– Может, вы хотите чаю попить? – выпалила я. – А то мамы все равно сейчас нет дома.

– Спасибо, Сима, – ответил Марк. – Но меня дома уже ждут родители. Передайте вашей маме, что встретили поклонника ее таланта.

– Ну, до свидания. – Я схватилась за ручки двери и решила зарыдать сразу, как только окажусь в подъезде.

– Подождите, Сима, – вдруг окликнул Марк. – А вы не хотите завтра сходить со мной в парк?

– В па-арк? – протянула я. – Ну, не зна-аю. Если хотите, давайте завтра встретимся часов в пять. И я вам скажу, свободен ли у меня вечер.

– Договорились, – весело произнес Марк. – Спокойной ночи, Сима.

Уже не помню, как я влетела в квартиру. Остановилась у зеркала в прихожей, глянула на свое пылающее лицо, на волосы, почти стоящие дыбом, – и схватилась за голову. Боже, за один вечер я нарушила все мамины запреты! Целовалась с нелюбимым мужчиной, шла одна в темноте, пригласила в дом совершенно незнакомого человека. Который, заметим, совершенно этого не хотел. Марк, наверное, сейчас хохочет над моими дурацкими уловками. Ну и наплевать.

Я с трудом доковыляла до ванны, сунула под струю воды ноги вместе с ошметками носового платка, уже успевшего прилипнуть к ранам. Плеснула прохладной водой в лицо, – щеки, кажется, так и зашипели. Вот теперь, казалось бы, можно было поплакать. Я страдальчески искривила рот, но слезы почему-то не полились. Возможно, я просто слишком устала.

«А ведь все не так уж плохо, – промелькнула мысль. – Завтра я увижу Марка. Может, мне удастся выглядеть взрослой, умной и приличной девушкой».

С этой мыслью я добрела до своей комнаты, натянула ночнушку, рухнула в постель – и тут же провалилась в небытие.

Среди ночи меня разбудил привычный шум в прихожей. С трудом удерживаясь на шаткой границе между сном и явью, я слушала, как в прихожей мама скидывает босоножки (они так и стукнули об пол) и бросает на шкаф сумочку. Потом раздались торопливые шаги, легкий скрип отпираемой двери – и вот уже мама склоняется над моей кроватью, ощупывает ладонями одеяло, как будто желает убедиться, что я на месте.

– Что случилось, мама? – не открывая глаз, бормочу я.

– Ничего, солнышко, – шепотом отвечает мама. – Просто я по дороге домой вдруг очень испугалась, что ты все-таки пошла на праздник и с тобой там случилось что-то плохое.

– Ничего не случилось, мамочка. Все было просто замечательно, – успела сказать я и тут же заснула снова.

А на другой день с раннего утра начался «мильон терзаний». Во-первых, страшно болела голова. Во-вторых, я вдруг совершенно потерялась и не знала, что мне надеть на свидание, и, главное, как вести себя с Марком. Я даже пожалела, что он не назначил мне свидания, скажем, на завтра. Тогда сегодня у меня был бы день счастливого предвкушения, а так – одна маета.

И волосы я пересушила, теперь они торчали во все стороны, как перезрелые колосья. И старая обувка никуда не годилась, а о новой после вчерашнего не могло быть и речи. В общем, к тому времени, когда нужно было выходить из дому, я уже была совершенно вымотана. К тому же у меня, кажется, начиналась простуда.

Но больше всего меня беспокоила собственная внешность. Вообще-то я была похожа на маму. Но мама была так красива, что мужчины на улице иногда бросались за нами вдогонку, чтобы еще раз заглянуть в ее лицо. А я особой популярностью среди одноклассников не пользовалась. Правда, иногда со мной заговаривали мужчины на улице, но подруга Нинка со знанием дела заявляла, что со всеми заговаривают, даже с самыми уродками. Андрей по большому счету был первый, кто всерьез обратил на меня внимание.

– Это потому, что у твоих одноклассников вкус еще не сформировался, – объясняла мама. – Их выбор падает на девочек, так скажем, однозначно хорошеньких, то есть стандартных. Да и то лишь один-двое из ребят делают выбор сознательно, остальные присоединяются за компанию. А ты у меня, слава богу, – штучная работа. Индивидуальный пошив.

