– Ну смотри…

Все остальные восемь минут семейство промолчало, словно на похоронах. На девятой подросток встал, поправил отцовы брюки, застегнул рубашку на верхнюю пуговицу и поклонился родителям в ноги.

– Спасибо за то, что вырастили! Не держите зла! За этим прощайте!..

Он вышел в дверь, спустился на улицу и пошел по свежему снегу в сторону Ботанического сада. Там он прошел в ворота, причем билет у него не спросили, да и вслед не посмотрели.

Семен уверенно миновал несколько аллей и вошел в павильон экзотических деревьев. Разувшись, он встал возле японского дерева сакура и пустил из левой пятки нежный корешок…

К вечеру садовник Валерий Михайлович Каргин, шестидесяти семи лет от роду, пришел к сакуре с лейкой и обнаружил возле нее неподвижно стоящего молодого человека. Лицо юноши было покрыто густой черной порослью, а большие черные глаза были спокойны и притягивали к себе взор садовника.

– Ты кто? – поинтересовался старик.

– Я – дерево, – ответил Семен.

– Уже поздно. Шел бы ты домой, а то в милицию загремишь!

– Валерий Михайлович? Каргин?

– Да-а, – ответил служащий недоуменно.

– Если вам не трудно, будьте любезны полить мне под левую ногу.

– Эх, сынок, не знаю, забавляешься ты над старостью или умом тронулся, но в любом случае тебе бы к дому двигаться. Одиннадцатый час, однако!..

– У вас, Валерий Михайлович, под правой подмышкой большая папиллома. Ее удалять надо срочно, а то еще сорок дней – и переродится она в опухоль нехорошую. Сестре же своей передайте, что не радикулит ее мучает, а почки нездоровы. Пусть к врачу обратится, и облегчение будет!

Садовник Каргин стоял с открытым ртом, а потом вдруг встрепенулся:

– Куда, вы говорите, полить? Под какую ножку?

– Под левую, пожалуйста…

Михалыч согнулся над конечностью, завернул юноше брючину и обнаружил лодыжку, поросшую корой, причем такой крепкой, словно дубовой. Садовник сглотнул и полил ступню из лейки обильно, рискуя обделить сакуру.

– Спасибо, – поблагодарил Семен.

– Не за что, – отозвался Михалыч. – Нам воды не жаль. Может, удобреньице какое?

– Незачем.

– Ну не надо так не надо! Значит, удалять папиллому?

– Непременно.

– А сколько мне жить еще, знаете?

– Знаю.

– Скажете?

– А вам зачем?

– А Бог его знает!

– Вот пусть Бог и знает.

Михалыч потер затылок и хотел было спросить, можно ли привести к юноше сотрудников сада, но молодой человек его опередил:

– Ведите кого хотите! Я для этого и расту здесь.

Михалыч поклонился и убрался восвояси, так и забыв полить сакуру. Но даже если бы он и не забыл это сделать, японской поросли все равно предстояло погибнуть, так как новому растению требовалось много энергии, а чтобы добыть ее, корень из левой пятки произрастал крайне быстро и во все стороны, удушая чужеродные отростки…

На следующее утро Михалыч привел к юноше шестерых своих коллег, из которых только двое были мужчинами.

– Что вы хотите? – спросил Семен.

– Спросить они хотят! – спосредничал Михалыч.

– О чем?

– Давай, Евдокия! – скомандовал старик.

Евдокия была женщина лет пятидесяти, полная, без передних зубов. Она, не стесняясь, посмотрела на Семена и задала вопрос:

– В чем смысл жизни? – И хохотнула, словно радуясь каверзе.

– В том, чтобы радоваться своим делам, – произнес Семен бесстрастно. – В этом человеческая участь. В этом смысл.

– Странный смысл, – прошамкала Евдокия.

– Человеку никогда не удастся посмотреть, что будет после него, а потому истина – радоваться своим делам.

– Странный он какой-то! – оценила Евдокия.

– А ты его о здоровье спроси, – посоветовал Михалыч.

Евдокия было открыла рот, но Семен опередил ее и сказал, что жить женщине недолго, а потому пусть она подумает о душе и сходит окреститься в церковь.

– Отчего же я умру? – вмиг побелевшая Евдокия чуть было не упала на землю, если бы не локоть Михалыча.

