Для оборванца вроде Уошингтона Рида сорок долларов – немалые деньги, и все же чернокожий опять затряс головой. Апостол добавил к двум бумажкам третью.

Рид крякнул, сплюнул, что-то буркнул и взял купюры. Свистнул лошади. Та выдернула морду из мешка и рысцой подбежала. Он легко сел в седло, приложил два пальца ко лбу и шагом выехал за ворота. Старейшины смотрели вслед и крестили воздух.

Упруго спрыгнув на землю, Фандорин приказал:

– Давай за ним. Он едет медленно, не отстанешь. В крайнем случае, немножко побегаешь, тебе это на пользу.

– А где мы с вами встретимся, господин?

– Я поговорю с к-коммунарами и вернусь в Сплитстоун. Буду в гостинице.

Из темноты, в которой скрылся всадник, донеслись заунывные звуки – это Уошингтон Рид затянул какую-то тоскливую ночную песню.

Шурша лаптями, Маса кинулся догонять.

Еще издали, когда вдали только-только показались постройки русской общины, Эраст Петрович услышал крики, а подъехав ближе, увидел мечущиеся меж домов силуэты. Кажется, на улицу высыпало все население деревни, включая детей.

Фандорин, конечно, предполагал, что его возвращения будут ждать с нетерпением, но не ожидал встречи столь бурной и многолюдной. Да еще с рыданиями!

Ночной ветерок донес явственные звуки плача, и Фандорин пришпорил лошадь – кажется, в коммуне стряслась беда.

Если подытожить то, что он услышал от доброй дюжины рассказчиков, оставив в стороне эмоции, слезы и негодующие выкрики, история вырисовывалась такая.

Поздно вечером, после ужина, танцев и хоровода, без которого в «Луче света» не обходилось ни одно общественное гуляние, красавица Настасья в сопровождении молодого человека, некоего Саввушки, отправилась к речке, пройтись. Вдруг с того берега, через брод, налетели двое на конях, лица под черными платками. Девушку перекинули через седло, ее кавалера оглушили ударом по голове и были таковы.

Когда Эраст Петрович потребовал, чтобы его отвели к свидетелю, тот прибавил к этому совсем немногое. Хорошенький юноша с льняными волосами и синими, словно васильки, глазами лежал на кровати. Его голова была обвязана бинтом, сквозь который проступало пятно крови. В комнату набилось множество коммунаров обоего пола, все слушали – не в первый и не во второй раз.

– Сидели на траве, разговаривали… – Голос у Саввушки дрожал, губы подергивались – не отошел еще от потрясения. – Как они подъехали, мы не слышали… Топот, плеск… Я кричу: «Вы что?! Пустите ее!» А он меня рукояткой…

– Сам виноват, сам! – ломая руки, закричал Кузьма Кузьмич. – Зачем Настю к речке повел? Какое ты вообще имел право за ней ухаживать? Ты же несовершеннолетний! Правил не знаешь?

Видно было, что председатель не в себе. Обвинение в адрес несовершеннолетнего Саввушки он повторил еще по меньшей мере раза три, а под конец разрыдался.

– Что делать, Эраст Петрович? Что делать? – всхлипывал Луков, хватая Фандорина за руку и мешая сосредоточиться. – Вы должны спасти Настеньку! Вернуть ее!

Все вокруг повторяли то же самое. Однако, приглядевшись, Эраст Петрович заметил, что женская половина коммуны убивается меньше, чем мужская. Из представительниц мягкосердечного пола глаза утирала лишь Даша.

Когда она заговорила, все замолчали. Похоже, к мнению горбуньи здесь привыкли относиться серьезно.

– Настю жалко, – сказала она. – Бедная девочка! Но что сделает Эраст Петрович в одиночку против целой шайки? Мы ведь с вами, сестры, не отпустим своих мужей под бандитские пули?

– Еще чего! Ни за что на свете! – закричали «сестры», а одна, в очках, тонко выкрикнула. – Насилием ничего хорошего добиться нельзя!

Горбунья подняла руку, призывая всех к молчанию.

– Товарищи, ясно одно. Нужно уходить отсюда. И чем быстрее, тем лучше. Оставаться в долине нельзя.

Толпа снова зашумела, но теперь в основном слышались мужские голоса.

– Как уйти? Куда уйти? Все бросить?

И несколько человек возмущенно зароптали:

– А Настя? Бросить Настю? Принципы принципами, но это уж просто подлость!

На того, кто произнес последнюю фразу, про подлость, немедленно накинулась одна из коммунарок, крайне неинтеллигентным образом:

– Молчал бы, кобель! Восемнадцать лет его кормила, обстирывала, а он к этой вертихвостке сбежал! Так ей и надо!

Начался бедлам – все заговорили разом, перебивая друг друга и размахивая руками. Создавалось впечатление, что семейно-половой вопрос в коллективной общине решен не до конца.

– Ходить можете? – тихо спросил Эраст Петрович у забинтованного. – Пойдемте. Покажете, где это произошло.

Не замеченные разгоряченными спорщиками, они выбрались из дома. Единственный, кто увязался следом, – председатель Луков.

Снаружи уже серели утренние сумерки, а пока дошли до речки, совсем рассвело.

– Не подходите близко, – велел Фандорин спутникам. – Где именно вы находились?

– Мы сидели вон там, под кустом.

Судя по примятой траве, не сидели, а лежали, определил Эраст Петрович, но объявлять об этом открытии не стал, чтоб Кузьма Кузьмич снова не впал в истерику. Председатель и без того был почти невменяем.

– Я знаю! – крикнул он. – Я догадался! Вы ведь не верите в Черных Платков, правда? Вы подозреваете, что это мормоны нас выживают! Я понял это по вашему поведению. И теперь я с вами согласен. Это они, длиннобородые дикари! Они увезли Настеньку в свой гарем!

– Не думаю, – проговорил сидящий на корточках Фандорин. – Не думаю…

Вот здесь двое конных пересекли речку. След узкой женской ступни – вероятно, Настя вскочила и попыталась убежать. Вмятина, несколько капель крови – это упал оглушенный Саввушка.

Эраст Петрович перешел через брод на ту сторону.

Так. В кустах лежали два человека, довольно долго. Вокруг – целых шесть окурков. Но окурки не ночные, более давние. Селестианцы точно исключаются – табак для них «сатанинская сера».

Поодаль привязывали лошадей: следы копыт, обгрызанные ветки.

Он вспомнил, как Настя рассказывала про свою утреннюю прогулку и про то, что двое мужчин подглядывали за ней с той стороны. Присмотрели добычу, потом за ней вернулись, а легкомысленная прелестница упростила охотникам задачу – сама вышла к речке. Неудивительно, что на то же самое место: живописная поляна, ивы над водой.

Какое-то время Фандорин шел по следу. Нашел на кусте клочок шелка – это платье украденной девушки зацепилось за колючку.

Но там, где кончилась трава и почва стала каменистой, след, как и в прошлый раз, потерялся. Порыскав и там, и сям, сыщик сдался. Прав был Роберт Пинкертон, когда сказал: «Городскому человеку без помощи местного специалиста не обойтись».

Значит, придется мобилизовать специалиста.

В Сплитстоуне он сначала завернул в гостиницу – умыться, сменить рубашку и узнать, нет ли новостей от помощника.

Портье сказал:

– Вам записка с каракулями от вашего китайца.

– Он японец.

В послании аккуратными иероглифами сообщалось следующее:

Выпив на первом этаже кофе (преотвратительного, как, впрочем, повсюду в Америке), Эраст Петрович наведался в указанное место. Путь был недальний, от «Грейт-Вестерна» шагов сто.

Японца он бы нипочем не обнаружил, если бы тот сам не зашипел из стога сена:

– Господин, я здесь. А он там.

Меж сухих стеблей высунулась рука и ткнула коротким толстым пальцем по направлению к ветхому сарайчику, за которым уже начиналась прерия.

Фандорин, неслышно ступая, подошел ближе и подсмотрел в щель.

Сначала после яркого солнца ничего не разглядел, лишь услышал размеренное хрупанье с подсвистом. Потом глаза привыкли к полумраку, и он увидел в углу непривязанную серую лошадь. Она жевала сено. Подсвистывал же ее хозяин, мирно спящий прямо у задних копыт своей клячи, которая предупредительно помахивала длинным хвостом, отгоняя от его лица мух и обеспечивая вентиляцию.