Наверное, мама знала, о чем говорила: когда-то после школы она поступала в театральный институт, и ей там отказали с формулировкой: «Несоветское выражение лица». Честно говоря, я предпочла бы быть «однозначно хорошенькой», лишь бы каждый день ловить на себе восхищенные взгляды. Теперь меня терзала мысль: достаточно ли сформировался вкус у Марка? Проще говоря, понравлюсь ли я ему сегодня, умытая и при свете дня?

«Надеюсь, он просто не придет, – бормотала я себе под нос, отправляясь к месту встречи. – Тогда можно будет вернуться домой и забраться под одеяло».

Но Марк пришел. Я увидела его издалека. Он скромно стоял и держал в одной руке букет каких-то очень симпатичных цветочков, а в другой – раскрытую книгу. Я посмотрела на часы и обнаружила, что пришла слишком рано. Что ж, постою здесь, отдышусь немного. Тут Марк тоже глянул на часы, убрал книжку в карман плаща и стал смотреть по сторонам. Меня словно подтолкнули в спину, и я пошла к нему навстречу, пытаясь не расплыться в улыбке.

Марк улыбнулся мне так радостно, будто мы с ним были старыми приятелями. Протянул цветы:

– Ну что, Сима, располагаете временем?

Я кивнула.

– Так пойдемте в парк. В городе нечем дышать.

Мы пошли в парк и гуляли там часа четыре. Позднее я не могла вспомнить, о чем мы говорили. Кажется, обо всем и ни о чем одновременно. Я не знаю, из каких фраз, из каких взглядов родилась любовь. Но точно знаю, что влюбилась в Марка именно тогда, в парке, хотя в этот день он не жертвовал для меня своим платком и вообще не совершал ничего героического. Но когда я начинала думать о том, что и эта встреча закончится, я чувствовала грусть.

И вдруг начался дождь, первый дождь за несколько месяцев. Стало ясно, что пора расходиться по домам. Мне было наплевать на дождь, я могла бы бродить по парку еще сколько угодно. Но, уже обученная взрослым хитростям, я заставила себя ахать и буквально тащить Марка к выходу.

Зонта у нас конечно же не было. На выходе из парка Марк купил газету и держал ее над моей головой. Это не имело смысла, потому что я уже промокла насквозь, но было очень приятно.

– Хочешь, зайдем ко мне в гости, – вдруг предложил Марк. – До моего дома – пять минут быстрого хода. Познакомлю со своими родителями. Они милейшие люди, вы наверняка найдете общий язык. Заодно согреешься и попьешь чаю.

– А кто твои родители? – спросила я, разрываясь между желанием продлить наше общение и нежеланием появляться в чужом доме в образе мокрой курицы.

– Ну, отца моего ты, может быть, знаешь, – как-то загадочно ответил Марк.

– Откуда? – воскликнула я и махнула рукой, отметая возможное предположение. – Наверняка не знаю.

– Ты когда-нибудь лежала в больнице? – спросил Марк. – В нашей, городской?

Я немного подумала и вспомнила, что во втором классе меня прямо из школы отвезли в больницу с острым аппендицитом. Я пролежала в хирургическом отделении две недели. Тогда в больнице был карантин, но мама как-то ухитрялась пробираться ко мне в палату. Приходила она, нагруженная пакетами, потому что другие родители отдавали ей передачи для своих детей. И оттого, что моя мама носила передачи, в палате я пользовалась невиданным авторитетом…

Но говорить Марку о такой неромантической болезни мне показалось неудобным, и я просто кивнула.

– Главврача помнишь? Так вот, это и есть мой отец. Может, вы с ним даже неплохие знакомые.

Я, конечно, сразу вспомнила главврача, который меня и оперировал, а потом наблюдал после болезни. Мысленным взором я увидела высокого усталого человека с темными, как у Марка, волосами и круглыми очками на носу. Он заходил в нашу палату рано утром, будил нас вопросом: «Ну, девочки, чем сегодня меня обрадуете?»

И мы тут же начинали наперебой его радовать, потому что доктор нам всем очень нравился. Он был добрый, терпеливый, словом, такой, каким по нашему представлению и следовало быть доктору. И еще: он был похож на моего отца, на моего воображаемого отца. Глядя на него, я даже забывала про портрет, который прятался за котятами. Мне вдруг сделалось неудобно перед Марком, как будто я положила глаз на что-то, принадлежащее только ему. И я спросила поспешно, стараясь скрыть смущение: