— Твое свидание, стало быть, отменилось, — насмешливо констатировал адвокат, входя.

Он поставил пакет среди бумаг, обошел стол и оказался за креслом Дельфины. Та не шевельнулась. Он начал массировать ей плечи, она не противилась. Через минуту-другую, почувствовав, что она расслабилась, он шепнул:

— Все-таки нам неплохо было вместе, правда?

— А что, тебя выставили?

Он вздохнул, замедлив массажные движения, принялся жаловаться:

— Не то чтобы, но… Мы должны были уехать в Лиссабон вдвоем, она мне устроила форменный шантаж, ребенок, видите ли, ты не представляешь… Он все время болеет, и вдобавок она принимает снотворное, так что ночью менять ему памперсы приходится мне…

— Ну да… Со мной тебе это не грозило.

— А в нем и правда что-то есть, — одобрительно протянул Пьер, чтобы сменить тему, повернувшись к «Притяжению-2». — Ты сказала ему, что я согласен его защищать?

— Он не хочет защиты. Он хочет обвинения.

— А куда ты дела вторую картину?

— Она у прокурора.

— Пригласишь меня? — предложил он, показывая на пакет с надписью «Fauchon».[7] — Я тут купил…

— Ты купил для нее, проезжал и увидел свет в моем окне.

— Обожаю, когда ты цинична, — выдохнул он и поцеловал ее в ухо. — Филе меч-рыбы, блины, икра и миндальное печенье… Если у тебя еще работа, можем поужинать здесь.

Она повернула голову, встретила взгляд Ребекки Веллс.

— Нет.

— Ладно, тогда поедем к тебе.

— Какой ты все-таки нахал, — сказала Дельфина почти с восхищением.

— Мне не хочется, чтобы ты оставалась одна.

— Ты мне больше не нужен, Пьер.

— Что ж, — вздохнул он.

Взял пакет и под ее взглядом направился к двери.

— Но я же не сказала, что не хочу.

Он остановился, сбитый с толку.

Шарли была все на том же месте. В одной руке она держала газету с фотографией Жефа, в другой свой маятник, который висел неподвижно. Дверь открылась, Максим прошел через комнату походкой автомата, с остекленевшим взглядом и GPS-приемником под мышкой.

— Опять твои бредни, — бросил он на ходу, отложил косяк, рухнул на кровать и уснул.

Шарли даже головы не повернула. Жеф в своей камере писал половые губы Дельфины. Добавив в воду средство для мытья посуды «Paic» с запахом лимона, Дельфина мыла бокалы.

— У тебя ведь есть посудомойка? — спросил Пьер, подходя к ней сзади.

— Это богемский хрусталь.

— Ты сегодня странная, — прошептал он, обнимая ее.

— Я довольна. Я думала, мне будет хуже без тебя.

Его правая рука скользнула вдоль ее бедра, нырнула под юбку. Дельфина проверила чистоту бокала на свет.

— Слушай, один мой клиент, кажется, очень заинтересовался «Притяжениями». Да, конечно, нельзя ничего подписывать до суда, но… Можем договориться на словах, чтобы картины потом не ушли с торгов. Так сказать, моральный опцион, — заключил он, расстегивая ремень на брюках.

— Мне почти удалось забыть тебя, — вздохнула Дельфина, заново отмывая бокал.

Он задрал ей юбку.

— Скажи своему художнику, что мой клиент готов заплатить любую цену.

Художник, не выпуская кисти, отступил на три шага, окинул взглядом фигуру Дельфины, поискал на палитре нужный тон и подправил бедра. Стоя с закрытыми глазами, она сжимала пальцами край раковины, пока Пьер двигался в ней. Вдруг она открыла глаза. На подоконнике сидел голубь и смотрел прямо на нее. Она вскрикнула.

— Хорошо, а? — по-своему понял ее адвокат.

Дельфина с неожиданной силой оттолкнула его от себя. Он не удержался на ногах и сел прямо в коробку со снедью. Она затравленно оглянулась, потом снова посмотрела на окно над раковиной. Голубь исчез. Она выбежала на балкон, оглядела крышу, улицу, соседние дома. Ничего. Ни воркования, ни шелеста крыльев. И пластмассовые колья везде на подоконниках и балконных перилах — чтобы не садились птицы.

Запыхавшись, она вернулась в кухню. Пьер выбирался из коробки, весь в раздавленных помидорах.

— Ну ты даешь, обеспечила мне люмбаго! Что это на тебя нашло?

— Там был голубь…

Он уставился на нее, держась за поясницу. Потом бросил:

— Ясно, — и пошел прочь из кухни.

— Постой! — крикнула она.

Но прежде чем кинуться за ним, метнулась к рычагу и лихорадочным движением опустила ставень на кухонном окне.

Жеф вымыл кисть, в последний раз оглядел тело Дельфины, придвинул на место металлический шкаф и улегся на свой тюфяк.

Шарли тихонько постанывала, лежа рядом с Максимом, который спал, повернувшись к ней спиной. Она ласкала себя в полудреме, и прерывистые вздохи смешивались с воркованием под сводами ее сна. Ей виделся художник на верху стремянки, в одежде из другой эпохи, с голубем на плече. Виделась она сама: внизу, одетая в длинную белую блузу, она смешивала ему краски.

Вдруг она увидела пятнышко крови на белом рукаве. Еще одна капля упала сверху. Подняв глаза, она увидела собственную голову — Жеф заканчивал ее в самой середине фрески. Отрубленную голову. У нее вырвался крик, разбудивший Максима.

Он сел в постели и уставился на нее — запутавшуюся в простыне, с рукой между ног, содрогающуюся от кошмарного сна. Ему хотелось навалиться на нее и хотелось пива. Поколебавшись, он выбрал пиво. Оно и проще: с ней только начни, она готова трахаться часами, а ему быстро приедалось. Вдобавок она действовала ему на нервы тем, что никогда не хотела разделить с ним косяк, но за квартиру как-никак платила она, да и ее связи в легавке были нелишними. И все же, думалось ему, жизнь-то паршивая. Он считал, что достоин лучшего.

С банкой пива в руке он прошел по комнатам, перешагивая через инструменты. Сколько можно жить в этом свинарнике? Могла бы хоть ремонт закончить. Все возится со своими покойниками. На глаза ему попалась железная пластина, которую она прислонила к стене, чтобы прикрыть дыру. Голая девка выходит из моря крови, а рядом бензоколонка. Дичь, но девка ничего. Куда больше в его вкусе, чем Шарли. Он сел в кресло напротив, приспустил трусы, улыбаясь купальщице. И тут его взгляд зацепился за газетную вырезку на стеклянном столике. «Жеф Элиас — побег к себе». Над заголовком значились цифры последних продаж, от которых он остолбенел. Раскрашенная железяка сразу увиделась ему в другом свете; он подтянул трусы и подошел поближе, чтобы сравнить голубя-подпись с фотографией в газете.

Дельфина почти не изменилась в лице, узнав, что «Притяжение» кануло с концами. Она представила, какую рожу скорчит Пьер Анселен. Взяла расписку, которую подписала накануне Шарли, сунула ее в измельчитель и сказала:

— Картина была здесь, в моем кабинете, ясно? Вор проник сюда ночью, после моего ухода в двадцать три тридцать. Я только что обнаружила пропажу.

Сощуренными от солнца глазами Шарли смотрела на нее, борясь с волнением. Никогда ни один человек не пошел на риск ради нее — и вдруг не кто-нибудь, а следователь готова ее защищать ценой лжесвидетельства.

— У тебя же будут неприятности!

— Если скажу правду — будут.

Этот сообщнический тон, как бы поставивший их на одну доску, добил Шарли — она разрыдалась. Дельфина наклонилась к ней.

— Он был тебе так дорог, этот Максим?

— Да. Не знаю. Был кто-то живой рядом. Жил со мной, я была ему нужна…

— Если вдруг он вернет тебе картину, принесешь ее ко мне домой. Бульвар Малерб, восемьдесят четыре. Я предупрежу консьержку.

Выдержав паузу, Дельфина спросила:

— У тебя были видения сегодня ночью?

— Сон. Но я плохо помню. Жеф писал мою голову, вроде бы в церкви, и… Я безумно его хотела.

— А голубь там был?

Шарли вздрогнула, услышав в ее голосе тревожные нотки.

— Да. Это был не совсем сон. Я ласкала себя, думая о нем — так он явился… Тебе тоже?

— Нет, я мыла посуду.

Следователь прикурила две сигареты. Они уселись рядом на стол и рассказали друг другу каждая о своей ночи, сравнивая ощущения и образы.