– Ваши проделки? – спросил я, хотя мой вопрос явно не нуждался в ответе.
– А то! – с неподдельной гордостью сказал Петр Данилыч. – На этом месте погиб не один «красный». И не сегодня–завтра, я надеюсь, сдохнет еще несколько.
Нескрываемая ненависть звучала в его словах. И возможно даже нечто больше, чем ненависть. Антипатия Петра Данилыча к «красным» лично мне была понятна – четыре года назад они убили его брата. И хотя возможно тех, кто это сделал, уже нет в живых, он все равно продолжал им мстить. И будет делать это вплоть до самой своей смерти.
Петр Данилыч снял с плеч свой рюкзак, поставил его на пол рядом с собой, а сам присел на корточки и стал изучать стену в том месте, где она еще не была тронута взрывом. Из небольшого чехольчика, висящего на поясе, он достал малюсенький перочинный ножик, тихонько постукивая им по мраморным плиткам. Все наблюдали за действиями Петра Данилыча молча, не смея отвлекать его от работы. Наконец он воскликнул: «Эврика» и торжествующе повернулся к нам.
– В прошлый раз, – стал объяснять Петр Данилыч, – когда я закладывал тут тротил, у меня было время на то, чтобы проделать в стене дыру на следующий раз. Что я с успехом и сделал. Замаскировал ее и, как видно, ее не обнаружили, – Петр Данилыч провернул лезвие ножичка и подцепил им плитку. Хоть и не без труда, но она все же выскочила из того места, где находилась секундой ранее и открыла нашему взору небольшую, но все же вполне вместительную дыру.
– Олег, теперь смотри и запоминай, - Пётр Данилыч говорил почти неслышным шепотом. Конечно, никому не нужно, чтобы «красные» поняли, что мы находимся у них на территории. – Как знать, может тебе пригодится в будущем то, что ты сейчас увидишь.
Если бы Петр Данилыч не пояснял то, что делал дальше, я бы запомнил лишь только сам процесс заложения тротила, но: что? где? почему? вряд ли бы понял.
Итак, в брикет тротила был вставлен взрыватель МУВ с чекой, к которой прикреплена проволока. Одним концом она была прилажена к чеке, другим же Петр Данилыч привязал ее к ограждению, перегораживающему правостороннее и левостороннее движение по переходу. Сам брикет тротила поместили в дыру, специально для него и заготовленную, и для придания ему неподвижности прикрепили скотчем. Дыру, конечно же, снова замаскировали.
– Ну а вот что должно произойти, если какой–нибудь олух пройдет здесь. Проволока натянется, чека освободит подпружиненный ударник, который ударит по капсюлю. Капсюль взрывателя приведет в действие ударник запала, накалывающий капсюль запала, который, в свою очередь, приведет в действие капсюль–детонатор, взрывающий основной заряд тротила. Ну и БУМ–БАХ с последующим фейерверком и, несомненно, жертвами.
– И заметь, обнаружить проволоку практически невозможно. Она не намного толще человеческого волоса, но в разы прочнее, – добавил Сухарь.
Так, ну про проволоку–то я, предположим, запомнил, много ума тут не надо. Но все эти ударники, запалы, капсюли–шмапсюли – жуть просто. Если бы меня попросили повторить весь процесс закладки тротила со всеми терминами и понятиями, я бы вежливо послал этого человека на все четыре стороны. Слава Богу, Петр Данилыч не стал этого делать.
– Ну что ж, можно и убираться отсюда. Я бы конечно с удовольствием посмотрел как подрываются на нашей растяжке эти твари красные, но жизнь дороже. Так что, по коням, ребятки, – тихо сказал Петр Данилыч и повернулся к эскалаторам.
В этот момент со стороны Владимирской послышался стук ботинок. Сюда бежали «красные» и сомнений быть не могло – по наши души, не иначе. И ситуация, которая сейчас вырисовывалась, мне ну совсем была не по душе.
По лестнице стремительно вбежали четверо «красных» и, не сговариваясь, открыли по нам огонь. Конечно, это только в тупых американских боевиках герои сначала кричат: «Стоять!», а потом ждут, когда их пристрелят.
Пули засвистели прямо у меня над ухом. Выругавшись, я резко упал на живот и выстрелил сам. Пули, в беспорядочном порядке выпущенные из моего автомата, как это ни странно, нашли свою цель. Они скосили двоих, третий схватился за раненное бедро, четвертому повезло больше всех – он продолжал стоять на месте, продолжая обильно поливать нас свинцом. Короткий стон боли позади меня возвестил о том, что кто–то из наших ранен, но кто именно я не мог посмотреть, так как все мое внимание было сосредоточено на оставшемся в живых «красном». Он никак не давал мне нормально прицелиться – палил, не жалея патронов, сам видно не понимая, то творит. Стрелок из него был никудышный, такого мазилу мне встречать до этого дня не доводилось, хотя с оружием он, надо признаться, обращаться умел. Использованный магазин на новый он менял за каких–то две секунды.
Мне не пришлось долго мучиться. За меня всю работу сделал Остап. Сначала он ранил надоедливого мазилу в голень, отчего тот подкосился и упал, а затем прицельным попаданием прямо в глаз добил его.
Один из тех «красных», кого прошил я, промычал что–то невнятное и даже предпринял попытку встать, но тут же повалился на спину. Этот больше не жилец – тратить на него драгоценные патроны было попросту жалко, поэтому я сразу повернулся к своим посмотреть, кого задело пулей. Раненным оказался Ягуар. У него был пробита грудная клетка с правой стороны, и хотя я профан в медицине, с почти стопроцентной вероятностью мог сказать, что бедняге недолго осталось. Обычно такая рана несет за собой летальный исход.
Над Ягуаром склонились Петр Данилыч и Леший.
– Яга, как ты? Не молчи, ответь же!
– Я… вижу…, – Ягуар хрипло закашлялся, – белый свет. Да… свет. Он… зовет меня.
– Яга, Ягуар! – кричал Петр Данилыч и хлопал приятеля по щеке. – Леший, он бредит.
– Оставьте его, мы его все равно не дотащим, да и не выкарабкается он, – понуро сказал Сухарь. – Бросьте его здесь.
– Ну, уж нет! – упрямо сказал Леший. – Мы заберем его с собой. Чего бы это ни стоило.
– Свет! – продолжал повторять Ягуар. Лицо его все стало мелового цвета, он угал. – Так вот что… бывает после… смерти.
– Леший, черт, ты хоть немного думай. Если мы его потащим, то и нам кирдык будет. Зачем рисковать своими жизнями, ему все равно не выжить!
– Его нельзя здесь оставлять! – крикнул Леший. В его взгляде было полно злобы, но где–то в глубине души он понимал, что Сухарь говорит правду, просто Леший не хотел с этим мириться. Видно для него Ягуар был кем–то большим, чем просто приятелем.
– Сухарь прав, мы его оставим здесь.
– И ты туда же, Петр?
– Мертвый здесьон может сослужить нам б ольшую службу, нежели мертвый у нас на станции. Да, это будет немного не по–человечески, но если Ягуара тащить с собой, то мы все поляжем.
Игнорируя недоуменный взгляд Лешего, Петр Данилыч достал из своего рюкзака гранату, судя по виду самодельную, оторвал от нее чеку и сунул ее в руку Ягуару. Тот перестал повторять слово «свет» и, встретившись глазами со своим командиром, лишь моргнул, соглашаясь и принимая то, что от него требуется.
– Прощай, Ягуар, – слова дались Петру Данилычу с трудом, но в них было заложено много того, что он хотел сказать, но не успевал.
– Пойдем, нам пора, – Остап бросил взгляд на Ягуара и побежал к эскалаторам.
В этот момент подоспели еще «красные». На сей раз, их было в разы больше и представляли они гораздо более серьезную угрозу, нежели те, кого мы завалили пятью минутами ранее.
– Бегите, мы с Остапом их задержим, – крикнул я, прекрасно понимая, что подвергаю риску не только себя, но и Остапа, причем не спросив его, но он и не думал возражать.
– Идите, Олег дело говорит. Мы вернемся… с божьей помощью, – последние его слова прозвучали как–то неуверенно, неискренне. Конечно, какая тут вера, когда мы вдвоем идем на десятерых вооруженных мужиков. Тут уж никто не поможет, можно надеяться только лишь на себя и на тетушку удачу.
«Красные» уже бежали к нам. Хорошо хоть подрывники не стали спорить и все–таки начали спускаться вниз, к дрезинам. Ягуар, тяжело дыша, лежал рядом со мной и слепо таращился в потолок. Жить ему оставалось от силы минуты три.
