— Вам нравится? — как бы мимоходом прошептала она, словно они были давними знакомыми.

Фанни замялась. У нее было открытое, умное лицо, с тем же ртом, что и у матери, и теми же серыми глазами, но в остальном сходство оказалось менее явным, чем можно было предположить по портрету. И, похоже, ложь давалась девочке нелегко.

— Наверное, я просто не понимаю такую музыку, — наконец с торжеством подыскала тактичный ответ она.

— Как и я, — согласилась Шарлотта. — И мне не очень-то хочется понимать музыку, которая не доставляет мне удовольствия.

Фанни облегченно вздохнула.

— Значит, вам тоже не нравится, — заметила она. — Если честно, мне она кажется ужасной. Ума не приложу, зачем мама пригласила этого пианиста. Наверное, он просто «в моде» в этом месяце. И при этом у него такой страшно серьезный вид, что я никак не могу отделаться от мысли, будто и ему самому музыка не нравится. Быть может, ему хотелось бы, чтобы она звучала иначе, вы так не думаете?

— Быть может, он опасается, что ему не заплатят, — ответила Шарлотта. — Лично я бы ему не заплатила.

Увидев, что она улыбается, Фанни взорвалась смехом, но, сообразив, что это неприлично, зажала рот обеими руками и оглядела Шарлотту с новым любопытством.

— Вы такая красивая, что не можете говорить ужасные вещи, — искренне призналась она, затем, осознав, что только еще больше усугубила свою бестактность, залилась краской.

— Спасибо, — от всего сердца поблагодарила ее Шарлотта. — Я так рада, что вы находите меня симпатичной. — Она заговорщически понизила голос. — На самом деле это платье я одолжила у своей сестры, и та сейчас, полагаю, жалеет о том, что не надела его сама. Но, пожалуйста, никому об этом не говорите.

— О, не скажу! — тотчас же заверила ее девочка. — Оно красивое.

— А у вас есть сестры?

Фанни покачала головой.

— Нет, только брат, поэтому одалживать у него мне особенно нечего. Наверное, это очень здорово — когда у тебя есть сестра.

— Да, здорово — по большей части. Хотя брату, пожалуй, я тоже была бы рада. Двоюродные братья у меня есть, вот только вижусь я с ними редко.

— У меня тоже есть двоюродные братья. На самом деле они мне троюродные, но по большому счету это одно и то же. — На лицо Фанни набежала тень. — Один из них недавно умер. Все это было ужасно. Он погиб. Я так и не поняла, что произошло, и никто мне не говорит. Я так полагаю, это было что-то отвратительное, иначе нам все рассказали бы, вы не находите?

Ее слова прозвучали вполне спокойно, однако за озадаченным, даже небрежным тоном Шарлотта почувствовала необходимость получить поддержку. И действительность была бы многократно лучше чудовищ, порожденных молчанием.

Несмотря на свое стремление получить необходимую информацию, Шарлотта не хотела оскорблять девочку утешительной ложью.

— Да, — честно призналась она. — Думаю, произошло нечто болезненное, поэтому все предпочитают об этом не говорить.

Фанни смерила ее оценивающим взглядом.

— Он был убит, — наконец сказала она.

— Ой, какой ужас! Извините, — сохраняя самообладание, ответила Шарлотта. — Это очень печально. Как все произошло?

— Наш наставник, мистер Джером… все говорят, что это он убил моего кузена.

— Наставник? Как это отвратительно! Они подрались? Или вы считаете, что это был несчастный случай? Быть может, наставник не хотел быть таким жестоким?

— О нет! — покачала головой Фанни. — Все было совсем не так. Они не подрались — Артур захлебнулся в ванне. — Она озадаченно наморщила лоб. — Я просто ничего не понимаю. Титус — это мой брат — давал показания в суде. Меня туда, естественно, не пустили. Мне не разрешают заниматься ничем по-настоящему интересным… Иногда это просто ужасно — быть девочкой! — Фанни вздохнула. — Но я много думала — и я не могу взять в толк, как Титус может знать что-либо действительно важное.

— Ну, порой мужчины ведут себя весьма высокомерно, — подсказала Шарлотта.

