Петров с трудом поднялся с пола, сначала на колени, а потом, опираясь руками о стену, установился на ноги. Только тут он вспомнил о дочке, огляделся и нашел ее спящей на раскладушке под махровым полотенцем. Старый будильник «Заря» показывал восемь часов тридцать минут вечера, и Митя прикинул, что пролежал бессознанным часов пять.

А еще он не удивился, что маленькая Жанна больше не казалась ему маленькой под полотенцем. Ее ножки уже не помещались под махрой, прикрывающей лишь часть спины и ягодицы, а пальчики с прозрачными ноготками слегка шевелились, как будто им было прохладно.

Митя добрел до телефона и набрал номер 03.

– «Скорая»! – отозвались ему.

– Мне плохо, – пожаловался Петров.

– Что с вами? – спросил бесстрастный голос.

– Дикая боль в печени!

– Пьете?

– Нет, – соврал грузчик.

– Сколько вам лет?

Митя задумался.

– Тридцать два? – произнес он вопросительно.

– Сходите завтра к врачу, – предложила оператор низким женским голосом.

– Я сознание теряю уже второй раз за день. Пролежал пять часов без памяти.

– Сейчас приступа нет?

– Сейчас нет.

– Поезжайте в больницу.

– Я не могу!

– Почему?

– Я – отец-одиночка, – объяснил Митя. – У меня маленький ребенок.

– Другое дело, – голос оператора стал ласковым. – Сейчас что-нибудь постараюсь сделать! Не вешайте трубку!..

К глазам Мити подступили слезы. Он подумал о том, что нормальной человеческой жизнью жить хорошо. Хорошо, когда тебе пытаются помочь только потому, что у тебя имеются дети.

– Вы слушаете? – вернулась оператор.

– Да-да!

– Ваш адрес?

Митя продиктовал медленно, чуть было не напутав номер квартиры.

– Машина будет через пятнадцать минут.

– Спасибо, – от всей души поблагодарил Петров.

– Мальчик?

– Что? – не понял грузчик.

– У вас мальчик?

– А-а… Нет, девочка.

– Сколько ей?

– Э-э… – он осекся и обернулся на спящую Жанну. – Восемь лет.

– Хороший возраст! Моей – десять!.. Ну всего хорошего вам, поправляйтесь. Сто двадцать третья!

От такого телефонного участия душа Мити согрелась, словно ее грелками обложили. Он вдруг захотел найти эту сто двадцать третью и как-то подружиться, что ли!.. Ему захотелось постоянного участия… Он еще долго не вешал трубку, слушая короткие гудки и ощущая ухом тепло нагретой пластмассы. Ему казалось, что это тепло сто… Остальные цифры Митя забыл…

«Скорая» действительно приехала через пятнадцать минут, но врач, в отличие от диспетчера, был мужчиной и, оглядев убогое жилище Мити, все понял.

– Давно пьете?

Грузчик решил теперь не врать.

– С детства.

– Ложитесь.

Ложиться было некуда, кроме раскладушки, на которой спала дочь. Но тут полотенце откинулось и из-под него выскользнуло очаровательное юное создание лет двенадцати, абсолютно голенькое и совершенно лишенное стыда. Обнаженная отошла к окну, повернувшись к врачу ягодицами, и принялась разглядывать вечернее небо.

– За это судят! – хриплым голосом произнес врач.

– Чего пялишься! – разозлился Петров. – Делом занимайся! Дочь это моя!

Врач сглотнул слюну и отвернулся от окна.

– Ложитесь!

Митя лег на раскладушку.

– На спину.

Петров перевернулся.

Врач принялся пальпировать печень, и при каждом его прикосновении грузчик вскрикивал.

– Терпи! – рыкнул врач и покосился в сторону окна.

Девушка по-прежнему смотрела на небо. Одно ее плечо было слегка опущено, а чудесная головка склонилась на другое.

– Ну чего там у меня? – морщился от боли Митя.

– У тебя печень раза в три больше, чем у нормального человека! – ответил врач и подумал, как от такого законченного урода произошла такая красавица. Еще он подумал, что алкоголик, вероятно, насчет отцовства нагло врет, хотя, с другой стороны, как он заманил к себе такую девушку?..

– Ну и что?

– Что? – не понял врач.

– Что печень у меня большая? – с удивлением сказал Митя. – У вас маленькая, у меня большая! И что?

