— Мне пора на работу, — сообщил Тигра с тоской в фиалковом взоре, цвет которого удачно подчеркивала антикварная водолазка. — Черт, знала бы ты, как я не хочу! Но мы ведь увидимся завтра, правда?

— Стопроцентно, — ответила я, с трудом переводя дыхание.

Прощание на пороге моей двери грозило побить все мыслимые и немыслимые рекорды (тогда Тигра точно опоздал бы на работу), но тут раздался звук открывающихся дверей лифта, и чьи-то звонкие каблучки с металлическими набойками отсчитали несколько шагов. Я с усилием отстранилась от Тигры, и за его спиной увидела… Надю — в черном коротком платье, высокую, точно Останкинская башня, и такую же бесстрастную.

Тигра слишком торопился, чтобы выяснять, почему на моем лице появилось такое выражение, будто прямо передо мной приземлилась летающая тарелка и оттуда выскочила парочка марсиан. Промурлыкав слова прощания, он вскочил в свободный лифт, и двери за ним сомкнулись.

— Это что за кадр? — равнодушно поинтересовалась Надя, забыв поздороваться. Впрочем, мы же с ней сегодня уже виделись.

— Двоюродный брат, — зачем-то соврала я, вместо того чтобы ответить, что это не ее дело.

— Интересные у тебя родственники, — глубокомысленно заметила Надя. «Хотела бы я посмотреть на твоих», — подумала я, но благоразумно промолчала. — Ты готова?

— К чему?

Надя посмотрела на меня как на слабоумную и холодно поинтересовалась:

— Тебя что, Себастьян не предупреждал?

— Он лишь сказал, что в восемь часов за мной заедет Даниель.

— Я тебя отвезу, собирайся, — отрезала Надя, явно не имея намерения пускаться в объяснения. — Оденься только понаряднее.

Ага! Значит, там, куда мы едем, джинсы не приветствуются.

Когда мы очутились в коридоре моей квартиры, я вдруг вспомнила об одном неотложном деле. Нужно было срочно протереть пол, столы и подоконник на кухне, иначе к моему возвращению липкие потеки окончательно засохнут и отчистить их мне не удастся во веки вечные.

— Дай мне тряпку и иди собирайся, — ответила Надя, оглядывая кухню, словно Кутузов Бородинское поле, и, пока я приходила в себя от изумления по поводу такого неслыханного великодушия, добавила: — Чем это ты так загадила всю кухню?

— Шампанским, — призналась я.

— Красиво живешь, — усмехнулась Надя. Надино платье, спереди глухо закрытое, сзади имело глубокий вырез, открывающий прекрасную смуглую спину. Зависть испепелила меня, как молния. Нельзя было ударить в грязь лицом, хотя преимущество, на мой взгляд, было явно на стороне Нади: рост, длина ног, высота каблуков (меня на таких каблуках пришлось бы вручную переставлять с места на место), походка и, конечно, маленькое черное платье, поверх которого так замечательно смотрелась нитка жемчуга. У меня, к сожалению, не было ни жемчуга, ни маленького черного платья. Но у меня было другое платье — темно-зеленое, прекрасно гармонировавшее с моими светло-зелеными глазами, выгодно подчеркивавшее изящные бедра и тонкую талию, с замечательно глубоким декольте. Знаю, что хвалить себя нескромно, но вы читаете книжку, а не смотрите кино, так откуда же вам еще узнать о моих достоинствах, скажите на милость? Можно было бы, конечно, вложить это в уста Тигры, но Тигра оказался из тех дамских угодников, которые не любят говорить комплименты, предпочитая на деле доказывать свои чувства.

На шею я повесила прямоугольный кулончик со своим знаком Зодиака, красиво уложила волосы и, проконсультировавшись со своим отражением в зеркале, результатом осталась довольна.

К моменту окончания моих сборов Надя успела не только привести в порядок кухню, но и налить себе апельсинового сока, который смаковала, сидя в одиночестве за кухонным столом. Оглядев меня с ног до головы, она одобрительно кивнула.

Внизу нас ждала новенькая «десятка» золотисто-горчичного цвета. Меня даже стало слегка подташнивать от зависти, когда Надя села за руль.

Какое-то время мы ехали молча, но, когда Надя наконец нарушила молчание, мне показалось, что в крышу «десятки» ударила молния:

— Не знаю, зачем ты понадобилась в «Гарде», и не знаю, что за странный у тебя брат, с которым ты так горячо целовалась, но учти: если я увижу, что у тебя что-то с Даниелем, не поздоровится ни ему, ни тебе.

Откинувшись на спинку сиденья, я от души расхохоталась:

— Так вот в чем дело! Могу тебя обнадежить — за Даниеля ты можешь быть спокойна. По крайней мере, с моей стороны ему ничто не угрожает. Если кому-то и угрожает…

Тут я спохватилась и замолчала.

— Ага, — понимающе кивнула Надя, ее голос заметно потеплел. — Значит, ты, бедняжка, ухитрилась запасть на Себастьяна.

— Почему это «бедняжка»? — с удивлением спросила я.

— Потому! — мрачно ответила Надя, глядя на дорогу. — Потому что самая большая глупость, которую только может совершить женщина, — это влюбиться в кого-нибудь из этой сладкой парочки.

— Что ты хочешь этим сказать? — встревожилась я. — Они что… «голубые»?!

— Лучше бы они были «голубыми»! — зловеще вымолвила Надя.

Все дальнейшие попытки добиться объяснений разбивались о Надино молчание, словно «Титаник» об айсберг. В конце концов я вздохнула и перевела взгляд с неподвижного, словно маска, лица своей соседки на бампер идущего впереди «Мерседеса». На душе у меня скребли какие-то крупные кошки. Наверное, тигры.

Глава 15

ПЛЕН

Пауль припал разбитыми губами к краю стакана и поморщился от боли. Попадая в рот, вода приобретала заметный солоноватый привкус. Когда тот, что принес ему воды, отнял стакан, Пауль увидел на стекле кровавые следы. Кончиком языка он нащупал во рту острые края и передернулся.

Двух зубов нет. И левый глаз совсем не открывался — весь распух, ресницы склеились от крови. Смешно, но ему даже жаль, что они подбили ему только один глаз. Если бы подбили оба, он мог бы хоть немного поспать. А так, стоило ему хоть на миг прикрыть веко здорового глаза, кто-нибудь из этой троицы обязательно ударял его кулаком в ребра. Судя по боли, которой отзывалось на это тело, под свитером у него был один сплошной синяк. Дай бог, чтобы обошлось без трещин и переломов. А вот руки-ноги целы. Кулаки, конечно, разбиты. Но зато у одного из тех, кто сейчас не спускает с него глаз, скула напоминает горсть раздавленной малины, у второго, словно от флюса, распухла щека, а третьему придется купить себе новую замшевую куртку — Пауль перебил ему нос.

В комнате работал телевизор. Мужик с металлической коронкой на клыке — двое других называли его Умником — держал в руках пульт, переключаясь с канала на канал. Когда на одном из каналов возникла заставка новостей, Умник отложил пульт в сторону.

— …Сообщение о бомбе, заложенной в книжном магазине «Столица», к счастью, оказалось ложным. Тщательные поиски саперов и работников милиции ни к чему не привели. Возбуждено уголовное дело. Сотрудниками правоохранительных органов высказывается предположение, что эта провокация спланирована и проведена теми силами, в чьи интересы входит продолжение войны на Северном Кавказе и дестабилизация обстановки в России.

Комната взорвалась дружным хохотом. Пауль посмотрел на своих тюремщиков в недоумении… И вдруг отчетливо понял, кем и зачем на самом деле была устроена неразбериха в центре Москвы.

— А прикиньте, — давясь от смеха, произнес парень с разбитой скулой, — что они завтра в новостях запоют!

— Да уж, — оскалился Умник. — Завтра у корреспондентов будет много работы. А еще больше — у ментов.

От звука его голоса по спине у Пауля пробежали мелкие ледяные мурашки. Он думал не о себе. Ему не давала покоя мысль об опасности, которая грозила из-за него той девушке, что спасла ему жизнь…

Глава 16

ВЕЛИКАЯ СИЛА ИСКУССТВА

Заходящее солнце золотым пожаром горело в окнах домов. Город зажигал огни, медленно сгущались сумерки. В этот час так тревожно и сладко сжимается сердце и чудится, будто только миг отделяет тебя от той, настоящей жизни, для которой ты предназначена, но которой еще не жила, которая ждет тебя, стоит только завернуть за угол…