Сирень не шелохнулась.
– Э, какие мы гордые! – хмыкнув, сказал Тарань.
– А может, она глухая? – Мох поднялся, взошел по сходням, и в этот момент девочка кратко произнесла:
– Я не глухая.
– М-м… – остановился паренек. – Ну, так пошли, выпьем? Тебе хорошо будет, нам веселее. Посидим, поболтаем. Побалуемся…
Сирень не ответила. Мох вернулся к товарищам, тихо сказал:
– Гляньте… Маленькая, а грудастенькая.
– А давайте ее пощупаем? – шепотом предложил Тарань. – И нам забава, и ей урок хороший. Брезгует она нами, понимаешь. Нос воротит.
– Ты совсем умом тронулся? – округлил глаза Кузя. – Ратный вернется, знаешь, что с тобой за дочку сделает?
– Да она не скажет, – прихлебнув вина, пообещал Тарань. – Кто же из девок в позоре своем признается? Тем паче гордячка этакая. Опять же, урона никакого не причиним. Токмо потискаем. Ты одну руку держишь, ты другую, а я щупаю. Опосля поменяемся. Давай? – Он протянул бурдюк Кузе.
– А вдруг расскажет? – Тот выпил и передал вино дальше.
– Так ведь вреда-то и правда никакого. – Мох приподнял ладонь, чуть согнул пальцы, словно предвкушая мягкость девичьего тела. – Мелкое баловство. Ну, даст он нам по морде при худшем раскладе. Но я так мыслю, не станет она признаваться. Побоится. За позор от папаши еще и больше, чем мы, огребет.
Хмельные парни все разом посмотрели на одинокую девочку.
– Может, ей еще и понравится? – вслух подумал Тарань. – Тогда веселье и вовсе сладким выйдет.
– Подумаешь, по морде даст… – Мох решительно заткнул горловину бурдюка, бросил мех на песок. – Кто со мной? Давай, Тарань? Подходим тихонько, ты правую руку хватаешь, а я левую. Разворачиваем и проверяем, чего у нее там наросло.
Прибрежные ивы и березы заколыхались, словно от порыва ветра, над ними, поднявшись, закружили птицы. Со стороны болота послышалось карканье, появились вороны, почуявшие близость поживы. И только трое хмельных корабельщиков не обратили никакого внимания на эти приметы, равно как не заметили появившихся чуть в стороне нескольких крупных волков. Парни, переглядываясь, поднялись по сходням на ушкуй, тихонько прокрались девочке за спину, рывком кинулись вперед: Тарань сцапал одну руку, Мох другую, рванули к себе и так, на растянутых руках, развернули пленницу лицом к себе.
– А чего это ты тут прячешь? – не оттягивая самого главного, Кузя задрал жертве атласную юбку, запустил обе руки под нее… и вдруг вскрикнул от боли в затылке: одна из ворон спикировала ему на макушку, долбанув крепким клювом. На миг паренек отвернулся, а когда снова сунулся к девочке, то обнаружил на ее месте железное чудище: коробка вместо головы, пасть с гвоздями вместо зубов, засаленные стальные руки кончались тремя изогнутыми крюками, из-под платья проглядывала грубая мешковина, заменяющая телу девочки кожу.
– А-а-а-а-а!!! – отпрянув назад, гребец ударился спиной о борт, шарахнулся в одну сторону, в другую, кинулся к сходням, пересек полоску берега, вломился в кустарник.
Мох, увидев подобное преображение, только застонал, разжал пальцы, с сипением прополз мимо и кинулся наутек. Тарань же, выпучивший глаза, оказался не в силах даже разжать пальцы.
Притрусившие волки поднялись по сходням, легко перебежали на корму. Остановившись возле паренька, оскалились и зарычали. Это привело горе-насильника в чувство – он отпустил ведьму и сиганул за борт. Серые хищники повернули головы к Сирени. Лесная ведьма оделась обратно в морок, вернув себе облик щуплой девочки с заметной грудью, молча кивнула.
Звери сорвались с места, промчались по кораблю, спрыгнули на песок и бесшумно вонзились в прибрежные заросли, идя по следу беглецов.
* * *
Ведун всего этого не знал. К этому моменту он только-только подбирался к разбойничьему логову. Тропинка оказалась длинной. Пришлось отмахать версты три, не меньше, прежде чем до путников донеслись запахи дыма и жареного мяса. Олег вскинул руку, тихо предупредил:
– Не шуметь! От меня саженях в ста позади держитесь. Коли опасность увидите, тогда кричите. А так – тихо!
