Земсков рассмеялся:
— У тебя уже опыт по части чердаков. Обратно так не иди. Подозрительно. Валяй прямо в двери. Пусть думает, что у нас роман.
Людмила вздохнула:
— Пусть думает…
Часовой беспрепятственно пропустил её, а через час, когда было уже темно, Земсков выбрался по способу Людмилы.
Косотруб и Людмила ждали его в условленном месте. На обоих были надеты маскировочные комбинезоны.
— Все тихо? — спросил Земсков, натягивая комбинезон.
— Пока тихо, — сказал Косотруб, — все четыре батареи стоят полукольцом с западной стороны. На КП проложили связь. С тыла КП охраняет батарея Сомина.
— Ясно. — Земсков затянул ремень, на котором висел его старый трофейный пистолет. — Все пряжки прощупайте. Проверьте, чтоб ничего не гремело.
— Невозможно! — развёл руками Косотруб.
— Почему?
— Я ж хотел проверить, так она мне проверила по шее — до сих пор голова не ворочается.
— В таком случае — все в порядке, — серьёзно ответил Земсков. Он посмотрел на часы: — Двадцать один сорок. Пошли!
3. НАДЁЖНАЯ ДУША
Шоссе осталось далеко влево. Земсков торопился. Он хотел быть в Павловском до восхода луны. Но небо на востоке уже серебрилось.
Косотруб шёл впереди, за ним Людмила, последним — Земсков. Напрямик было много ближе, чем по шоссе, петляющему между плавнями, но все-таки когда луна поднялась над лесом, они прошли только полдороги.
— Бери правее, — прошептала Людмила, — вон по тропке…
— Залезем в плавни, не выберемся! — предупредил Земсков.
Людмила обернулась к нему. В её лице не было и тени тревоги:
— Раз взяли меня, верьте. Я знаю дорогу.
«Она не представляет себе опасности, — подумал Земсков, — идёт, как на прогулку. И ещё радуется чему-то!»
Дорожка действительно упёрлась в плавни. Людмила обогнала Валерку и пошла вправо по краю болота. Земсков взглянул на компас: «Уклоняемся в сторону!»
Девушка уверенно шла вперёд. Показалась какая-то тёмная постройка.
— Волчья мельница. Здесь гребля — плотина такая, — пояснила Людмила.
На мельнице было темно. Это старое сооружение давно пустовало. Даже мыши и крысы ушли отсюда, наверно, на Адагум, где совхоз построил мельницу с дизельным мотором. Ручей затянуло илом, колёса прогнили. Но гребля и старая булыжная мостовая по той стороне болота сохранились. Сюда, на старую мельницу, Людмила не раз ходила девочкой. Многие боялись, а она нет. Какие могут быть водяные и ведьмы в эпоху механизации сельского хозяйства? Вот бандиты здесь были, но и те давно повывелись. Девчонки говорили, что по ночам тут слышатся голоса и кто-то ухает под колесом. Людмила не верила. Впрочем, точно сказать не мог никто, так как ночью сюда ходить не отваживались. Людмила много раз собиралась пойти одна, но так и не решилась. Все-таки жутко было бы оказаться одной среди ночи на Волчьей мельнице.
В темноте покосившийся дом с кровлей, сдвинутой набекрень, напоминал не то сидящую у болота бабу в косынке торчком, не то собаку, поднявшую вверх одно ухо над водорослями и кувшинками.
У мельницы начиналась гребля. Разведчики перешли через болото по замшелым скользким камням. Из-под ноги Валерки спрыгнула на широкий водяной лист жирная лягушка. Валерка не удержался, плюнул в неё, но она так и осталась сидеть на прогнувшемся под её тяжестью листе, провожая людей удивлённым взглядом выпученных глаз.
По булыжникам старой мостовой, заросшим бурьяном, шли минут пятнадцать.
