– Пустые. Боско в них заглядывал. Вы полагаете, их следовало откатить? Но на них толстый слой непотревоженной пыли!

Мы детально осмотрели котельную, просветив отопительную печь изнутри.

Исследовали кухню, где в прежние времена был устроен гидравлический подъемник, подававший блюда прямо наверх, в столовую. Теперь механизм («папина гордость») не функционировал.

Чем дальше углублялись мы в подвал, тем запущенней становились помещения.

В одном была свалена сломанная мебель. В другом – странные куклы в человеческий рост, с усами из пакли и пуговичными глазами. Они были набиты ватой, вместо ног – деревянные подставки.

Я приподнял одну из кукол – она оказалась совсем легкой.

– Это из папиной гардеробной. Он любил, чтоб сюртуки и фраки были без единой морщинки. Вы полагаете, куклы могут иметь отношение к шифру?

От пыли я расчихался.

– Вряд ли, – ответил за меня Холмс. – Идемте-идемте.

Дальше был чулан, где грудой лежали клетки, капканы, а с крючков свисало множество разнообразных сеток непонятного назначения.

– Все, что осталось от папиного зверинца, – печально сказал дез Эссар. – Я уже рассказывал. В парке когда-то был небольшой зоопарк, где жили звери, лично выловленные папой.

Фандорин поднял с пола мудреный силок из тонкой шелковой нити, который легко поместился у него в кулаке.

– П-превосходная ловушка для кабана. А вот эта для волка.

– Вы разбираетесь в орудиях лова? – живо спросил Холмс.

Как хорошо знакома мне эта ревнивая интонация! Я знал, что мой друг терпеть не может охоту и все с нею связанное, но ему невыносима сама мысль о том, что есть области, в которых кто-то разбирается лучше него. Полагаю, именно в этом следует искать причину столь разносторонней, но фрагментарной эрудированности Шерлока Холмса.

– Немного, – ответил русский. – В свое время я участвовал в экспедиции по ловле уссурийского тигра и кое-чему научился у сибирских з-звероловов.

В глазах Холмса блеснула неподдельная зависть. Я не мог сдержать улыбки.

– Вы думаете, ключ нужно искать здесь? – Дез Эссар напряженно наблюдал, как пальцы Фандорина ловко перебирают ячейки шелковой сети.

Но русский покачал головой, и мы тронулись дальше. Он догнал нас на следующем повороте – у порога большой и в прежние времена, очевидно, роскошно обставленной комнаты. На полу лежал ветхий ковер, в углу доживала свой век вылинявшая оттоманка.

– Здесь папа курил опиум, – чуть смущенно улыбнулся хозяин. – В его времена это не считалось чем-то предосудительным. Помните – граф Монте-Кристо, прекрасная Гайде и прочее подобное. Видите, тут целая коллекция трубок.

Я покосился на Холмса, который с интересом разглядывал стеклянный стеллаж. Попросив позволения, открыл, подержал на весу персидский чубук желтого дерева.

– Это для особого сорта гашиша, я видел такие в Кандагаре, – пробормотал он.

– Вы разбираетесь в наркотических веществах? – с интересом спросил Фандорин, из чего следовало, что он не читал мой «Этюд в багровых тонах», где я упоминаю о пагубной привычке, от которой мой друг впоследствии с таким трудом избавился.

Дез Эссар же воскликнул:

– Ага, вам эта комната тоже кажется подозрительной! Я исследовал ее дюйм за дюймом, но ничего не обнаружил!

Но Холмс отмолчался, и мы продолжили осмотр.

Я по-прежнему уделял особое внимание стенам и потолку, благо в подвале он был низок. Надо сказать, что на лестницах и в коридорах повсюду была побелка, так что время от времени мне приходилось вытирать пальцы платком. Однако я неоднократно ловил на себе одобрительный взгляд Холмса, что побуждало меня продолжать поиски с удвоенным тщанием, Он и сам время от времени рассматривал фрагменты стены в лупу.

Обход продолжался очень долго и, к сожалению, ничего не дал. От медленной ходьбы у меня устали ноги, а наш рыхлый хозяин и вовсе выбился из сил.

Когда мы поднялись на первый этаж, оказалось, что короткий зимний день закончился – за окнами было совсем темно, и дез Эссар, повернув генеральный выключатель, зажег свет во всем доме.

