— Володя…

Сомин махнул ему рукой:

— Молчи! — Он передавал по телефону на огневую позицию приказ Земскова.

Косотруб пригнулся, будто он услыхал над своей головой свист снаряда.

На огневой позиции уже меняли прицел. Николаев снова поднял пистолет. Невидимые танки обтекали с двух сторон крохотный окопчик в открытой степи. Сейчас на них обрушится залп двух гвардейских дивизионов. Николаев представил себе вихрь взметнувшейся земли, бурю раскалённых осколков, от которых плавится броня танков, и Земскова…

Сомин опустил телефонную трубку. Николаев медлил какую-то крохотную долю секунды. Краем глаза он снова увидел флаг своего корабля и нажал на спуск пистолета:

— Залп!!!

«Виллис» генерала Назаренко обогнал колонну грузовиков с пехотой. Полчаса назад один из полков дивизии Поливанова уничтожил сильный заслон врага, и теперь войска беспрепятственно устремились вперёд по дороге, ведущей на станицу Варениковскую.

Назаренко был мрачен. Известие о гибели Героя Советского Союза Арсеньева и шифровка Будакова произвели на него крайне тяжёлое впечатление. Ночью он связался по радио с частями, находившимися под Ново-Георгиевской. Яновский с третьим морским дивизионом был направлен с запада к хутору Павловскому. Назаренко уже знал о том, что контратака танков была отражена. Моряки тут же ушли вперёд. Больше никаких известий от них не поступало, но генерал не сомневался, что и после смерти командира моряки-«ростовцы» не уронят своего флага.

Рощин, сидевший сзади, пробовал завести разговор с генералом, но Назаренко отвечал односложно и неохотно. Километров пять проехали молча. Издалека донёсся залп РС, следом за ним — ещё один.

— Не иначе — моряки под Павловским, — сказал генерал. — Ну-ка, давай побыстрее!

Минут через десять раздался ещё один залп. До хутора Кеслерово оставалось всего несколько километров, когда Рощин увидел у обочины дороги женщину-офицера. Очевидно, она ждала попутную машину. Ещё до того, как женщина подняла руку, Рощин сказал:

— Подвезём, товарищ генерал? Это — дочь хирурга Шарапова.

Генерал сразу узнал свою спутницу по самолёту. Прошлой осенью по просьбе полковника Шарапова он привёз его дочь из Москвы. Когда Константина Константиновича убили, Назаренко подумал, что следует повидать Марину, но тут была прорвана «Голубая линия». Разве соберёшься в такое время?

После смерти отца Марина твёрдо решила добиваться назначения в полк Арсеньева. Она узнала, что врач там действительно нужен, но для того, чтобы оформить назначение, надо было повидать начсанарма или его заместителя, и, как на грех, оба они уехали с наступающими частями. Марина ждать не могла. Горе гнало её вперёд. Ей казалось, что в полку моряков в постоянном движении ей будет легче. А главное — там Володя. Даже мимолётная встреча в тот страшный день, когда погиб Константин Константинович, показала Марине, насколько изменился Сомин. В моменты острого горя некоторые люди перестают воспринимать окружающее, другие же, наоборот, воспринимают и фиксируют все вокруг с точностью фотографического аппарата. Немногих минут, проведённых с Володей, было достаточно для Марины. Она увидела Сомина таким, каким он хотел казаться когда-то — грубоватым, суровым, много испытавшим и готовым ко всему. Теперь он не заботился о том, каким видит его Марина. Он просто не думал об этом, всецело поглощённый её горем. А она, несмотря на своё горе, не могла не радоваться этой второй военной встрече с любимым человеком.

Спустя несколько дней после прорыва «Голубой линии», потеряв надежду поймать начсанарма, Марина поехала вперёд с попутными машинами, рассчитывая догнать полк моряков. У неё не было никаких документов, кроме удостоверения личности, но не сидеть же без дела в станице Киевской, в то время как полк уходит все дальше и дальше на Запад?

Грузовик, на котором ехала Марина, остановился. Бойцы кого-то ждали. Марина вышла на дорогу, чтобы пересесть в другую машину. Ей посчастливилось. Вскоре показался «виллис».

— Трудная наша с вами встреча, хоть и в хорошее время, — сказал Назаренко, — дорого стоит наступление. Вот Арсеньева потеряли. Да и, кроме него, наверно, много потерь в полку.

Марина вздрогнула. Она представила себе, как незнакомый врач склоняется над телом Володи, потом разводит руками: «Всё!»

Машина миновала холм, изрытый снарядами, и въехала в хутор Кеслерово. На перекрёстке стояла небольшая группа солдат и офицеров. Среди них выделялся долговязый усатый человек в синем кителе. Он что-то горячо доказывал окружающим.

— Да это ж Будаков! — воскликнул Рощин.

Генерал остановил машину. Солдаты расступились. Назаренко увидел двоих немцев и подполковника Будакова. Он был без фуражки, в волосах его запутались стебельки сена, один погон оторвался.

— Товарищ генерал! — доложил пехотный лейтенант. — Мы прочёсывали хутор и обнаружили в сарае двух немцев и вот этого человека. Говорит, что он — командир гвардейского полка.

Бойцы, стоявшие вокруг, рассмеялись. Не удержался от улыбки и лейтенант. Будаков водил глазами из стороны в сторону. Задыхаясь, он начал что-то говорить, но лейтенант оборвал его:

— Подожди! Товарищ генерал, если он действительно советский офицер, на кой черт, извините, он полез бы в сено вместе с немцами?

— Объясните в чем дело? — спросил Назаренко. — Раньше всего: где полк?

Будаков махнул рукой:

— Там! Они поехали вперёд, без меня…

— А вы? Где вы были?

— Мой КП окружили. Я сопротивлялся, стрелял… Все погибли.

— Но почему вы оказались в сарае вместе с немцами?

— Немцы? Да, немцы. Они хотели…

— Они хотели спрятаться? Не так ли? — спросил Назаренко.

— Да, они пришли после меня. Я их задержал.

— Врёт он все! — перебил лейтенант. — Мои солдаты выволокли этих двоих. Потом я велел поворошить сено штыками для точности, тут и он вылез!

Назаренко велел Будакову сесть в машину. Марина брезгливо отодвинулась. Рощин хотел расспросить Будакова об обстоятельствах этого странного происшествия:

— Товарищ подполковник…

— Молчите! — перебил Назаренко. — Вы — не следователь, а Будаков, боюсь, больше не подполковник.

На противоположной стороне хутора стояли вдоль дороги полуторки и «зисы» с белыми якорями на кабинах.

— Сейчас узнаем все, — сказал Рощин, выпрыгивая из «виллиса».

Но это был не полк, а только несколько машин боепитания с пустыми ящиками. К «виллису» генерала подошёл капитан Ропак. Он немало удивился, увидев в генеральской машине Будакова, да ещё в таком странном виде.

— Товарищ генерал, — доложил Ропак, — дивизионы ушли вперёд, к хутору Павловскому, вместе с наступающими частями пехоты. Я остался, чтобы разыскать артсклад и получить снаряды.

— Давно ушёл полк?

— Час назад, товарищ генерал. Сразу после того, как капитан Земсков вызвал залп на себя.

— Земсков! — воскликнула Марина. Андрей представился ей таким, каким она видела его во время долгих ночных разговоров в госпитале. Слезы покатились сами собой. — А я думала, что уже не смогу ни о ком плакать после смерти отца… Андрей умер! Даже поверить трудно…

— В это всегда трудно поверить, — сказал Рощин, — что поделаешь?

Он увидел, что рука Марины, вцепившаяся в борт машины, побелела, и неуверенно добавил:

— А может, Земсков жив?..

Марина покачала головой:

— Оставьте, Рощин. Я отлично представляю себе, что такое залп РС.

— Что известно о Земскове? — спросил у Ропака генерал.

— Мне известно только то, что Земскова оклеветали и взяли под стражу, а он совершил такое, такое… Если вы проедете ещё километра полтора, товарищ генерал, увидите десятка два танков, уничтоженных тем залпом. Я ещё прошлым летом убедился, что Андрей Алексеевич необычайной твёрдости человек.

Генерал посмотрел на Будакова, хотел что-то сказать, но сдержался. Будаков сидел, забившись в угол машины, вялый, постаревший, с расслабленными чертами лица. Казалось, он даже не слышит того, что говорят.