— Володя, ты шо задумался? Обед захолодает.
— Сережа, почему ты без калош? Захворать охота?
Особенно Надежда Ивановна любила своего питомца Дмитрия.
Иногда к Обручевым приезжал погостить кто-нибудь из родственников Елизаветы Исаакиевны, вдова ее покойного брата или младшая сестра Софья. Очень радовала первая внучка Наташа, дочь Владимира.
Но самым главным в жизни семьи всегда была работа Владимира Афанасьевича. Никакие развлечения и удовольствия не должны были ей мешать.
Кабинет гатчинского дома чем-то напоминал кабинет Зюсса. Впрочем, вероятно, все рабочие комнаты настоящих ученых — людей, заботящихся не о красоте и моде, а лишь о том, чтобы удобно было работать, имеют между собою сходство. Книги поднимались до потолка. Их было множество, но благодаря систематической расстановке Обручев всегда быстро, почти не глядя, находил то, что ему нужно. Над столом висели портреты Мушкетова и Зюсса. Они сопровождали Владимира Афанасьевича во всех его переездах из города в город. На письменном столе был строгий порядок. Хаоса, нагромождения рукописей, книг, таблиц Обручев не выносил. В стаканчике — хорошо отточенные карандаши. Писать Владимир Афанасьевич любил на небольших листках бумаги. Пачка таких листков всегда лежала наготове. Никаких безделушек, украшений, сувениров. Но когда Елизавета Исаакиевна ставила на стол небольшую вазочку с каким-нибудь цветком, Обручев бывал доволен.
Здесь он работал целыми днями. С утра садился за «Историю геологического исследования Сибири». Пришло время окончательно оформить и привести в порядок этот труд, начатый очень давно, еще в молодые годы в Иркутске. Всю жизнь Обручев регулярно пополнял его, следя за всеми печатными работами по вопросам сибирской геологии и получая материалы о новых наблюдениях непосредственно от геологов-сибиряков.
Первый том содержал рефераты о сочинениях, вышедших еще в семнадцатом и восемнадцатом столетиях, путешествиях первых исследователей Сибири — послов в Китай — Байкова и Спафария. Дальше — Гмелин, Паллас, Георги и Великая Северная экспедиция капитана-командора Витуса Беринга.
Во втором томе Обручев помещал исследования первых русских геологов, изучавших Сибирь, — Чихачева, Щуровского, Гельмерсена.
Третий период — Кропоткин, Маак, Меглицкий, Чекановский, Черский, чье имя было особенно дорого Владимиру Афанасьевичу.
На рубеже двадцатого столетия, когда уже начал работать Государственный геологический комитет, путешествий стало гораздо больше, и каждое из них прибавляло новые знания к сибироведению: Преображенский, Иностранцев, Краснопольский и люди, близкие самому Обручеву, — Карл Иванович Богданович, Герасимов, Клеменц...
Это было далеко не все. Дореволюционных работ Обручев насчитывал 5 284. Но они не составляли и половины всего, что вышло после Октября, хотя годы гражданской войны были, конечно, бедны и путешествиями и печатными научными трудами.
Все огромное значение этого поистине колоссального труда невозможно охватить. Пожалуй, лучшую характеристику дал ему сам Обручев, называя это издание «настольной справочной книгой каждого геолога, петрографа и палеонтолога, так или иначе интересующегося Сибирью; но и исследователи других специальностей — минералоги, географы, почвоведы, геоботаники, горные инженеры нередко будут пользоваться им».
«Насколько я знаю, — продолжал Обручев со своей всегдашней скромностью, хотя знал он совершенно точно, — подобного справочника не имеет до сих пор ни одна страна. Сибирь будет первой в этом отношении».
Продолжал работать в то время Владимир Афанасьевич и над «Геологией Сибири». Эта книга впервые была издана в 1926 году в Германии на немецком языке, и за нее Обручев получил Ленинскую премию. В Советском Союзе тогда она могла выйти только в сокращенном виде. Такой сводный вариант под названием «Геологический обзор Сибири» увидел свет через год после выхода немецкого издания. А теперь Владимир Афанасьевич готовил для печати полный текст «Геологии Сибири», дополняя и расширяя свой труд. Работа была задумана как трехтомное исследование. В первой книге Обручев давал описание самых древних формаций докембрия и нижнего палеозоя. Во второй должны быть отражены средний и верхний палеозой, а в третьей — мезозойская и кайнозойская эры.
С утра, «на свежую голову», как он всегда говорил, Владимир Афанасьевич писал. После прогулки р и обеда переходил к более легкой работе — читал I диссертации, писал отзывы на книги и рукописи, рецензии, рефераты. Вторая прогулка перед вечером иногда заменялась работой в саду. По вечерам он обычно отвечал на письма, а их всегда было множество. Почтальон чуть ли не треть своей сумки оставлял на обручевской даче. Писали ученые со всех кон- 5 -цов света, писали геологи из Сибири, Крыма, Украины, Дальнего Востока, Севера — из самых дальних j. уголков страны и из-за рубежа. Писали бывшие ученики, спрашивая совета, делясь наблюдениями. Писали студенты — будущие геологи и горные инженеры и, наконец, школьники — читатели научно-фантастических книг. Многие подростки так искренне верили в действительное существование Плутонии и Земли Санникова, что просили взять их в новую экспедицию по этим замечательным местам. Они будут хорошо учиться, слушаться учителей и родителей, не обижать младших... Обещания давались самые пылкие, лишь бы не отказали.
Владимир Афанасьевич отвечал на все письма сам, а в предисловиях к переизданиям своих романов старался объяснить юным читателям разницу между реальной жизнью и научной фантастикой. Но предисловия читали не все, и письма от желающих испытать невероятные приключения по-прежнему приходили. Это несколько огорчало Владимира Афанасьевича.
— Экие невнимательные! — говорил он. — Ведь, кажется, ясно написал. Нет, мы в их возрасте были серьезнее. Никому в голову бы не пришло писать Жюлю Верну, чтобы взял на «Наутилус».
Так, разделяя свою ежедневную работу на три части, Владимир Афанасьевич успевал делать очень много. Недаром впоследствии Усов говорил, что результат его дневных трудов не меньше, чем. у целого учреждения.
Только поздно вечером, уже на сон грядущий, Обручев позволял себе читать художественную литературу. Азартных игр он никогда не любил, недаром в анкете выразил свое отношение к ним двойкой, а винт, занимавший в прежние времена один вечер в неделю, теперь заменили пасьянсы.
На конференции по изучению четвертичного периода, организованной Академией наук в 1932 году, Обручев выступал с докладом. Он опровергал мнение академика Берга, считавшего лёсс почвенным образованием, а через год выпустил в свет работу «Проблема лёсса», где характеризовал все существующие взгляды на происхождение лёсса и убедительно защищал свою эоловую теорию.
После конференции ученые отправились на экскурсию по различным местам Союза для осмотра четвертичных отложений. Владимир Афанасьевич проделал только часть пути, от Ленинграда до Кисловодска. В Пятигорске он руководил экскурсией на гору Машук и легко добрался до вершины, где прочитал целую лекцию.
Административная работа никогда не увлекала Обручева. Относился он к ней внимательно и добросовестно, входил во все мелочи, иначе он просто не умел работать. Но всегда чувствовал, что обязанности руководителя Геологического института отнимают у него время, нужное для научных трудов. Он все чаще и чаще говорил, что жить ему, судя по всему, остается лет десять-пятнадцать и необходимо закончить все начатые и намеченные работы. В 1933 году он освободился от руководства ГИНом и хотя часто бывал в Академии наук, но уже только как академик.
Ему очень хотелось, чтобы сын его Сергей, уже тогда доктор наук, продолжил начатое отцом изучение Сибири. Но 'Сергей Владимирович исследовал северо-восточную часть Сибири, а также Южное Прибайкалье, где отец его не бывал. Взять на себя изучение геологии Сибири в целом он не согласился.
После ухода Обручева из ГИНа жизнь в Гатчине шла еще более тихо и замкнуто.
30 января 1933 года Владимир Афанасьевич с утра уехал в академию. Елизавета Исаакиевна, как всегда, занималась домашними делами, но в середине дня, выйдя зачем-то из комнаты, вдруг вскрикнула:
