— Думаю, нам там нечего делать, — ответила Джил строго. — Подождем, пока Огастес вас осмотрит. Вам, пожалуй, лучше отдохнуть, а я тем временем прогуляюсь по пляжу и навещу соседку. Узнаю, все ли у нее в порядке и не надо ли ей чем-то помочь. Она живет одна, а годы немолодые. Я пыталась до нее дозвониться, но ее телефон не отвечает.
— Прекрасная мысль, — сказал Макс. — Почему бы нам не сходить вместе? После стольких дней взаперти прогулка, думаю, мне не помешает.
— Нет! — отрезала Джил.
Не хватает только, чтобы соседка оказалась в курсе того, что у нее поселился мужчина. Бекки Гринлоу, добросердечная женщина, дружила с покойной матерью Джил и питала к дочери своей близкой подруги самые искренние симпатии, но при этом была самой знаменитой сплетницей в округе. Если Бекки узнает о Максе Горинге, в тот же день новость станет достоянием всех и каждого. Конечно же, девушку не устраивала перспектива сделать свою личную жизнь предметом обсуждения всего поселка.
Какими бы ни были мотивы отказа, Джил не могла не заметить, как странно изменилось лицо Макса. Он, казалось, был глубоко обижен.
— Макс, нам действительно не стоит идти туда вместе, — добавила девушка более мягким тоном.
— Почему? — спросил он, при этом обида сменилась насмешливым удивлением. — Вы меня стыдитесь? А, понимаю, вы не хотите, чтобы о нас сплетничали. Правильно?
— Отчасти, — неохотно согласилась Джил. — Кроме того, Огастес считает, что вам следует больше времени проводить в постели. Отдохните, а когда я вернусь, вместе пообедаем.
Он рассеянно кивнул.
— Пожалуй, я так и поступлю. Приятной прогулки. Надеюсь, с вашей приятельницей все в порядке.
Несмотря на ясное небо, тепла не чувствовалось: с моря дул холодный порывистый ветер, поднимая крутые пенистые волны. Океан был усеян белыми барашками, а деревья на берегу качались и стонали. Джил, наклонив голову, шла против ветра, спрятав в карманы озябшие руки. Ленивая улыбка и насмешка в глазах Макса задели ее за живое. Какое ему дело до того, боится она сплетен или нет! А его упрямое нежелание встречаться с Огастесом раздражало.
Впрочем, Огастес тоже не прав, советуя побыстрее избавиться от постояльца. Макс Горинг, конечно, не из самых покладистых людей и порой бесит ее своим упрямством, но жестоким его назвать никак нельзя. Он не замышлял ничего дурного, в его намерения вовсе не входило обидеть свою хозяйку и добровольную сиделку. Просто Джил не привыкла к подобному обращению и порой воспринимала его беззлобное подтрунивание, как личное оскорбление. Да и с Огастесом она переборщила. Почему она прямо не сказала Максу о характере отношений с добродушным и безвредным доктором? В них не было ничего предосудительного, по крайней мере, с ее стороны. Даже если бы она упомянула о том, что, несмотря на ее почти демонстративную сдержанность и холодность, Огастес после смерти отца сделал ей предложение, вряд ли она уронила бы себя в глазах Горинга. Что постыдного в том, что порядочный, с приятной внешностью мужчина симпатизирует ей? И о какой неловкости может идти речь, после того, как Макс сам сравнил ее со своей сестренкой?
Да, именно так он к ней и относится: по-дружески, по-братски. Так ли? Джил невольно перебирала в памяти различные эпизоды последних дней, стараясь припомнить оттенки его голоса, составить верное впечатление о том, как он к ней относится, но воображение уводило ее в сторону. Оно рисовало Макса в каком-то героическом ореоле, будто он был жертвой не тривиального дорожно-транспортного происшествия, а, по крайней мере, пиратского нападения и долго сражался, прежде чем, обессиленный, попал на ее попечение. Вот он лежит с повязкой на голове, мечется в бреду, и одеяло скорее подчеркивает, чем скрывает контуры его красивого сильного тела: длинные ноги, широкая крепкая грудь, мускулистые плечи и руки…
Размышляя об этом, Джил добрела до домика Бекки, которая возилась в саду, пытаясь подвязать искореженный ураганом розовый куст. Маленькая, подвижная, несмотря на полноту, Бекки была моложавой женщиной, возраст которой не поддавался определению, хотя все-таки было заметно, что лучшие годы у нее позади.
— Привет, Бекки, — поздоровалась девушка, открывая калитку.
— Джил! Какой приятный сюрприз, — отозвалась соседка, мельком взглянув на гостью и вновь вернувшись к предмету своих усилий. — Ну вот, — удовлетворенно констатировала она, глядя на подправленный куст, — теперь хорошо! Я очень рада тебя видеть. — На этот раз слова адресовались Джил. — Просто изнываю без общества.
— Простите, но я ненадолго, — ответила Джил, проходя в сад. — Зашла проведать вас, спросить, не нужна ли помощь, но вижу, вы прекрасно управляетесь сами.
— Очень мило, что ты не забываешь меня, — ответила Бекки, снимая перчатки и буравя девушку любопытными глазками, — но хоть полчаса-то у тебя есть, чтобы поведать мне о молодом человеке, который у тебя поселился?
Джил, не зная, что и сказать, во все глаза смотрела на соседку. Что у нее, телескоп? Или она подключила разведку из космоса?
— Как вы узнали? — выдохнула Джил.
— О, моя милочка, — защебетала Бекки, — как я могла не узнать? Его машина вот уже несколько дней стоит возле твоего дома. Честно говоря, мне удалось повидать и его самого вчера, когда я вышла прогуляться. Хотела заскочить к тебе, но подумала…
Темные, блестящие, как бусинки, глаза пожилой дамы вцепились в девушку.
— Что это ты так разнервничалась, дорогая?
— Ничего подобного, — возразила Джил. — Я просто удивлена, вот и все.
— Понимаю. Кто он такой? Выглядит весьма привлекательно. Настоящий красавчик.
Джил заставила себя улыбнуться.
— Именно это я и ожидала от вас услышать.
— Я заметила, что у него голова перебинтована. Он что, сильно пострадал? Судя по стволу кедра, лежащему на капоте его машины, он чудом остался жив.
— Да, у него действительно серьезные травмы, и я была страшно напугана, боялась, как бы он не умер на моих глазах. Я не знала, что с ним делать, да и сейчас не могу его выпроводить, — добавила Джил немного запальчиво.
— Ну конечно, это так понятно… — торопливо пробормотала Бекки.
— Не могу, хотя он изо всех сил рвется уехать, особенно сейчас, когда почувствовал себя немного лучше.
— А ты боишься его отпустить?
— Я бы очень хотела, чтобы он уехал. Поверьте, довольно хлопотно держать в доме человека, который серьезно ранен, да еще в голову, не имея представления, насколько опасна его травма. Кроме того, это совершенно чужой человек.
— Не знаю, душенька, что и сказать. Если он ранен, то, наверное, реальной опасности твоей жизни или чести не существует. А разве он о себе ничего не рассказывал?
— Почти ничего, — с коротким смешком ответила Джил. — Он из Сан-Франциско. Зовут его Макс Горинг. Вот, пожалуй, и все. Да, еще он говорит, что работает в семейной фирме и что у него две младшие сестры и старший брат.
— И это все? Девушка кивнула.
— Не забывайте, какое-то время он был без сознания. А сейчас, простите меня, я должна идти. Громадное дерево умудрилось упасть прямо перед мастерской отца, и мне хотелось бы успеть договориться с дорожниками, чтобы они помогли мне его оттуда убрать.
Возле дома, к своему удивлению, Джил обнаружила черную машину Огастеса. Вероятно, дорогу расчистили быстрее, чем она предполагала. Джил ускорила шаг.
В доме раздавался невнятный гул голосов. Мужчины беседовали в кухне. Сняв куртку, хозяйка поспешила туда.
Горинг, голый по пояс, сидел у окна. Только что перебинтовав пациента, Огастес склонился над ним, повернув его голову так, чтобы свет падал на зрачки. Мужчины не заметили ее появления, и Джил некоторое время молча наблюдала за ними.
Трудно представить двух столь непохожих друг на друга людей. Огастес, не очень высокий, предрасположенный к полноте, уже чуть пухловатый, с гладко выбритым лицом и светлыми волосами, одетый в классический костюм и рубашку с галстуком, был настоящим воплощением добропорядочности. На его фоне Макс казался преступником, какими их изображают на плакатах «Их разыскивает полиция». Он так и не успел побриться, и щеки его покрывала густая темная щетина, столь же неопрятная, как и космы, падающие с повязки на лоб. Что-то хищное или пиратское было во взгляде его чуть прищуренных глаз, смотревших на Огастеса искоса. Макс чувствовал себя здесь совсем как дома, по крайней мере, в его позе, спокойной и вальяжной, в том, как он вытянул вперед ноги, как удобно устроился на стуле, не было ничего от смущения или робости, которые обычно испытывает человек в чужом доме, да еще при врачебном осмотре. Создавалось впечатление, что он позволял осматривать себя из любезности, отвечая настойчивому желанию врача попрактиковаться.