– Боже, уже седьмой час! – простонал он. – Я оставляю вас, господа. Надеюсь, что вы разгадаете эту проклятую шараду, но рисковать жизнью дочери я не могу. Поеду к директору банка за деньгами. Он ждет меня. Ему наверняка хочется в такой вечер побыстрей оказаться в кругу семьи. Распоряжайтесь здесь по своему усмотрению. Как вызвать Боско, вы знаете.

Едва дез Эссар уехал, мы поспешили разделиться с нашими союзниками (или вернее сказать «соперниками»?). Фандорин и японец поднялись к себе в комнату – несомненно для того, чтобы обсудить план действий. Меня же Холмс удержал за рукав, так что мы остались на лестнице.

– Вы тоже подниметесь, но чуть позже, – проговорил он, оглядывая стены и потолок.

Надо сказать, что он и во время обхода все задирал голову кверху – я даже подумал, не высматривает ли он там тайник.

– За дело, Уотсон. У нас остается меньше шести часов. Хотя мне думается, что мы распутаем узелок гораздо скорее.

При этих словах я ощутил неимоверное облегчение, поскольку понятия не имел, с какой стороны подойти к делу. Найти тайник в этом сумбурном, захламленном доме представлялось мне совершенно невозможным, во всяком случае в столь короткий срок.

Здесь мне придется описать одно мучительное для моего самолюбия происшествие, в результате которого я оказался на время отлучен от расследования.

Вот как это произошло.

– С чего начнем? – воскликнул я. – Приказывайте, я хочу быть вам полезен!

– Помните прошлогоднее дело о пропавшем кассире? – загадочно улыбнулся Холмс.

– Конечно, помню. Вы моментально доказали, что кассир вовсе не сбежал с ключами от сейфа, и в доказательство сами вскрыли несгораемую комнату, где деньги лежали в целости и сохранности. Вы блестяще произвели эту сложную техническую операцию, воспользовавшись моим фонендоскопом.

– Который я вам так и не вернул, поскольку безнадежно его испортил.

– Да, так вы сказали. Но на премию, полученную от банка, я купил себе новый. Это было незабываемое зрелище, – расхохотался я. – Вы, словно заправский врач, диагностирующий больного, прослушиваете звуки, издаваемые поворотным механизмом замка, а мы все стоим и, затаив дыхание, наблюдаем. Консилиум, да и только! Идея не взламывать бронированную дверцу, а применить фонендоскоп была гениальна!

– Все не так просто, – засмеялся Холмс. – Иначе взломщики накупили бы себе фонендоскопов и обчистили бы сейфы по всей стране. Я не сообщил репортерам одной маленькой детали. В вашем инструменте я заменил фабричную мембрану на другую, собственного изобретения. Она сделана из тончайшего стекла и обладает сверхвысоким коэффициентом вибрации. Он-то и позволил мне правильно определить код замка.

– Вы хотите сказать, что в записке Люпена обозначен код какого-то замка? – спросил я.

– Нет. Я хочу сказать, что фонендоскоп находится в моей походной лаборатории и вновь сослужит нам службу.

– Но как?!

– Очень просто. Что такое бомба, которая должна взорваться в строго определенное время? Это заряд динамита, соединенный с часовым механизмом. А что делают часы?

– Идут, – подумав, ответил я.

– А еще?

– Ну, не знаю. Тикают.

– В том-то и дело. – Улыбка Холмса стала еще шире. – Где-то в потайной комнате или нише тикают часы. Услышать этот звук невооруженным ухом, разумеется, невозможно. Но если знать, где именно искать, можно приложить мой усовершенствованный фонендоскоп к подозрительной поверхности, и, уверяю вас, стеклянная мембрана уловит тиканье даже через стенку – ведь в ней обязательно будет хоть какая-то, пусть крошечная щель.

– А мы знаем, куда именно прикладывать фонендоскоп? Не можете же вы прослушать весь дом, на это понадобится несколько дней!

– Разве я похож на идиота? – Холмс изобразил обиду, но в глазах поблескивали веселые искорки. – Во-первых, адская машина может быть заложена лишь в подвале. Вы профан в архитектуре, иначе сами бы это поняли. В круглой башне спрятать заряд негде. Под башней подвальное помещение отсутствует. Если бомба на одном из трех этажей основного дома, то при взрыве башня уцелеет – она ведь находится сбоку. А именно в башне, вернее в ее узнице, и заключается весь смысл отвратительного шантажа. Динамит должен быть внизу, в фундаменте. Тогда обвалится все здание, включая пристройку.