Это было похоже на электрический удар… Не на тот, которого подспудно ждешь, когда, скажем, вкручиваешь лампочку или вскрываешь распредкоробку под напряжением. Бывает другая разновидность электроударов – когда делаешь что-то привычное, например в миллионный раз втыкаешь кнопку торшера, не ожидая подвоха, и тут – бац…

Уж долбанет так долбанет. Пронзает с ног до головы и через все печенки.

Так было и сейчас.

Все мысли вдруг куда-то отлетели. Артем на миг позабыл, в каком веке и в какой стране он находится. Как-то сразу все стало несущественным.

А и всего-то, что произошло, – увидел перед собой женщину. Правда… Немного перефразируя незабвенных классиков «Тут смотря какой отец», можно было сказать – тут смотря какую женщину перед собой увидеть.

Наверное, такое может произойти с каждым, да вот только не каждому выпадает. Наверное, у каждого в голове складывается образ женщины его мечты. Как правило, это довольно смутный контур, нечто зыбкое, совершенно неконкретное, но когда встречаешь эту женщину, сразу откуда-то приходит понимание – это ОНА.

«Она», – понял Артем. И странное ощущение дежа-вю посетило его: где-то он уже видел эти агатовые миндалины глаз, эти иссиня-черные волосы, овальной формы лицо, эти тонкие губы. Где? Может быть, во сне? А еще у нее была длинная шея, и она была довольно высокого для японок роста. «Слава богу, лицо ее не намазано этими идиотскими белилами», – почему-то подумал Артем.

– Я – Ацухимэ. Сестра Кумазава Хидейоши. – Девушка поклонилась, взмахнув длинными рукавами кимоно[19]. – Я знаю, что ты прибыл от Хидейоши. Не удивляйся. У молодого Наканэ, у самурая, что проводил тебя к сэнсэю, есть подруга, служанка по имени Оёси… А на женской половине слухи разносятся моментально.

Она взглянула Артему прямо в глаза (чего женщины здесь обычно не делали) и улыбнулась.

Лучше бы она не улыбалась. Так, наверное, было бы спокойнее. Но она улыбнулась, этого уже не поправишь, и Артем со сладкой истомой осознал, что увязает все глубже.

– Господин… – Она со значением оборвала фразу.

«Ах да! Я же не представился, – сообразил Артем. – Как неучтиво, черт возьми!»

– Ямамото… – сказал он. И внезапно у него вырвалось: – Но лучше зови меня Артем.

Впервые здесь, в Японии, он представился своим настоящим именем, а не дурацким ником «Ямамото», который у самого Артема уже начинал вызывать трудно объяснимый, но вполне стойкий рвотный рефлекс.

– Алтём? – переспросила она.

«Как мило она выговаривает мое имя», – подумал акробат.

– Да, Артем.

– Какое странное имя, – сказала Ацухимэ. – Это имя что-нибудь означает у вас?

– Означает? – удивился гимнаст. – Разве имя что-то должно означать?

– Дзиромаро означает «второй сын», Сабуромаро – «третий сын», Рокуромаро – «шестой сын»…

– Нет, имя Артем ничего не означает, – сказал воздушный гимнаст.

– Господин Алтём, расскажи мне о Хидейоши…

Говоря это, Ацухимэ дотронулась до отворота его куртки-косодэ. Зачем она это сделала? Артем едва только начал приходить в себя от заставшего его врасплох потрясения, как снова… Она ведь только приблизила к нему свою руку, а его голова закружилась, будто он в самолете рухнул в воздушную яму.

– Он велел передать что-нибудь мне? – спросил она. – Только мне, и никому другому?

Артем замешкался с ответом, потому что на ум пришла просто-напросто сущая нелепость – скажи он сейчас Ацухимэ, что ее брат ничего не велел передать, она развернется, уйдет, и он ее больше не увидит. Соврать ей, что ли? Дескать, Хидейоши велел передать такие слова: «Приветь незнакомца, сестренка, будь с ним ласкова, одень, обуй, накорми».

– Нет, – наконец выдавил из себя Артем. – Ничего не велел передать.

И поспешил добавить:

– Но он говорил мне о тебе. Сказал, что его сестра живет в доме мастера Мацудайра. Когда мы с ним расстались, Хидейоши был здоров, не был ранен.

«Что я несу? – удивился сам себе Артем. – Нет, надо выбираться из этого наваждения».

– Он направился в Киото? – спросила Ацухимэ.

«И имя у нее хорошее, – Артему пришла на ум очередная нелепость. – И сочетание получается хорошее – Артем и Ацухимэ… Ацухимэ и Артем».

– Да, – сказал гимнаст. – В Киото.

– Ты долго будешь гостить в доме сэнсэя?

«Теперь уже не знаю, – ответил бы ей Артем, если бы решил говорить правду, и только правду. – Теперь уже ничего не знаю».

– Мастер Мацудайра сказал, что я могу остаться надолго. Сказал, что станет заниматься со мной кэмпо.

– Кэмпо? – Она оживилась. – А он проверял твои умения?

– Проверял. – Артем почувствовал, что наваждение все же помаленьку отпускает его. – Только умений у меня никаких нет, с мечом я прежде дела не имел. Есть лишь задатки. Правда, мастеру они понравились.

– На чем вы фехтовали с мастером, на синаях или на боккэн? – Похоже, Ацухимэ нисколько не притворялась, и ее действительно интересовала эта тема.

– На том и на другом.

И тут Ацухимэ произнесла нечто, от чего у Артема аж дыхание перехватило:

– Я бы пофехтовала с тобой, Алтём. Мне хотелось бы посмотреть, каков ты в работе с нагината или с копьем.

– А ты фехтуешь? Я, конечно, недолго нахожусь в ваших краях… и, может быть, только поэтому пока не встречал здесь женщин с оружием.

– Я тоже не встречала, – рассмеялась Ацухимэ. – Разве что саму себя… Я живу в доме сэнсэя десятый год, – продолжала она. – Я появилась в этом доме совсем маленькой девочкой. Я, как ты знаешь, из семейства Кумазава, поэтому меня не заставляли прислуживать и вообще работать по дому. Целыми днями я бегала везде, где хотела, и играла во что хотела. Играла же я не с куклами, а с синаем или с боккэном. Потом уговорила плотника Икэда сделать лук, который был бы мне по силам, бегала с ним на лужайку за чайным домиком и упражнялась в стрельбе. Потом осмелела настолько, что стала нарушать строжайший из запретов – тайком пробиралась в комнату, где хранится оружие, и сама училась управляться с разными предметами. Больше всего мне нравилась нагината. Мне приходилось всему обучаться тайком. Ма-ай и зансин[20] я обучалась, сквозь щелочку подглядывая за упражнениями в зале и потом повторяя их на лужайке за чайным домиком. Суки я обучалась, хитростью направляя разговоры с сэнсэем на нужную мне тему. Вот сотай рэнсю по-настоящему я отрабатывать не могла. Тогда я сделала из соломы чучело в человеческий рост, воткнула его в землю на лужайке за чайным домиком и упражнялась.

Девушка пожала плечами:

– А меня никто не останавливал, не говорил: «Не женское это дело». Жены сэнсэя и его наложницы думали, что сэнсэй мне все это разрешает, а сами спросить его боялись. Глупые гусыни! Только и умеют, что сплетничать и делать друг другу мелкие гадости. – Сказано это было Ацухимэ с нескрываемым презрением. – А сэнсэй меня не останавливал, потому что думал – вырасту и одумаюсь. А я выросла и не одумалась. Теперь уже поздно. – Она вздохнула. – Женщины не могут носить оружие. Даже женщины знатного самурайского рода. Кинжал – это не оружие. – Ацухимэ завела руки за спину и вытащила из банта, в который были завязаны на спине семь поясов[21], карманный женский кинжал каи-кен. – Считается, он нужен женщине, чтобы убить себя, когда посягают на ее честь. А зачем убивать себя, когда я легко могут убить того, кто посягает? Только лучше это делать не кинжалом, а мечом или нагината.

Она убрала каи-кен в сплетения банта.

– Скажи мне, Алтём, ты стал бы упражняться со мной в фехтовании?

– Да, – не раздумывая, ответил Артем.

– Здесь никто не хочет упражняться со мной, – ее голос чуть заметно дрогнул.

– Мастер запрещает?

– Мастер не запрещает, тут другое, – она произнесла это с какой-то непонятной интонацией. – Самураи считают – настоящий буси[22] не станет скрещивать с женщиной даже бамбуковые клинки. Потому что этим он уронит свою честь. – Ацухимэ невесело улыбнулась. – Раньше они меня задирали. Но быстро перестали и теперь молчат. Это я их отвадила. Если кто-то пытался сказать про меня что-то нехорошее, я говорила ему – давай сразимся, выбирай оружие, и, победив, поставишь меня, женщину, на место, и больше я никогда не возьму в руки ни синай, ни боккэн, ни катану, ни нагината. После этого они тут же умолкали. Потому что никто из них не хочет быть посрамленным, уступив женщине в поединке. А все тут знают, как я фехтую. Они бегали и бегают подглядывать, как я упражняюсь на лужайке за чайным домиком. – Она вдруг фыркнула. – Они боятся меня из-за того же, из-за чего боялись когда-то мастера ёсинори. Ты, Алтём, никогда не слышал о мастере ёсинори?