Вся история болезни человечества, и славянских народов в том числе, – в каждой слезе постоянно умирающей культуры. С каждым уходом носителей отечественной культуры ослабевает и моральный стержень общества.

Мне посчастливилось общаться с ними на темы, связанные с дальнейшей судьбой русского народа, в конце 2001 и в начале 2002 гг., на пике глубокого, затяжного духовно-нравственного кризиса России.

А посему, вспоминая одного, я не могу не вспомнить другого, потому что между этими, казалось бы, разными на первых взгляд мыслителями, есть и нечто общее: глубокий реальный анализ и заодно с ним утопические идеи в их исторической перспективе.

Оба – фигуры цельные, неординарные и противоречивые – являются для нас образцами настоящего гражданского мужества в единоборстве с окаянным, лукавым миром. Солженицын был ортодоксальным православным, глубоко переживавшим сложное и мучительное становление Русской православной церкви после почти векового гнета насильственного атеизма; Зиновьев же по его собственному признанию считал себя «верующим безбожником», имел в душе свой храм и «сам себе был государством».

Зиновьев и Солженицын еще раз доказали современникам, что разум человеческий, увы, не замечен среди причин исторических процессов.

Оба считали, что если признавать социальные явления и реформы визитной карточкой цивилизации, то эти «судьбоносные» факты и процессы окончательно разрушают легенду о разуме человечества, древнюю легенду о Человеке…

Все человеческие мировоззрения, по их мнению, сходятся сегодня в том, что общение человека с Истиной никоим образом не может напоминать нам общение человека с человеком.

Образ человека с его человечностью становится все более неясным и размытым, продолжается стремительное крушение того образа человека, который был взлелеян всей культурой сложившейся цивилизации.

По мнению Зиновьева, абсурд реальности, выполнив свою социальную функцию, умирает, но накануне издыхания обязательно плодит себе на смену крепкое потомство абсурдов-антиподов, чтобы всем поколениям граждан казалось, что именно с них, именно сегодня, а не вчера, начинается долгожданная новая жизнь и начинается с нуля история цивилизации.

И если общепризнанной и величайшей заслугой Солженицына является разоблачение в мировом масштабе злодеяний тоталитарного большевистского режима, то, величайшая заслуга Зиновьева заключается в том, что он как всемирно известный ученый-логик, философ и социолог, первым дал научный диагноз реальному коммунизму: вырождение, стагнация и неминуемый распад, полное разложение.

Зиновьев первым назвал нынешнее психическое состояние российского общества общим умственным расстройством и перманентной драмой человеческого ума. Он считал, что в российском обществе становится все меньше людей, желающих понимать и анализировать происходящее, а мыслящим людям при этом приходится «опасливо скрывать признаки своего разума».

Зиновьев как ученый-логик, социолог, философ, социальный писатель и поэт утверждал, что знание истины сегодня стало совершенно необязательным условием для процветания так называемой «реальной жизни сложившегося общества», то есть истина занимает людей чисто символически, но жизненного значения не имеет.

В этом и заключалась, по мнению Зиновьева, трагедия «Правдеца» (Солженицына – А.А.), который “не понял, что мы уже давно живем в обществе запредельной абсурдности, где возникла проблема неразличимости правды и лжи. Солженицын, по мнению Зиновьева, «не учел того, что с помощью западных политологов в России создано такое гражданское право и такая техника блокировки разума, что «россияне» давно смирились с тем, что между истиной и ложью регулярно ставится жирный знак равенства”.

В России, считал Зиновьев, создана такая оптимистическая ситуация, что доводы разума и угрызения совести для благополучного обывателя уже не имеют никакого решающего значения, а сам разум в его глазах начинает выглядеть глупо.

Зиновьев был одним из первых после ученых-социологов Пола Кеннеди и лауреата Нобелевской премии Мориса Аллоэ, сумевший в понятной и яркой форме изложить суть монетарных игр, которые состоят из двух, апробированных на практике в разных странах этапов.

Для полного победного торжества монетаризма, объяснял Зиновьев еще в 2001 году, нужна была полнейшая безысходность, абсолютная безвыходность, глубочайшее отчаяние, доводящее многих российских аборигенов до мысли о суициде. Эту мысль выдающегося социолога и философа позднее дополнил философ Анатолий Куракин в своей книге, посвященной блистательному шествию монетаризма в России:

«Надо было создать в России такие условия, чтобы заплакали невинные дети, чтобы жены стали бросать своих детей и мужей и уходить от унизительной бедности к держателям денежных знаков. Надо было сделать так, чтобы естественные, природные богатства страны и невосполнимые энергоресурсы стали намного порядков дешевле фальшивых и виртуальных денежных знаков. Словом сделать так, чтобы от денег стало зависеть множество таких дел, которые по существу от них никак не могли бы зависеть. Надо было сделать так, чтобы доллар съел в России все – духовное и материальное».

И «младореформаторы» во главе с Ельциным сделали все возможное для триумфального шествия по просторам России монетаризма новой формации, с его новым видом социально-экономической и информационной оккупации.

Сегодня в российском обществе восприятие денежных знаков прочно заняло место инстинкта самосохранения цивилизованных граждан. Люди творческого, производительного, созидательного труда обречены. Ремесленники, шахтеры и земледельцы стали реликтовыми персонажами нового общества. В стране оказалось около 50-ти миллионов так называемых «лишних трудоспособных русских».

Оба мыслителя довольно мрачно смотрели на будущее этнических русских вообще и «советских русских» в частности.

Зиновьев, например, считал, что распад России есть одновременно и деградация русского народа, являющаяся следствием умышленного геноцида русских (в основном, русского крестьянства как извечного оплота тысячелетней Руси).

Русскими почти утрачен высокий уровень нравственности. Зиновьев считал, что моральная деградация началась в советское время, Солженицын же утверждал, что эта беда проявилась намного раньше, после революции 1905 года.

С утратой нравственности русские утратили присущую им человечность и интеллектуальный потенциал. Без этих двух созидательных составляющих Россия уже потерпела поражение в информационной войне.

Зиновьев первым не побоялся назвать ельцинский режим «посмертным выкидышем советской империи, полностью утратившей системное управление, основанное на коммунистической морали и страхе».

Установление демократического режима в России и расстрел Дома правительства из танков он назвал бунтом вчерашних идеологических лакеев и освобожденного от человеческих и божьих законов профессионального интернационального криминала.

Зиновьев как «верующий безбожник» первым имел мужество сказать, что наша демократическая «элита» – прямая наследница советской партийной элиты и держится на трех догматах дьявола.

Первый догмат: относительность и бессмысленность нравственных оценок. Сегодня, как и прежде, общество не любит непорочных пророков и правдолюбов, и чтобы быть в числе «элиты», индивид должен иметь некий значительный моральный изъян, низводящий его до обще-уродливого, дегенеративного уровня.

Отсюда вытекает второй догмат дьявола: для «элиты» нового общества все мы («простой народ») – быдло, в лучшем случае, «навоз истории», как некогда сказал о славянах ярый русофоб Карл Маркс.

И третий догмат: предай и продай ближнего своего. В нашем обществе, как и в советском, продажность и предательство – догмат бытия.

Сегодня само общество рождается как акт предательства к породившему его прошлому. Предательство есть характерное проявление обрыва всех тех связей между людьми, благодаря которым возникла человечность, не уставал утверждать А.А. Зиновьев в своих книгах и публичных лекциях в МГУ.