—

Я не уверен, что «суку», пусть даже сидевшую в нашем лагере, убил душегуб с Колымы. Это не обязательно. Зэк любого лагеря, завидев «суку», старается ее пришить. Виновна она перед ним или нет, — значения не имеет. Знаем, что они по лагерям творили. Но если это знаем мы, об этом знает и следователь. Разве я не прав?

—

Прав! — поддержал «президент».

—

А раз так, он и сам знает, где надо искать душегуба. Ведь «сука» убит не в лагере — на воле. А значит, у всех кто сидит, — алиби. А все, кто отсюда вышел, — подозреваемые. А отколовшиеся — наводчики на след убийцы. Следователь в этом не хуже нас разбирается. А может и получше некоторых фартовых, — глянул Мавр на Шило и продолжил: — Все он тут брехал. Вам всем известно не хуже меня, что отколовшийся— раз и навсегда теряет право жить за счет общака. Если он посягнет на него — карается смертью. И Гнида это знает. Потому либо общака не существует, и Шило нужно убрать Гниду, либо общак имеется, но в нем половина принадлежит Гниде. А поскольку он на воле и может забрать себе псе, Шило опять же должен убрать его. Но не своими, нашими руками. Чтоб самому чистеньким остаться. И жмурик здесь ни при чем. Я слышал весь разговор нашего «бугра» со следователем. Шило перегнул. Мол, мы сами себя гробим. Какое тебе дело? Разве это разговор? А если душегуб наш? Его выручать надо. Но не так, как Шило.

—

А что ты предлагаешь? — хмурился «президент».

—

Опознать личность жмурика. Но точно. Без лажи. С доказательствами. А вот с убийцей — запутать. Убедившись на жмурике, ему проще будет поверить нам со вторым.

—

А зачем нам это нужно? — рявкнул одноглазый «бугор» барака душегубов. Его одернули. Заставили замолчать.

—

Ну, во-первых, — ответил душегубу Мавр, — отколовшиеся всегда много знают и все помнят. Они легко предают. Это на своей шкуре знаю. Лучше пусть следователь по нашей подсказке ищет, чем по ихней. Иначе не сдобровать всем, кто там на свободе остался. О них надо думать. Отколовшиеся продадут всех. Какой нам с этого понт? Зашьются оставшиеся кенты — не с кем будет работать по выходу. И не только мне, а всем. Вот так я думаю.

—

Неплохо. Все рассчитано, но объясни, почему ты считаешь, что Шило не для всех, а для себя старался. Насчет Гниды? — нажал «президент».

—

Очень просто. Про общак он сказал не сразу. Значит, или скрыл, или выдумал. Что одинаково хреново. А с Гнидой у него свои счеты есть. Тот его бабой был. А потом переметнулся к другому. При чем тут общак? Хотел с ним рассчитаться руками первого же честного вора, который вышел бы на свободу первым после схода. Чтоб тот его по твоему слову пришиб. Вот и все. И воры тут ни при чем, — закончил Мавр.

—

Вор в законе — педераст?! — побледнел «президент». И, глянув на Шило, гаркнул:

—

Отвечай, падла, как было.

—

Виноват. Был с Гнидой. Но не я один. Весь барак. Давно это… Все позабыли… В остальном — набрехал Мавр. Хочет «бугром» стать.

—

Заткнись! А про общак я с тобой еще потолкую… Скорпионы проклятые! — «президент», оглядев всех потемневшим взглядом, сказал «бугру» душегубов:

— Давай ты, Циклоп.

— Я думаю, что, дав следователю один конец, веревки, мы; поможем ему во всем деле и этим самым своими руками выдадим ему своего кента. А может, он, убивец тот, покрупнее, чем все мы тут сидящие. Какое нам дело до чьих-то забот? Распутает следователь дело — его счастье. Нет — наша удача. Что касается нашего или чужого кента на свободе, так вот что я думаю: сумел пришить — сумеет и концы спрятать. Нам его не учить. Мы здесь, а он на воле. Ему и козыри в руки. А нам тут нечего думать, как его от подозрений спасти. Нечего головы ломать. Во всяком случае я не намерен никому задницу лизать. А если у Шило и Мавра есть понт, пусть они следователя ублажают. Ему только дай палец. Знаем мы таких, — «бугор» поправил черную повязку на глазу.

—

Все сказал? — спросил «президент».

—

Да. Все.

—

Садись! Ну, а ты, Дубина, что скажешь? Давай, — поднял его «президент». Тот подошел к столу. Положил руку перед «президентом».

—

Клянусь говорить правду и только правду!

—

Говори!

Дубина отступил. Оглядел всех.

—

Говорить-то я не обучен. Не языком работал. Сами знаете. И нынче подкову согнуть могу. Никто меня не осилил. Никто, кроме этих нынешних. Боюсь я их. Просто они говорят. Тихо. Но громко ловят нас. Нынче всех к рукам прибрали. Они у теперешних — крепкие. Со всеми справились. Вот и этот из таких. Узнал я его. И он — меня. Только виду не подали. Яровой это. Не поможем мы ему — сам распутает. Но тогда и нам не сдобровать. По выходе за каждым шагом следить станет. Дыхнуть не даст.

Я

его знаю хорошо. Может, для всех нас лучше сказать ему все, что знаем. От нас отвяжется и кентов невинных трясти не будет. Ведь может и убийца не наш. Жмурик не ножом убит. Не по нашему. Интеллигент какой-то работал. Гном, когда наколки разглядывал, углядел, что нет ран никаких. А на что нам всяких психов выгораживать? Головы свои подставлять. Яровой, когда за дело берется, все размотает. И побочное. Чего мы не можем знать. Так всегда у него бывало. По своему опыту знаю. Когда я после отсидки на Сахалине вернулся, он уже через год на меня дело в трех томах имел. С ним лучше на чистую… Может, кто знает жмура?

—

Сядь, сволочь! — рявкнул «президент». — Заложим давайте! А вдруг его убил такой же мокрожопый, как ты, по слову сильного вора! А мы давайте продадим обоих! Так, что ли? Давайте чужие головы под топор сунем. Так, может, ты волоса с этой головы не стоишь, баба! — разозлился «президент». И, подняв разгоряченную голову, сказал: — Давай ты, Лимузин!

Рыжий, как огненное облако, встал известный всему лагерю разбойник. Он подошел к столу:

—

Клянусь говорить правду и только правду!

—

Говори!

—

О Яровом я тут в лагере от ереванцев много чего наслышался. Но, несмотря ни на что, скажу, что не так страшен черт, как его малюют. Возможно, что словил он вас потому, что свой кент у него в нашей малине имелся. И еще — хреновы воры, не сумевшие пришить следователя. Вы могли только дрожать перед ним. Так вот почему п засыпались. Но при чем здесь душегуб, какого вы желаете увидеть вскоре рядом с собой? Он убил — и на свободе! И не дрожит перед Яровым. И вас ему не закладывал. Ни в чем перед вами не провинился. А вы хотите его продать Яровому. Он вам за это сроки срежет, да? По половинке выпустит! Держите карман шире! Хрен вам всем в зубы! Расплакались тут! Боимся! Ухи вянут слушать! О себе говорите, а не о кентах! Попался сам — о другом ни слова! Сами знаете, что положено за такое, — кипятился Лимузин, прозванный так за то, что имел на воле свою машину.

—

Ну а ты что скажешь, Крест? — обратился к нему «президент».

—

«Душегубам» хорошо тут трепаться. Они в руках у Ярового не были ни разу. Только по слухам о нем знают. Вот и гонорятся. Хвосты распустили, лярвы. Небось, на поединок в драке не больно с нами выдерживают. А здесь храбрости нашли. С-суки!

—

Заткнись! По делу давай! — оборвал говорившего Циклоп.

—

Твоим языком худую задницу затыкать, — отпарировал Крест.

—

Сядь, лярва!

—

Тихо! — грохнул кулаком по столу «президент» и спросил: — Крест, ты по делу можешь сказать?

—

Могу!

—

Давай. И без этого!..

—

Так вот, я тоже скажу, что Яровой раскусит это дело, как орех. Ему не впервой. Но убийца, по всей видимости, из бывших учеников Шефа, значит, будет «малину» сколачивать заново. Надо от него внимание Ярового отвлечь. А как — пусть сход решит.

—

Почему ты думаешь, что убийца ученик самого Шефа? — удивился «президент».

—

Убил без следов. Так только тот умел. Его учеников беречь надо. Мало их осталось. Вот и считаю, что не о том мы здесь говорим…

—

Где ксива? — гаркнул «президент».