Остальные стояли в стороне и ничего не слышали.

– Умрешь ты в ночь, справляя нужду, а от несварения перенапряжешься, и кровь разорвет мозг твой. Через час наступит смерть.

Евдокия качнулась.

– Я кандидат биологических наук, – вдруг сказала она.

– Ты прожила жизнь по предназначению, – согласился Семен.

– Я хочу задать последний вопрос. Можно?

Семен кивнул.

– Есть после смерти что-то?

– Нет.

– А как же вся жизнь человеческая за миг до смерти проходит перед глазами? А потом труба, коридор, и человек видит себя со стороны, родственников своих умерших?

– Это – сон, – ответил человек-дерево. – Сон разума. Мозг засыпает, и ему снится последний сон… А теперь иди, у тебя мало времени.

Из глаз Евдокии, когда она уходила, текли слезы. Они падали на землю Ботанического сада, а человек-дерево улавливал их своими корнями и всасывал в себя. Михалыч лишь пожимал вслед уходящей в вечность Евдокии плечами.

– Что ж ты мне не сказал, когда я умру! – с укором обратился старик.

– Потому что тебе нельзя этого говорить. Ты не выдержишь этого знания, а потому станешь жить по-другому.

– А Евдокия? Она лучше всех здесь про растения знает!

– Она – сильная. Будет бороться с недугом. Может быть, и справится.

– А я, значит, слабый? – обиделся старик.

– Ты – впечатлительный.

– А как же тогда Бог? Зачем он, если там ничего нет?

– Для кого есть, а для кого нет, – уточнил Семен.

Послышался треск разрываемой ткани, и из-под разошедшейся брючины взору Михалыча предстала нога юноши, превратившаяся в обыкновенный древесный ствол, по которому неутомимо, к гипотетическому небу, полз черный муравей.

– Чем же Евдокия провинилась?

– Она мало думает о другой жизни. Занята насущным.

– А есть ли что-нибудь после?

– Нет, – еще раз повторил человек-дерево. – Есть сон. Он может быть очень длинным, длиннее, чем сама жизнь, и ничем не отличаться от нее.

– А Бог-то тут тогда при чем! – завопил дед, чувствуя, как в голове у него все перемешалось винегретом.

– А Бог дает эти сновидения. Кому короче, кому длиннее. А кому и вечные сны…

– А?..

Старик что-то понял и пошел вслед за Евдокией, а к дереву подошли другие садовники. Они много спрашивали, а Семен неустанно отвечал, изредка прося, чтобы его полили…

Молва распространяется быстрее, чем радиосигнал. Информация из уст в уста столь молниеносна, что никакие телетайпы, никакие телеграммы не способны опередить ее…

К концу этого дня весь Ботанический сад был окружен толпой желающих попасть к человеку-дереву и послушать, что он скажет про их жизни.

В том павильоне, в котором пустил корни Семен, было установлено несколько телевизионных камер, в том числе и агрегат Жечки Жечкова, представителя Книги рекордов Гиннесса.

– Если ты мне запорешь пленку, – шипел он в ухо оператора, – я тебя отошлю репортером в Косово! Там, говорят, операторы живут в среднем недели две!

– Все в порядке! – успокаивал шефа Каргинс. – Все заснимем!

– Пожалуйста, – попросил Семен, – пускайте народ. У меня очень мало времени!

– Сейчас, сейчас, – подбодрил юношу Михалыч, который взял все под свой контроль, так как начальство сада отбыло в дружескую страну перенимать садовый опыт.

Старик махнул кому-то ответственному, и дверь в павильон экзотических деревьев открылась.

– По одному, господа, – увещевал Михалыч. – Не торопитесь.

– А сколько стоит? – интересовались многие.

– Нисколько. Бесплатно…

Первой к человеку-дереву подошла молодая особа с прыщиками на лбу.

– Ты еще долго будешь жить, – сказал человек-дерево. – Не надо употреблять эти препараты!

– Где мой отец? – поинтересовалась девица.

– Твой отец творит историю.

– Его обвиняют в убийстве.

– Он никого не убивал. Он невиновен.

– Мой отец хороший человек! – гневно вскричала девица, обращаясь неизвестно к кому.

– Твой отец – обыкновенный, – уточнил Семен. – Он не очень приятный… Следующий!..