Почтенные иудеи хранили молчание. В них были живы воспоминания о манне небесной. Будто они сами ходили в безводной пустыне за Моте (Моисеем). А Моте ходил за Облаком. Облако и было Бог. Когда у Моте случалась нужда, Моте просто заходил в Облако и возвращался с манной и давал её всем. Люди жадно ели манну – и прекращали ощущать голод и жажду, прекращали роптать и вновь шли за Моте. Моте тоже был пророком, он не был царём. Но у него было больше власти, чем у царя.

Но ведь царём, настоящим и единственным царем иудеев был он, великий Ирод.

Он тоже может накормить и напоить. Он богаче всех этих никчемных стариков.

Пир! Пусть будет пир!

Накануне он приказал, и привели пророка.

Он повелел – и пророк у него в клетке, его руки связаны. Облако в клетке. Смешно. Предтеча – пусть сможет вытечь из клетки, ха-ха! Он сам выпустит облако, когда будет его царская воля. После пира. Он не казнит пророка за мерзкую болтовню, пусть все оценят его, царёво, милосердие.

Но вначале пусть пророк скажет, откроет ему, великому царю Израиля, тайну. Вопросов накопилось много. Тайна святых манила. Почему Моше заходил в Облако и получал ответы на свои вопросы?!

Ирод уже несколько раз говорил с Крестителем, но из разговора ничего не вышло. Он ничего не понимал. Завеса оставалась опущенной.

Перед царём!

Вопросы летели, как камни в бездонный колодец, святая святых будто онемела. Ладно, пусть будет пир.

Пусть придут друзья. Они ли не предатели и не лицемеры.

Царь и подлые подданные будут есть, но останутся голодными. Он опять будет пить много вина, но во рту будет пекло.

Женщины, имена многих уже не вспомнить. Как завоеватель, настоящий римлянин, он входит в женщину, словно в павший к его ногам дворец, но выходит с пустым сердцем, словно вор из хижины бедняка.

Его усталое сердце гоняется за иллюзиями, будто за миражами. Его жизнь – пустыня.

Рано или поздно Предтеча подчинится, облако напоит пустыню.

Но вначале пир!

Возможность расслабиться, забыться.

– Пляши! Дай мне танец! – закричал царь иудейский.

Винные искры из кубка наполнили пещеры души. Тени недоверия и страха исчезли.

Настоящее заблистало. Его можно даже потрогать, как давно он хочет этот дворец, колышущий бедрами. Ведь римляне спят со своими дочерьми, а он – царь, ему сегодня нравится уже не Иродиада, а её дочь.

– Пляши и проси, что хочешь!

Она дала ему танец.

Затем послушно подбежала к матери. Иродиада, ненавидящая Ирода за его измены, своеволие и пьянство, дышащая ядом в сторону Иоанна за его правду, изобличающую её блуд, что-то шепнула в ухо дочери.

– Теперь дай мне голову на блюде. Голову Крестителя, царь! – Желанная танцовщица назвала свою цену!

Откуда взялось это блюдо? Зачем?

Царь сказал: проси, что хочешь. Царь сказал – царь сделал…

Голова Иоанна Предтечи лежит на блюде.

Запах свежей крови. Мутит. Вина!

Как не помнить всегда? Вина!

Навсегда, как веки пророка, упал занавес.

Навсегда закрылась тайна святых для Ирода.

Царь ли сказал? Царь сделал!

И напоследок – простая история сего дня.

Напротив сидел мужчина жалкого вида. Жалко-задиристый вид – это не оскорбление, это правда. Былая задиристость торчала из мужичонки, как обрубки зубов из его дёсен. – Док, помоги, – проговорил он осиплым голосом. – Я спать не могу. Как-то по молодости перебрал я, очнулся в «обезьяннике». Менты сказали, что я пырнул кого-то. Пьяный был, ничего вспомнить так и не смог. Засудили. Здорово я тогда осерчал. Своё отсидел. Вышел. Домой добрался. На радостях отметили. Утром открываю глаза – решётка! А у меня кулаки в ссадинах и штанина в крови. Это дежавю мне всю жизнь в отсидку превратило. Боюсь я за себя. Шестой день на воле, колотит меня всего. Вдруг выпью, засну, потом глаза открою – и опять решётку увижу.

...

Мудрость веков(Сир 7: 1)

Не делай зла, и тебя не постигнет зло.

АЛКОГОЛЬ И ЖЕНЩИНА Змей-искуситель

Наташа оказалась на больничной койке 2 мая. Тяжкое запойное состояние.

Десять лет назад она окончила среднюю школу. Началась школа жизни. Пришлось устраиваться самостоятельно: родители ничем помочь не могли, они спивались. Её ничто не держало в родном посёлке. Девочка, помыкавшись, решила ехать в Москву. Друзья приняли Наташу в бригаду на должность типа «принеси-подай». Но, быстро освоив мастерство отделочных работ, она сделала рывок в карьере. Бригадный дизайнер помещений – ребята окрылились.

С её появлением в мужском рабочем коллективе исчезла «мивинная» лапша и прочая сухомятка, желудки украинских гастарбайтеров заработали значительно исправней. Жизнь налаживалась. Став полноценным членом бригады, Наташа заняла место первой леди в застольях, ей это льстило. Поводов хватало: новый заказ или окончание шабашки, трудный день или прибытие новенького, а то и просто «для сугреву».

Втайне от всех, будто уехав к заболевшей маме, она сделала аборт. Но время шло, и обида забылась, тот «козел» давно уже не работал в бригаде; она прикипела к Володе, смешному розовощекому блондину, оказавшемуся её земляком. Он был её рыцарем, и ничего, что вместо коня он ловко оседлывал стремянку: он был настоящий. И ей захотелось ребёнка.

Они прожили два года, но забеременеть не получалось. Сменялись заказчики, сменялись районы Москвы.

И вот однажды, когда в очередной раз душу точил червь воспоминаний о её сокровенной тайне, работёнка подвалила в доме, за окнами которого виднелась церковь. На монастырском подворье каждый день с утра до вечера стояла очередь женщин с красивыми букетами свежих цветов.

Наташа поинтересовалась у жены заказчика и узнала, что цветы предназначаются великой слепой, которая родилась без глаз, но умела видеть душою, – святой Матроне Московской. Эта святая давно умерла, но хозяйка любовно называла её Матронушкой, будто не её мощи покоились в храме, а она живая, и ей, Матронушке, можно доверить всё. Как близкой подруге. Сама заказчица уговорила мужа купить эту квартиру с видом на монастырь, потому что, как она считала, Матронушка спасла её дочь от тяжелой болезни.

Наташа не всё поняла, по церквам ей ходить не приходилось, но, купив цветы в ближайшем киоске, она перешагнула порог храма…

На выходе монашка сунула ей в руку отломленную головку белой розы, из тех, которые приносят в обилии женщины, и посоветовала добавлять лепестки в чай и пить. С этого дня что-то изменилось. Наташу каждый день тянуло к новой её подруге, к Матронушке, и она торопилась к ней при первой возможности.

Вечерние застолья и утреннее пиво отошли на задний план. Через год Наталья почувствовала, что беременна. Рожать вернулась на родину, столица для этого слишком дорога; а родительская хатка уже стояла пустая.

Сын родился крепышом, но деньги имеют одно подлое свойство – заканчиваться. Муж опять уехал на заработки. Однако через месяц ему пришлось вернуться: с Наташей приключилась беда.

Соседки упрекнули её за то, что она не приехала на похороны родителей, а она даже не знала, что они умерли в один день – решив, видимо, опохмелиться, отравились какой-то политурой. У молодой мамы, кормящей грудью, начался запой.

Через сутки после нахождения в палате она поинтересовалась, какой сегодня день.

– Вчера было 2 мая, день Матронушки Московской. Она тебя, Наташенька, и сыночка твоего от беды отвела.

Как-то на приём пришла ухоженная блондинка, лицо которой, несмотря на обилие косметики, выдавало проблему.