Некоторые люди, которые были не в силах совладать с собой, сходили с ума. И именно поэтому в основном ходили группами. Я же, имея железные нервы и с детства боясь только лишь бабушкиных котлет, мог спокойно идти по туннелю в одиночку. И хотя стать сумасшедшим мне было не суждено (и слава Богу!), такие прогулки давали мне нехилый прилив адреналина.

Мой фонарик хорошо озарял путь, несмотря на то, что работал не в полную силу. А хорошее освещение, как известно, залог того, что ты увидишь больше, нежели при плохом. Некоторые туннели просто утыканы различными ловушками, так что без хорошего фонаря туда лучше вообще не соваться. Хорошо, что хоть на этом перегоне не было ничего подобного, опасаться нечего.

Весь путь я бы с удовольствием пробежался. 1635 метров, такова примерная длина перегона «Ладожская–Новочеркасская», я бы осилил его за каких–нибудь десять, ну может быть двенадцать, минут. Проблема была в одном – по шпалам бежать очень неудобно. Наступишь неправильно и велика вероятность подвернуть ногу, чего бы я очень не хотел. Вообще любые травмы именно здесь, в метро, не желательны. Хороших врачей осталось совсем мало, а те средства, которыми они располагают, очень далеки от идеала. Нет ни бор–машины на случай, если у кого–нибудь заболят зубы, нет нормальных скальпелей, чтобы достать пулю из тела раненного.

Внезапно я остановился.

Что–то блеснуло впереди. Сначала я решил, что это свет моего фонарика отразился от шпалы, и успокоился. С места, однако, я пока не сдвинулся. И тут сверкнуло еще раз, а потом еще. Теперь стало по–настоящему страшно. Что бы это могло быть? Я попытался унять дрожь во всем теле, впрочем, едва ли успешно, и, затаив дыхание, прислушался к тишине.

Что я надеялся услышать? Только учащенное биение моего сердце и ничего больше. Другие звуки были бы явно лишними.

Может, выключить фонарик? Возможно, это он является причиной этих странных бликов? Но, черт возьми, страшно. Темноты я никогда не боялся, но сейчас – другое дело. Вместе с непроглядным мраком начнет давить необъятный страх, который будет возрастать с каждой секундой. Боязнь перед неизведанным не даст успокоиться. И хотя доподлинно известно, что, по крайней мере, в этом туннеле ничто не будет, вернее не должно, угрожать жизни, никто не сможет совладать с собой. Уж я–то знаю.

Мне приходилось пережить этот ужас, и поверьте, это стоило мне немалых трудов. Я, человек с железными нервами, не мог совладать с собой. Мне тогда хотелось кричать от ужаса, бежать непонятно куда, лишь бы поскорее увидеть свет.

А услышать в этой давящей темноте какой–либо звук было просто невыносимо. Малейший шорох, будто многократно усиленный динамиками, эхом разлетающийся по туннелю, казалось, подобен реву монстра, скрывающегося неподалеку и готового напасть в любой момент.

Я медленно поднял руку к налобному фонарику и положил палец на кнопку выключателя. Я не торопился. В памяти еще были свежи те неприятные ощущения, которые мне довелось пережить. Жать – не жать? Жать… или не жать? Черт, как же плохо, когда надо делать выбор! Может, просто пройти мимо, не обращая внимания на эти странные блики?

Я чуть надавил пальцем на кнопку. Жать – не жать? Чувствовалось давление кнопки на подушечку пальца. Что ж я делаю, а?..

Щелчок… И в мгновенье тьма обволокла меня всего, без остатка. Я не видел ничего. Как же мне хотелось поскорее включить свет, вырваться из власти мрака. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы не делать этого. Нужно было выяснить, повториться ли вспышка сейчас или же нет.

Вот уже десять секунд я стою в полнейшей темноте. Ничего. Никаких бликов.

Держись, Олег, еще немного, еще чуть–чуть.

Сердце мое стучало в груди как отбойник, желая вырваться наружу, словно клаустрофоб из замкнутого пространства.

Не было вспышек, не было бликов! Ничего не было!

Пятнадцать секунд, восемнадцать, двадцать… Все, больше не могу!

Я нажал на кнопку снова. Яркий свет осветил пространство впереди меня, и, хотя не был направлен в мою сторону, на секунду ослепил. Глубокий вдох. Выдох. Вдох, выдох. Еще недавно учащенное сердцебиение нормализовалось и стало размеренным.

Боже, как же здорово снова видеть свет. Сейчас он был для меня приятнее даже первого поцелуя.

И тут сверкнуло вновь, но я уже не испугался, так как знал, что это всего лишь отблеск от какого–то предмета. Я уверенно прошел к тому месту, откуда видел блики, и обнаружил, что предметом моего беспокойства стала… монета. И не обычная, таких я еще в своей жизни не видел. Диаметр ее едва не превышал длину моего большого пальца.

Я поднял монету с земли. Она была поистине исполинских размеров, да и не тонкая, поэтому неудивительно, что весила много. Я разглядел ее повнимательнее. Надо же, у меня в руке лежала монета времен СССР номиналом 5 рублей 1990 года выпуска. Вот, значит, какие раньше деньги были.

– Ты сегодня заставила меня здорово понервничать! – сказал я укоризненно монете. И хотя она ожидаемо молчала, отчего–то мне стало понятно, что ей было очень стыдно передо мной. – За это я заберу тебя с собой.

Монета перекочевала с пола в мой нагрудный карман. Я аккуратно похлопал по нему и радостно сообщил:

- Теперь будешь лежать здесь.

Пять рублей, похоже, не возражали.

* * *

Остальная часть моего пути не ознаменовалась ничем примечательным. Я вышел к «Новочеркасской», оставив позади себя туннель, в котором пробыл в общей сложности минут двадцать пять. По крайней мере, так показывали часы, а они меня еще ни разу не подводили.

Сразу же по левую руку от меня я увидел загон со свиньями. Около двух дюжин хряков и свиней возились за огороженной забором площадке, визжа и возбужденно хрюкая. И только одна парочка, не обращая внимания на остальных, тихонько в уголке занималась кое–чем непристойным. И правильно, выполняют демографический план, не то, что те лодыри, которым лишь бы играться.

Пробежав взглядом по свиньям, я увидел в этой визжащей толпе Дюшу. Она, похоже, тоже меня узнала, так как стала протискиваться среди груды тел ко мне поближе. Свиньи, которых расталкивала Дюша, недовольно визжали, но не более того. Она у них как бы авторитет, что ли. Никто ее не трогает, и оплодотворять ее имеет право только достойнейший из достойных.

Дюша просунула голову между рейками забора и довольно захрюкала, приветствуя меня.

– Привет, дорогуша! – поздоровался я в ответ и погладил ее за ухом. От удовольствия она закрыла глаза, вот только разве что не мурлыкала, как кошка. Затем Дюша повернулась к своим соплеменникам, видимо желая найти в их глазах хоть каплю зависти, ведь больше никого я так не ласкаю. Но свиньям было невдомек, что происходит у забора – они были очень увлечены своей возней. И уж тем более на счастье Дюши было глубоко наплевать той сладкой парочке, выполняющей демографический план. Им и самим было очень хорошо.

– Никому ты, бедняга, не нужна! – грустно промолвил я. Дюша фыркнула, раздув ноздри, ее пятачок нервно дернулся. Тем самым она как бы хотела сказать: «Да ну их всех! Я им еще устрою!». Но я ясно видел, что из края ее глаза тонкой струйкой потекла одинокая слезинка. – Не переживай, они того не стоят.

 Я повернулся и пошел в сторону палаток – хотелось еще зайти в гости к Маше. Но спиной почувствовав на себе пристальный взгляд, на секунду остановился и через плечо бросил:

– Не волнуйся, я скоро приду.

Поняла меня Дюша или нет, не знаю. Наверное, поняла, она сообразительная свинка.

Сказав, что скоро вернусь, немного слукавил. Я планировал провести у Маши как можно больше времени. Неделя прошла с момента нашей последней встречи. Нужно было о многом с ней поговорить…

Вот она, палатка моей подруги. Ее не спутать с другими, на правом боку стоят две оранжевые и одна розовая заплатка. Как мне говорила сама Маша, это баловались подростки, которые резали ткань палатки, чтобы через проделанную дырку наблюдать за ее переодеванием. Они, может, наделали бы и больше прорех, если бы однажды их не подловил за этим занятием их отец и так им всыпал, что, возможно, навсегда отбил у них охоту подглядывать за женскими прелестями.