Он скинул сапоги, чтобы не чавкали, на полуцыпочках пошел вперед, стараясь двигаться так, чтобы со стороны сизого дымка его закрывали деревья, и вскоре смог разглядеть логово разбойников во всей его красе: длинный бревенчатый дом на ошкуренных чурбаках, небольшой амбар, два легких навеса, крытых ветками и камышами, – шалаши, да и только. Между шалашами горел костер, возле которого кто-то хлопотал. Мужик, баба – из-за ветвей было не разглядеть. Судя по стуку, еще кто-то невидимый занимался колкой дров, да пара бородачей в полотняных рубахах что-то обсуждала, бок о бок сидя на сбитой из жердей лавке. Возле них стояли щиты, чуть поодаль были прислонены к ели рогатины, на поясах висели ножи и мечи. Похоже, именно эта парочка за стражу здесь и осталась.
Олег оглянулся, прижал палец к губам и пошел влево, обходя воровскую слободку. Лес здесь был хорошо утоптан, весь валежник старательно выбран, а потому хрустеть под ногами оказалось нечему. К тому же оставшиеся при хозяйстве тати слишком увлеклись своими делами, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг.
Известная беда всех сторожей, на памяти которых никогда не случалось никаких неприятностей. О необходимости следить за подступами, слушать, нюхать, смотреть, не терять бдительность они обычно узнают только перед смертью.
Зайдя беспечным караульным за спину, ведун уже почти не таясь пошел вперед и из-за излишней самоуверенности тоже едва не профукал с таким трудом добытую внезапность. Потный толстяк, что колол дрова, ненадолго остановился, опустил колун, отер рукой лоб, обвел лес взглядом – и закричал, вскинув руку в сторону Олега.
– Чего вопишь, Кроля? – засмеялись караульные. – Нечто волка увидел?
– А то! – Середину оставалось сделать всего несколько шагов.
Сторожа оглянулись, но увидеть успели только блеск стали: снизу вверх поперек лица одному, обратным движением по горлу другому, быстрый укол в сердце первому – и ведун перепрыгнул опустевшую скамью.
– Цветик, беги-и!!! – Толстяк ринулся на Олега, и тот замедлил шаг, покосился на костер. Возле очага дородная тетка с огромным половником замерла в растерянности. Из-под сбившегося на затылок платка топорщились рыжие волосы.
Не добежав трех шагов, разбойник неожиданно метнул топор. Середин пригнулся, уклоняясь от удара, и тут же, почти наугад, рубанул толстяка поперек живота. Но легкое прикосновение острого, как бритва, лезвия врага не остановило – он налетел на Середина всей массой, сбил Олега с ног. Заскрежетало железо.
– Великий Перун! – Толстяк вскинул нож, ударил Середина в глаз.
Ведун насилу успел перехватить левой рукой его запястье, остановив острие в нескольких пядях от лица. Разбойник зарычал, навалился всем весом – Олег, отпустив саблю, перехватил запястье двумя руками. Сила против силы, дровосек против кузнеца, вес против упертого в землю локтя. Они пыхтели минуты три, и толстяк наконец начал дышать все чаще, нажим его заметно ослаб, а еще через минуту глаза подернулись белесой пленкой…
– Тебе помочь, воин?!
– Сам! – громко отозвался Середин, поднатужился, отпихнул толстяка, приподнялся: – Вот бугай здоровый. И ведь еще дышит! Кровью всего залил…
Взмах сабли распорол душегубу живот чуть не до самого позвоночника, но даже после столь страшной раны тот ухитрился не просто долго драться, но и почти убил своего врага! Силен, однако…
Олег вытер оружие, спрятал в ножны, осмотрел одежду, ругнулся, стал раздеваться – уж лучше голым ходить, чем липким от крови.
Корабельщики тем временем разбежались по стоянке. Кто нырнул в дом, кто полез в амбар, иные разбирались, что за бочки и тюки лежат под навесами. Олег полез было следом, надеясь хотя бы просто завернуться в какую-нибудь ткань, но вовремя заметил в отдалении сохнущую на веревке стираную одежду, повернул туда, выбрал себе нарядные суконные порты с вышивкой и зеленую атласную рубаху. Оделся. В полусотне шагов между соснами что-то блеснуло. Ведун прошел дальше и обнаружил цепь, украшенную тремя десятками железных колец. Все это добро валялась свободно, петлями. Олег поддел цепь ногой, отбросил чуть в сторону, пожал плечами:
