А аристократы думали наоборот. Какая разница, кто ты есть внутри, этого все равно никто не увидит и не оценит. Твоя душа – это повод в нее плюнуть, не открывай душу. А вот как ты выглядишь, какое впечатление производишь – это самое важное. От этого зависит твоя жизнь не в бою, а каждый день. От того, что о тебе скажут влиятельные люди. От того, какая репутация у тебя в обществе. Ты – это то, что о тебе думают и говорят.
Ричард Монро хотел казаться молодым и сексуальным. Ему даже в голову не приходило, что можно хотеть быть молодым душой. Поэтому он злился, когда я отказывалась появляться с ним в людных местах, – я же сводила его успех к нулю. Какая разница, что о нем думала я? Главное, что подумают равные, увидев его с молоденькой девушкой.
Кэрол Монро хотела выглядеть состоявшейся женщиной. Она не хотела быть хорошей женой, нет. Ее не волновало, что в качестве супруги она оказалась профнепригодной. Главное, чтобы завидовали подружки, убеждаясь каждый день, что самый красивый и престижный парень университета – ее собственность.
Леди Берг хотела прослыть светской дамой, истинной княгиней. Какое кому дело, что за закрытыми дверями она – алкоголичка со стажем? Главное, что ее вечера – образец хорошего тона.
Родственники Августа за идеал держали образ респектабельного человека. Они не пытались понять Августа, они придирались к его поведению. Наплевать, что они сухие и бездушные люди, унылые, как дождь в декабре. Зато они умеют себя вести. А Август, отщепенец и негодяй, не хочет. Не уважает старших, значит, не любит. Хороший мальчик должен слушаться папу. Папу, правда, я не видела, но с меня и дедушки хватило. Дедушка от робота отличался только происхождением.
Пожалуй, я знала только двоих аристократов, которые никем не притворялись. Макс и Август. Макс жил так жадно, словно это его последняя минута. Он не оглядывался ни на мнение общества, ни на свою репутацию. Впрочем, может быть, я напрасно думаю, что он не притворялся? Может, это тоже маска – этакого анфан-террибля, а на самом деле он тихий человек, склонный к кабинетным штудиям?
Зато Август не притворялся совершенно точно. А ему незачем, он гений.
– Макс? – переспросила Эмбер, поскольку я всю эту тираду высказала вслух. – Нет, мне кажется, он такой и есть. Ему тесно и скучно, вот он и выписывает кренделя. Он редко получает удовольствие от себя и от жизни. Мне он говорил, что был счастлив несколько лет назад, но недолго.
– Надеюсь, не в связи со мной?
Эмбер улыбнулась с легкой грустью:
– Он никогда не рассказывал о тебе. Ничего. Все, что мне известно, – слова его сестры, которая меня недолюбливает. Мне даже имя называли другое.
Я вздохнула:
– Делла – это полусокращение, полупсевдоним. Папе не стоило пить тот последний стакан, когда он выбирал имя для дочери. Потому что ну какая из меня Офелия?!
– Очень красивое имя, – запротестовала Эмбер. – И настоящая Офелия была вовсе не такой, какой ее изобразил Шекспир. Это не моя тема, но я читала одно исследование, где доказывается… Ее и убили потому, что она была умнее, харизматичней и независимей своих отца и брата. Она отказалась подчиняться узурпатору и могла даже вдохновить заговор. Поэтому ее убили. Возможно, утопили. Потому что она много знала, и нельзя было допускать, чтобы Гамлет и Офелия объединили силы.
– А ты? Ты кем-нибудь притворяешься?
– О, нет. Я очень сильно пьяна, у меня кружится голова, но беседа такая интересная. Она отвлекает меня от опьянения. Наверное, мне надо уехать, пока я не упала со стула, это было бы очень неприятно. С тем, что падение неприлично, я еще могу смириться, но это доставило бы тебе лишние хлопоты, а я не хочу, чтобы встреча завершалась раздражением.
– Я могу положить тебя спать в гостевую комнату. Это лучше, чем вызывать такси, вдруг ты уснешь в машине?
– Спасибо, но я не усну, мне так нехорошо, что я постараюсь не спать. Такси ни к чему, я вызвала маминого шофера, он приехал час назад и ждет у садовой террасы. Мама помыслить не может, чтобы в путешествии обойтись без комфорта. Отпустить меня одну на конференцию она не захотела, полетела со мной, и, конечно, повезла с собой машину и шофера. Многие считают, что это изнеженность и избалованность, а я полагаю, что в этом нет ничего дурного. Ведь мама своими привычками дает заработать стольким бедным людям!
Господи, подумала я, откуда ты такая взялась? Во всем буквально найдешь достоинства.
Неверной рукой я нащупала в аптечке блистер антиалкоголя и баночку детоксиканта. Как жаль, что я не догадалась захватить их с собой вчера, тогда мне и коктейль Тэгги, и сонский портвейн были бы нипочем. Эмбер заинтересовалась, я объяснила: первые таблетки надо принимать, чтобы снять опьянение, а вторые – отравление.
– Ой, я даже не слышала, что такие лекарства существуют!
Естественно, не слышала, это спецсредства, их в аптеке не продадут. Мы их сами не столько покупаем, сколько «достаем», несмотря на федеральную лицензию. Они производятся в строго ограниченном количестве, и если вдруг, допустим, резидентура специальной разведки на диссидентских планетах дружно ударяется в запой ради блага государства, остальным просто не хватает.
Эмбер поглядела на таблетки с сомнением.
Вот оно, настоящее аристократическое воспитание. Все должно быть традиционно. Если ты пьешь, то изволь пройти весь цикл – первая эйфория, пьяная истерика, тяжелый сон, так похожий на потерю сознания, и утренняя пытка – с головной болью, тошнотой, муками совести за вчерашнее и уступкой себе в виде рюмки водки.
К счастью, Эмбер оправдала мои надежды и попробовала таблетки. Через пять минут я поняла, что она действительно была очень пьяна – потому что под действием лекарств ее взор прояснился, а жесты приобрели законченность и точность.
Я проводила ее к машине, а затем пошла к Августу. Шеф был недоволен, и даже привычная его невозмутимость куда-то испарилась.
– Делла, так напиваться в это время дня – неприлично.
– Ты же, как выяснилось, знаком с Максом черт знает сколько лет?
Август запнулся – не ожидал поворота темы.
– Тебе разве не говорили?..
– Главное, ты представляешь, что он такое. Ну и как, у тебя еще остались сомнения относительно моих манер?
– Макс очень хорошо воспитан.
– Он – да. И когда хочет, может блеснуть великосветскими жестами. Беда в том, что ему нравятся плохие девчонки, которые вместе с ним будут лазить по деревьям и играть в войнушку. Поэтому он не воспитывал меня, а наоборот – всячески одобрял мальчишеские выходки. А особенно ему нравилось, когда я нарушала приличия.
– Такие девушки нравятся всем мужчинам. Или почти всем.
– То-то вы ищете нежных барышень, тронь – завянет!
– А такие нравятся нашим мамам, которые сами когда-то были плохими девочками. Поэтому, если мужчине важнее угодить маме, чем себе, он делает вид, что ему нравятся нежные барышни.
– Из-за чего ты дрался с Максом?
– Делла, в моем кругу мужчины не дерутся. Они встречаются для поединка, жестко ограниченного правилами.
– Хорошо. Из-за чего у тебя с Максом был поединок?
Август задумался:
– Не помню. Вызывал он, поэтому я мог пропустить мимо ушей, что послужило поводом. Какая разница, право слово. Вызов брошен – надо принимать. Макс очень сильный противник, техничный, быстрый. Это был интересный поединок.
– Надо полагать, ты победил.
– Да, секунданты сочли, что я. Макс настаивал на реванше. Тут я отказался. Как будто мне заняться больше нечем! И так влетело от дедушки за то, что я его наградную шпагу сломал.
– Ах вы еще и на шпагах. Как романтично.
– Я предпочитаю джентльменский бокс, но были сомнения, что Макс умеет. Я спросил, что он думает насчет шпаг. Он согласился. У него была своя, а я тайком взял у двоюродного деда. Мы оба были в малой нагрудной броне, прикрывающей только сердце, печень и желудок. Макс оставил мне шрам на левой руке, а я угодил ему под правую ключицу, буквально полудюймом выше края брони, в плечевой ремень. Клинок пробил ремень, прошел между ребер, уперся в лопатку и сломался. Я не ожидал, шпага с виду была совсем как настоящая.