Компас говорил Земскову о том, что они, описав дугу, идут теперь прямо на хутор. Шоссе было близко. Один раз оно мелькнуло под луной белой лентой в просеке между густыми кустами. Земсков на всякий случай запомнил этот поворот. У самого хутора наткнулись на немецкий патруль. Трое солдат курили, сидя на поваленном дереве. Их осторожно обошли. Между деревьями белели хаты. Теперь двигались медленно, поминутно прислушиваясь, держась в тени акаций, а когда посадка окончилась, Земсков и за ним остальные переползли по-пластунски через поле гречихи. До места, где была огневая позиция первого дивизиона, оставалось не более полукилометра, но пройти эти пятьсот метров по уличке напрямик не представлялось возможным. Земсков прошептал прямо в ухо Людмиле:
— Теперь веди дворами…
Она мотнула головой, хлестнув волосами по лицу Земскова:
— Сейчас — по канаве…
Они пробрались по канаве, заросшей крапивой и лопухом. Сильно запахло гарью. За поваленным забором показался обгорелый дом. Сквозь стропила светила луна, а под окном блестели осколки стекла.
Видимо, дом был подожжён. Никаких следов разрывов снарядов не было заметно.
— Сволочи! Гавриловну спалили! — Косотруб толкнул Людмилу локтем. — Узнаешь?
Это был тот самый дом, где их угощали сливянкой. Во дворе у крыльца мёртвый пёс все ещё скалил зубы на своих убийц. «Ну, здесь было дело!» — подумал Косотруб и вошёл в дом. Он вышел через несколько секунд:
— Убили Гавриловну. Вся обгорела. Только по этому узнал, — он протянул на ладони две крупные коралловые бусины, оправленные в серебро. Рука Косотруба дрогнула, и кораллы скатились на землю. Никто не сказал ни слова. Обойдя дом, пошли огородом. На огороде среди капустных шаров валялись где юбка, где шёлковая кофточка, где цветная косынка. Вероятно, их обронили, спасаясь от пожара или от погони. Людмила вдруг резко остановилась, вскинув руки, будто на краю пропасти. Среди высокой картофельной ботвы лежал труп одной из девушек. Юбки были задраны на голову, голое тело под луной казалось зеленоватым. На животе чернела широкая штыковая рана. В нескольких шагах Косотруб обнаружил труп второй девушки, ещё более обезображенный. На этот раз удар штыком был нанесён в лицо. Косотруб отшатнулся. Он шагнул в сторону. Гулкий звон струны заставил всех троих вздрогнуть от неожиданности. Валерка нагнулся и поднял из картошки чёрную гитару.
Несколько минут ушло на то, чтобы прикрыть изуродованные тела Ирины и Полины.
— Вернёмся — похороним, — сказал Земсков. — Пошли!
Сразу за огородом начинался колхозный сад, где днём стояли батареи Николаева. Разведчики продвигались ползком, затаив дыхание. Земсков вдруг крепко сжал плечо Косотруба:
— Смотри!
За деревьями чернел характерный силуэт боевой машины. Она стояла на поляне. Оттуда доносились голоса. Косотруб пополз вперёд, притаился в тени дерева. На освещённой поляне он увидел троих немцев. Унтер-офицер в высокой фуражке чем-то восхищался. Второй, придерживая локтем винтовку с широким штыком, показывал какую-то вещь. Косотруб вытянул шею. Острое зрение сигнальщика не обмануло его. Немец держал в руках ожерелье.
— Wo hast du das genommen?[4] — спросил унтер-офицер.
— Dort![5] — солдат указал в сторону сгоревшего дома, и Валерка понял, что это те самые кораллы.
Третий немец — часовой — с интересом прислушивался к разговору, широко расставив ноги и положив локти на автомат, висящий у него на шее. Унтер-офицер вскоре удалился, а тот немец, который показывал ожерелье, — видимо патрульный — начал описывать широкие круги по краю поляны. Один раз он прошёл совсем близко от Косотруба. Часовой все так же стоял у машины, исправно неся свою службу.
Валерка возвратился к Земскову и Людмиле. Всем было ясно, что прежде чем приняться за часового, необходимо избавиться от патрульного. Валерка предложил свой план. Сначала Земсков не соглашался на него, но ничего другого он придумать не мог.
— Давай, Людмила! — Земсков сжал её холодные пальцы. — Иди.
Вернувшись на огород, Людмила подобрала там юбку и кофточку, натянула их с большим трудом поверх комбинезона. Затем она, уже не прячась, пошла по дорожке, ведущей на поляну. Патрульный сразу заметил её.
— Halt![6] — он выставил вперёд штык.
Людмила улыбнулась, ткнула себя пальцем в грудь:
