– Конечно, – ответила я и нажала отбой.

По прямой на машине от моего дома до Огастуса ехать было бы минут пять, но по прямой ехать нельзя, потому что между нами парк Холидей.

При всех географических неудобствах я люблю парк Холидей. Когда я была маленькой, я плескалась с папой в Уайт-ривер, ожидая чудесного момента, когда он подбрасывал меня в воздух, вот просто отбрасывал от себя, и в полете я раскидывала ручонки, папа тоже расставлял руки, и я видела, что никто меня не ловит, и мне и папе становилось ужасно страшно и весело, и я, болтая ногами, плюхалась в воду и выныривала невредимой, и течение относила меня обратно, и я просила: еще, папочка, еще!

Я остановилась у дома рядом со старой черной «тойотой»-седаном, принадлежавшей, как я поняла, Айзеку. Катя за собой тележку с баллоном, я подошла к двери и постучала. Открыл отец Гаса.

– Просто Хейзел, – сказал он. – Рад тебя видеть.

– Огастус попросил, чтобы я приехала.

– Да, они с Айзеком в подвале, – оттуда донесся вопль. – Это Айзек, – печально покачал головой папа Гаса. – Синди не выдержала и решила проехаться. Эти звуки… – задумался он. – Ну, тебя, наверное, ждут внизу. Поднести тебе, э-э, баллон?

– Нет, я справлюсь. Спасибо, мистер Уотерс.

– Марк, – поправил он.

Я немного боялась спускаться – я не очень люблю слушать безутешные истерики. Но я пошла вниз.

– Хейзел Грейс, – произнес Огастус, услышав мои шаги. – Айзек, к нам спускается Хейзел из группы поддержки. Хейзел, позволь осторожно напомнить: у Айзека как раз приступ психоза.

Огастус и Айзек сидели на полу за игровыми стульями в форме ленивой буквы L, глядя снизу вверх в гаргантюанских размеров телевизор. Экран был поделен между Айзеком слева и Огастусом справа. Они были солдатами и пробирались по современным разбомбленным улицам – я узнала город из «Цены рассвета». Подходя, я не заметила ничего необычного: два парня, освещенные отблеском огромного экрана, притворяются, что убивают людей.

Только поравнявшись с ними, я увидела лицо Айзека. Слезы струились по его покрасневшей щеке непрерывным потоком, лицо стянула гримаса боли. Он даже не взглянул на меня – смотрел на экран и выл, аккомпанируя себе ударами кулаков по пульту.

– Как дела, Хейзел? – спросил Огастус.

– Нормально, – ответила я. – Айзек?

Тишина. Айзек ничем не показал, что знает о моем присутствии. Слезы катились по щеке и капали на черную футболку.

Огастус мельком взглянул на меня, отведя глаза от экрана.

– Прекрасно выглядишь, – заметил он. Я была в старом платье чуть ниже колен. – Девчонки думают, что платья нужно надевать только на торжества, но мне нравятся женщины, которые говорят: я иду к парню, переживающему нервный срыв, к парню, у которого призрачная связь с чувством по имени зрение, и, черт меня побери, я надену для него платье!

– При этом, – сказала я, – Айзек на меня даже не глядит. Он слишком влюблен в свою Монику.

Это вызвало катастрофические рыдания.

– Чувствительная тема, – объяснил Огастус. – Айзек, не знаю, как у тебя, но у меня смутное ощущение, что нас обходят с флангов, – после этого он снова обратился ко мне: – Айзек и Моника больше не ходячая половая озабоченность, но он не хочет об этом говорить. Он хочет только плакать и играть в «Подавление восстания-2: Цена рассвета».

– Честно, – оценила я.

– Айзек, во мне растет беспокойство по поводу нашего положения. Если ты не против, иди к электростанции, я тебя прикрою.

Айзек побежал к неопределимому зданию, а Огастус бешено стрелял из пулемета короткими очередями и бежал за ним.

– В любом случае, – сказал мне Огастус, – поговорить с ним не повредит. Вдруг он прислушается к мудрому женскому совету.

– Вообще-то я считаю его реакцию совершенно правильной, – ответила я под треск автоматной очереди Айзека, который прикончил врага, высунувшего голову из-за сгоревшего пикапа.

Огастус кивнул.

– «Боль хочет, чтобы ее чувствовали», – процитировал он «Царский недуг». – Ты проверил, за нами никого? – спросил он Айзека. Через несколько секунд над их головами просвистели трассирующие пули. – Да черт тебя побери, Айзек! – воскликнул Огастус. – Не хочу критиковать тебя в момент великой слабости, но ты дал обойти нас с флангов, и теперь для террористов школа как на ладони!

Солдат Айзека сорвался с места и побежал навстречу стреляющим, петляя по узкой улочке.

– Ты можешь перейти по мосту и кружным путем вернуться, – подсказала я, набравшись тактических знаний из «Цены рассвета».

Огастус вздохнул:

– К сожалению, мост уже в руках повстанцев. Это результат сомнительной стратегии моего опечаленного соратника.

– Моей? – задыхаясь, завопил Айзек. – Моей? Это ты предложил укрыться в чертовой электростанции!

Гас на секунду отвернулся от экрана и улыбнулся Айзеку уголком рта.

– Я знал, что ты можешь говорить, приятель, – сказал он. – А теперь пошли спасать горстку ненастоящих школьников.

Они вдвоем побежали по переулку, стреляя и прячась в нужные моменты, пока не подобрались к одноэтажной однокомнатной школе. Присев за стеной через улицу, они снимали врагов одного за другим.

– А чего они так рвутся в школу? – спросила я.

– Хотят взять детей в заложники, – ответил Огастус, ссутулившись над своим пультом и с силой нажимая на кнопки. Его предплечья напряглись, на руках проступили вены. Айзек весь подался к экрану, пульт так и танцевал в его тонких пальцах.

– Давай, давай, давай, – повторял Огастус.

Волны террористов набегали одна за другой, и они скашивали всех до единого, стреляя на удивление точно, чтобы не давать террористам палить в школу через окна.

– Граната! Граната! – заорал Огастус, когда на экране что-то пролетело по дуге, отскочило от двери школы и немного откатилось в сторону.

Айзек разочарованно бросил пульт.

– Если эти гады не могут взять заложников, они просто убивают их и обвиняют в этом нас.

– Прикрой меня, – сказал Огастус, выпрыгивая из-за стены и бегом кинувшись к школе. Айзек нащупал свой пульт и начал стрелять. Град пуль обрушился на Огастуса, который был ранен раз, другой, но продолжал бежать.

– Вам не убить Макса Мейхема! – закричал Огастус и, помудрив что-то с кнопками – пальцы так и мелькали, – бросился ничком на гранату, которая взорвалась под ним. Его тело разлетелось на части, кровь брызнула, как из гейзера, и экран окрасился красным. Хриплый голос сообщил: «Миссия провалена», но Огастус, видимо, считал иначе, потому что улыбнулся собственным останкам. Затем он сунул руку в карман, выудил оттуда сигарету, сунул ее в рот и зажал зубами. – Зато детей спас.

– Временно, – напомнила я.

– Всякое спасение временно, – парировал Огастус. – Я купил им минуту. Может, эта минута купит им час, а час купит им год. Никто не даст им вечную жизнь, Хейзел Грейс, но ценой моей жизни теперь у них есть минута, а это уже кое-что.

– Ничего себе загнул, – сказала я. – Речь-то идет о пикселях.

Он пожал плечами, словно верил, что игра может быть реальностью. Айзек снова зарыдал. Огастус тут же повернул к нему голову.

– Попробуем еще раз, капрал?

Айзек покачал головой. Он перегнулся через Огастуса и, борясь со спазмом в горле, выдавил, обращаясь ко мне:

– Она решила не откладывать на потом.

– Она не хотела бросать слепого парня? – уточнила я. Айзек кивнул. Слезы непрерывно катились по его лицу – одна за другой, словно работал некий беззвучный метроном.

– Сказала, ей это не под силу, – признался он мне. – Я вот-вот потеряю зрение, а ей это не под силу!

Я думала о слове «сила» и обо всем непосильном, с чем хватает сил справиться.

– Мне очень жаль, – произнесла я.

Он вытер мокрое лицо рукавом. За стеклами очков глаза Айзека казались такими огромными, что остальное лицо словно исчезало, и на меня смотрели два плавающих в пространстве глаза – один настоящий и один стеклянный.

– Так же нельзя поступать, – сказал он мне. – Как она могла?