Врач сегодня очень устал, был зол от утомления, да и по природе не был добрым, а потому, надавив еще раз на больной орган, произнес:

– Конец тебе приходит! Вот что!

Если бы он обернулся на этой фразе к окну, то, вероятно, заметил бы, как дернулось у девушки плечико, то, что повыше, к которому склонилась голова. Но врач поворотился чуть позже и чмокнул от удивления губами. Всю обнаженную спину девушки закрывали волосы. С вороным отливом, они отражали свет комнатной лампочки и все же еще были недостаточно длинны, чтобы целиком скрыть наготу, оставались округлые завершения ягодиц, которые чуть было не свели с ума уставшего мужчину своим бесстыдным намеком.

– Конец тебе! Конец! – процедил он.

– Что значит конец? – не понял Митя.

– То и значит, умираешь ты!

– Как это?

– Так, – врач что-то вколол в зад Петрову и грубо вытащил шприц обратно, повредив в мягком месте какой-то сосудик, отчего из-под бледной кожи протекла каплей кровь. – Как все! Цирроз!

Он быстро собрал свой чемодан и, стараясь не глядеть в сторону окна, вышел прочь.

После того как хлопнула входная дверь, Митя Петров начал умирать. Он это отчетливо понял и так похолодел нутром, что изо рта вышел дымок, как от жидкого азота.

Несмотря на сделанный врачом укол, грузчик почувствовал подступы какой-то грандиозной боли, какой не испытывал прежде и о которой даже не помышлял. Он сжался от страха, забыв натянуть после укола штаны, хотел было завыть, но родил лишь сип.

Она подошла неслышно и села рядом.

Митя открыл глаз, вытаращенный от ужаса, увидел Жанну и схватил ее за руку с такой силой, что мог бы, наверное, сломать кость. Но на лице девушки не дрогнул и мускул единый, она открыто улыбалась, и пахло от нее чем-то свежим и успокаивающим.

– Боюсь! Боюсь! – зашептал Митя.

Она покивала в знак согласия.

– Болит! Болит!

Еще раз кивнула.

– Ы-ы-ы-ыыы… – провыл грузчик надрывно. – Не хочу подыхать! Сука смерть! Тварь беззубая!!!

Жанна по-прежнему улыбалась. Ее алые губы приот-крылись, обнажая розовый язык.

– Не бойся, – произнесла девушка негромко.

– Ага, как же! Не ты подыхаешь, а я!

Он опять взвыл, а Жанна слегка наклонилась к нему и прикрыла махровым полотенцем его голый зад с засохшей кровавой каплей.

– Смерть избавит тебя от мучений. Когда твои органы не смогут работать и станут причинять тебе невыносимую боль, смерть все закончит.

Митю стошнило. Его вывернуло и от боли, и от страха одновременно. От этих же двух причин он ничего уже не мог сказать, лишь чувствовал, как задеревенела кожа на голове.

– Смерть не обратная сторона жизни, – продолжила Жанна, и Петрову показалось, что из ее чуть раскосого глаза выкатилась слезинка. – Смерть – это… – она подбирала слова. – Это – как снотворная таблетка… Ты засыпаешь после боли, а там сон…

– Ы-ы-ы-ы-ы…

Петров был не в состоянии воспринимать слова. У него невыносимо болело, рассудок перемешался, на кожу выпрыгнули крупные мурашки, и в паху стало чуть влажно. Митя скрипел зубами, лицо его окончательно теряло цвет, а несколько выпавших ресниц лежали на белых щеках черной щетиной.

– Папа, – сказала Жанна.

Его тело стало выгибаться, словно коромысло, корежилось из стороны в сторону, в уголках рта выступила желтоватая пенка.

– Если бы не смерть, то мучиться можно бесконечно, – как бы извиняясь, прошептала Жанна.

Наконец тело Мити затряслось в мелких конвульсиях, он уже растерял сознание и хватал воздух открытым ртом, надувая пенку, словно мыльный пузырь, пока она не лопнула.

Жанна глубоко вдохнула и выдохнула. Из ее рта вы-рвалось небольшое облачко синеватого цвета, которое проплыло около метра и влетело в оскаленный рот Мити. Петров рефлекторно глотнул, все его тело еще раз тряхнуло, будто током ожгло, он на миг широко открыл глаза, да так и остался лежать недвижимым, уставившись ледяными зрачками в небытие…