— Именно таким был мистер Джером, — согласилась Фанни. — О, и еще он был очень строгий. У него было такое лицо, как будто он постоянно ест один только рисовый пудинг! Но он был ужасно хорошим учителем. Я терпеть не могу рисовый пудинг — в нем всегда комки, и он безвкусный, но по четвергам у нас на обед неизменно рисовый пудинг. Мистер Джером учил меня латыни. По-моему, он никого из нас особенно не любил, он никогда не терял выдержку. Думаю, он даже гордился этим. Он был ужасным… я даже не знаю. — Она пожала плечами. — Он никогда не шутил.

— Но наставник ненавидел вашего кузена Артура?

— Мне всегда казалось, что он его недолюбливает. — Фанни задумалась. — Но я бы не сказала, что он его ненавидит.

Шарлотта почувствовала, как у нее от возбуждения чаще забилось сердце.

— Каким он был, ваш кузен Артур?

Фанни замялась, наморщив нос.

— Он вам не нравился? — подсказала Шарлотта.

Лицо Фанни разгладилось, напряжение прошло. Шарлотта рассудила, что впервые правила приличия, обусловленные трауром, позволяли девочке сказать об Артуре правду.

— Не очень, — призналась она.

— Почему? — настаивала Шарлотта, стараясь хоть как-то скрыть свой интерес.

— Артур был жутко самодовольным. Понимаете, он был очень красивым. — Фанни снова пожала плечами. — Некоторые мальчишки бывают очень тщеславными — ну прямо совсем как девчонки. И Артур вел себя высокомерно, но, наверное, это просто потому, что он был старше. — Она шумно вздохнула. — По-моему, эта пьеса просто ужасная. Как будто горничная рассыпала по полу ножи и вилки.

Шарлотта приуныла. Только они заговорили об Артуре откровенно, перешагнув рамки, расставленные горем, как Фанни поспешила переменить тему.

— Он был очень умным, — продолжала девочка. — Или, наверное, лучше сказать, хитрым. Но это ведь еще не основание его убивать, правда?

— Да, — медленно подтвердила Шарлотта. — Само по себе еще нет. А из-за чего наставник убил Артура?

Фанни нахмурилась.

— Вот этого-то я и не понимаю. Я спрашивала у Титуса, а он ответил, что это мужское дело, и мне не подобает ничего знать. Меня это просто бесит! Мальчишки порой так важничают… Готова поспорить, тут нет ничего такого, что я уже не знала бы. Всегда притворяются, что им известны какие-то тайны, хотя на самом деле они ничего не знают. — Она презрительно фыркнула. — Вот они, мальчишки!

— А вам не кажется, что в данном случае это может быть правдой? — предположила Шарлотта.

Фанни посмотрела на нее с тем презрением, какое питала к мальчишкам.

— Нет… на самом деле Титус понятия не имеет, о чем говорит. Понимаете, я очень хорошо его знаю. Я вижу его насквозь. Он важничает, просто чтобы порадовать папу. По-моему, все это очень глупо.

— Фанни, нельзя забирать в свою собственность наших гостей.

Это был мужской голос, и очень знакомый. Вздрогнув, Шарлотта обернулась и увидела перед собой Эсмонда Вандерли. Боже милосердный — помнит ли он ее с того ужасного вечера? Возможно, нет: одежда, вся атмосфера здесь были совершенно другими. Шарлотта встретилась с ним взглядом, и надежда тотчас же умерла.

Вандерли одарил ее ослепительной улыбкой, искрящейся весельем.

— Я приношу извинения за Фанни. По-моему, эта музыка ей смертельно надоела.

— Ну, лично я нахожу ее гораздо менее приятной, чем общество Фанни, — ответила Шарлотта с большей язвительностью, чем намеревалась. Что думает о ней этот мужчина? Он давал показания в суде, описывая характер Джерома, и он хорошо знал Артура. Если Вандерли проявит милосердие и забудет предыдущую встречу, она будет ему крайне признательна, но в то же время она не могла позволить себе уклониться от сражения. Не исключено, что это будет ее единственная возможность.

Шарлотта улыбнулась в ответ, стараясь сгладить колкость своих слов.

— Фанни просто проявила себя отменной хозяйкой и скрасила мое одиночество, поскольку я здесь почти никого не знаю.

— В таком случае я приношу Фанни свои извинения, — любезно промолвил Вандерли, похоже, нисколько не задетый ее тоном.