете много потерять. Из-за непогоды. Смотрите, как складывается! От нас до Магадана — шесть летных часов. Так?

—

Так.

—

От Магадана до Хабаровска — четыре часа?

—

Так.

—

К тому же не забывайте, что сейчас уже настало время отпусков. И билет на самолет достать трудно. Но пусть даже вам повезет и за день доберетесь до Хабаровска. Но опять же потеряете два дня на оформление спецпропуска в пограничную зону. Так всегда. Когда пароходом — вам его выпишут в милиции морвокзала по удостоверению. В аэропорту этих порядков еще не заведено. Придется побегать. Потом из Хабаровска, опять же с посадкой на заправку, еще часов десять полета. Вот и считай те сами, что выгоднее. Как быстрее. Если морским путем — два месяца до Камчатки добираться будете. Навигация у нас начнется лишь через месяц. Пока ледоколы подойдут. Скорость наших судов вам известна. Пока обогнешь Чукотку — месяц потеряешь…

—

Мне это не подходит, — перебил начальника лагеря Яровой;

отой

дя к окну, углубился в подсчеты. — Так или иначе, никак не получается меньше четырех дней.

—

Не горюйте. Мы уже научились ждать. Кладите неделю на дорогу и не ошибетесь. И считай те, что вам крупно повезло. В порту из-за непогоды рей с могут отложить, в море шторм может прихватить. Да и здесь, пока на нарте до Певека доберешься, тоже всякое бывает. Так что не переживайте. Север любит терпеливых.

Яровой выглянул в окно. Ему показалось, что пурга стала заметно слабеть.

Темное небо хоть и сыпало снег, но ветер уже не трепал крышу дома, не раздирал его углы, не бил по окнам заледенелыми рукавицами. Лишь редкие порывы его взъерошивали седые гривы сугробов, словно напоминая, что здесь зима и она в любой момент может показать себя и свою силу.