самозванка6. Это покажется крайней степенью рационализации, но, как мы

увидим в последней главе, мозг ненавидит противоречия любого рода, и

иногда неестественно абсурдный бред является единственным выходом из

ситуации.

Преимущество нашей неврологической теории над фрейдовской

заключается в том, что ее можно проверить экспериментально. Как мы уже

выяснили ранее, когда вы видите что-либо вызывающее эмоции тигра,

возлюбленного или маму, миндалевидное тело посылает в гипоталамус

сигнал, что необходимо подготовить ваше тело к какому-либо действию.

Такая реакция типа «сражайся-беги» работает не по принципу «включено-

выключено», а проявляется постоянно. Эмоциональное переживание низкой,

средней или высокой степени автоматически вызывает реакцию низкой,

средней или высокой степени соответственно. Частью такой непрерывной

автоматической реакции на переживание является микроскопическое

потоотделение. Все ваше тело, включая ладони, становится более влажным

или более сухим в зависимости от повышения или понижения уровня

эмоциональной возбужденности в любой момент времени.

Это отличные новости для нас, ученых, поскольку это означает, что мы

можем измерять вашу эмоциональную реакцию на разные вещи, которые вы

видите, просто отслеживая уровень микроскопического потоотделения. Это

можно сделать, просто прикрепив к вашей коже два пассивных электрода и

подключив их к устройству под названием омметр, чтобы наблюдать за

вашей кожно-гальванической реакцией (КГР), постоянными колебаниями

электрического сопротивления вашей кожи (КГР еще называют реакцией

проводимости кожи, РПК). Таким образом, когда вы видите рыженькую

красотку или отвратительную медицинскую иллюстрацию, ваше тело

выделяет пот, сопротивление кожи падает, и у вас высокая КГР. С другой

стороны, если вы видите что-то совершенно нейтральное, вроде дверной

ручки или незнакомого лица, у вас нет КГР (хотя, согласно фрейдовскому

психоанализу, дверная ручка очень даже должна вызвать КГР).

Теперь вы можете задаться вопросом, зачем нам нужен довольно

сложный процесс измерения КГР для наблюдения за эмоциональным

возбуждением. Почему просто не спросить человека, какие чувства у него

вызывает тот или иной предмет? Ответ состоит в том, что между стадией

эмоциональной реакции и ее словесного выражения пролегает довольно

много пластов довольно сложной обработки информации, поэтому то, что вы

получаете в итоге, это переосмысленное или даже подвергшееся цензуре

сообщение. Например, если человек является тайным гомосексуалистом, он

может отрицать свое эмоциональное возбуждение при виде танцора труппы

«Чиппендейлз». Но его КГР не может лгать, потому что человек не может его

контролировать. (КГР один из физиологических процессов, используемых в

работе полиграфа, или так называемого детектора лжи.) Это совершенно

безошибочный

способ

узнать

подлинные

эмоции,

в

отличие

от

высказываемой лжи. Можете верить или нет, но у всех нормальных людей

КГР зашкаливает, когда они видят фотографию своей матери, им совершенно

не обязательно для этого быть евреями!

Основываясь на этих рассуждениях, мы измерили КГР Дэвида. Когда

мы быстро сменяли перед ним фотографии с нейтральными предметами,

вроде стульев или столов, у него не было КГР. Не было и когда мы ему

показали фотографии с незнакомыми ему лицами, ведь он был совершенно

незнаком с ними. Пока что ничего особенного. Но когда мы показали ему

фотографию матери, у него снова не было КГР. С нормальными людьми

такого никогда не происходит. Это наблюдение дало потрясающее

подтверждение нашей теории.

Но если это так, почему Дэвид не называет самозванцем, например,

своего почтальона, исходя из предположения, что он был знаком с

почтальоном еще до аварии? В конце концов, нарушение связи между

зрением и эмоциями равным образом применимо и к почтальону, а не только

к матери. Разве это не должно было породить такой же симптом? Ответ

заключается в том, что его мозг не ожидает сильной эмоциональной встряски

при виде почтальона. Ведь ваша мать это ваша жизнь, а почтальон всего

лишь один человек в ряду прочих.

Другой парадокс заключался в том, что у Дэвида не было бредовой

идеи подмены, когда его мать разговаривала с ним по телефону из соседней

комнаты.

«А, мама! Очень рад тебя слышать. Как ты?» говорил он.

Что моя теория скажет на это? Как может человек галлюцинировать,

когда видит свою мать лично, но не когда она звонит ему по телефону? На

это имеется очень изящный ответ. Дело в том, что от слуховых центров мозга

(слуховой коры) в миндалевидное тело проходит анатомически отдельный

путь. У Дэвида этот путь не был поврежден, поэтому голос матери

пробуждал у него как раз те сильные положительные эмоции, какие и

ожидались. В этот раз для бредовой идеи не было необходимости.

Вскоре после того, как наши данные о случае Дэвида были

опубликованы в журнале Proceedings of the Royal Society of London, я

получил письмо от пациента по имени мистер Тернер, жившего в Джорджии.

Он утверждал, что после травмы головы у него развился синдром

Капгра. Как он заявил, ему понравилась моя теория, потому что теперь

он понял, что он не сумасшедший и не теряет рассудок, для его странных

симптомов нашлось превосходное логическое объяснение, и он попытается,

если получится, эти симптомы преодолеть. Однако он добавил, что более

всего его тревожила не бредовая идея подмены, а тот факт, что он больше не

мог наслаждаться зрительными картинами прекрасными пейзажами и

цветниками, которые до несчастного случая доставляли ему огромное

удовольствие. Также он больше совершенно не мог получать удовольствие от

великих картин, как было раньше. Понимание того, что это было вызвано

нарушением связи в мозге, совершенно не возродило в нем влечение к

созерцанию цветов или шедевров искусства. Это заставило меня задуматься а

не лежат ли эти связи в основе нашего наслаждения искусством? Можно ли

заняться

изучением

этих

связей

в

процессе

исследования

нейробиологической основы нашего эстетического отклика на прекрасное? Я

вернусь к этому вопросу, когда в главах 7 и 8 мы будем обсуждать

нейрологию искусства.

В последний раз отвлечемся на эту странную историю. Была поздняя

ночь, и я спал, когда зазвонил телефон. Я проснулся и посмотрел на часы:

было четыре часа утра. Это был адвокат. Он звонил из Лондона и, похоже, не

обратил внимания на разницу во времени.

«Это доктор Рамачандран?»

«Да», сонно пробормотал я.

«Меня зовут мистер Уотсон. Мы занимаемся случаем, относительно

которого хотели бы услышать ваше мнение. Не могли бы вы вылететь и

осмотреть пациента?»

«В чем вообще дело?» сказал я, пытаясь скрыть раздражение.

«Мой клиент, мистер Доббс, попал в автокатастрофу, сказал он.

Несколько дней он был без сознания. Когда он очнулся, он почти полностью

пришел в норму, за исключением того, что у него были небольшие

затруднения с подбором правильного слова во время разговора».

«Что же, счастлив это слышать, ответил я. Небольшое затруднение с

подбором правильного слова совершенно обычная вещь после повреждения

мозга, причем не важно, где именно был поврежден мозг». Возникла пауза.

Поэтому я спросил: «Что я могу для вас сделать?»

«Мистер Доббс Джонатан желает возбудить дело против людей, чья